Привидение

Что может быть лучше лета? Только летние каникулы — торжество детства и, верно, единственная пора в жизни с поистине сказочными приключениями, когда воспоминания создаются без малейшей трудности. Решил устроить школу улиток? — пожалуйста. А в качестве классов использовать кастрюли? — тем более! Хочешь узнать, каково это — быть покорителем ледяных пустынь? Милости просим: фантазия тут же напустит жестокую вьюгу — смотри не застуди спину! А что, если сказку придумают не дети, а мир вокруг них? Наивность и неопытность превращают обычные, но пока что непонятные детям явления в чудеса наяву. Детскому рассудку остаётся только додумывать, теряя способность отделять реальное от нереального. Как минимум так говорят взрослые. Додумал, придумал, выдумал, надумал. Но если сказка действительно была реальна? Настолько реальна, что и додумывать не было времени! К сожалению, в этом случае фантазия начинает разыгрываться не у детей, а у взрослых — для того, чтобы всё рационально объяснить.

…

Лето. Ранний обед. Природа на улице вовсю беснуется. Солнце игриво сражается с багровыми шторами, но проигрывает — светлые лучи попали в плен и превратились в тусклый пурпурный свет, робко разливающийся по комнате. И всё же! — нашёлся лучик, отличившийся особым озорством. Верно, сговорившись с ветром, который слегка тронул занавеску, он ослепительной звездной стрелой минул препятствие и врезался в мирно сопящее лицо. Сербан глубоко вздохнул, потянул конечности, сон сменился пробуждением. Сладко причмокнув, он оглядел комнату, поймал взглядом умывающуюся на комоде муху и стал на неё смотреть. Такое часто случалось с ним по утрам, когда хочется просто уставиться куда-либо и думать, не замечая того, на что смотришь, будь там хоть муха, танцующая брейк-данс. Обычно маленький сахаш вставал рано — никого нет, дома тихо и спокойно. Но, увы, найденная вчера старая труба, изменила его планы. Той ночью в нём теплилась надежда обнаружить какую-нибудь таинственную гробницу или потайной бункер. Но нет — труба оказалась сливной и вела к маленькому прудику. И что она там делала — посередине поля? В детском возрасте внимание к окружающему миру чуткое, вопросительное. Частенько на глаза попадаются странные предметы, которые будто не должны быть здесь. Запчасти, железяки в виде букв, та труба… Эта минутная забава уже давно вылетела из головы Сербана. Сегодня у него другая цель — старая нелюдимая бабка, живущая на окраине стана. Окраина была такой крайней, что до штиля там, говорят, рукой подать. Из-за этого ходили слухи, что старая карга общается с незнакомцами из штиля и делает вместе с ними странные потусторонние дела. Тем не менее, яблоками она кидается совершенно обычно — никакой магии, старческие матерные слова в подарок. Было дело: Сербан увидел румяные плоды на свисающей у забора ветке. Плоды настолько мясистые, что казалось дотронься пальцем — кожица лопнет от напряжения, и сладкий сок потечёт по ладошке. Ну какой ребёнок устоит перед таким соблазнением? Да и ветка-то за забор свисала, любой дурак скажет — яблоки ничейные. Только Сербан поднёс плод, налитый солнцем, ко рту, как — на! — что-то твердое прилетает ему прямо в затылок. Больно! Он, выпучив глаза, настолько перепугался, что свалился с грузной ветки. Злобная старушенция стояла недалеко у забора, держала в руках те же яблоки, которыми так дорожила, и кричала маты, запуская через раз снаряды с такой мощью, будто в прошлом была спортсменкой-метательницей. Глаза на выкате, в руках кровоточащее яблоко, язык заплетается в брани: кошмара страшнее не найти. Тогда Сербан кинулся наутёк, расставаясь с прекрасным даром природы, так жестоко отнятым коварной и несправедливой ведьмой. С того самого дня сладкая идея мести зрела в мыслях Сербана. И этим утром он подумал: почему бы не свершить правосудие сегодня? Он лежал и обдумывал свой план. Не слишком замысловатый, но включающий в себя некоторые хулиганства, просто чтобы было интереснее. Первый пункт назначения — сарай Алека. Вероятно, он закрыт как обычно, на одну доску, а сам Алек бдит на пляже, поэтому шалость обещает остаться незамеченной. Ну держись, старуха яблочная. Сербан ещё раз потянулся в хрустящих простынях, хитро улыбаясь, затем встал, оделся и поскакал на улицу, попутно захватив с собой пару странно пахнущих булок. Наверняка запахи чеснока, паприки и сигаретного дыма смешались, явив свету невиданный доныне аромат, совсем не вызывающий аппетита. Но булочки есть булочки, если они и на вкус окажутся скверными, то ребёнок на улице сам что-нибудь придумает — тот же клевер очень сладкий, если отобрать не начавшие отцветать головки. Ещё среди маленьких сахаш закоренела традиция грызть веточки определённого дерева — все в один голос уверяли, что чувствуют, будто арбузный сок сам заливается им в рот. Взрослые такому разнообразному рациону не придавали значения, а Брилла и вовсе приговаривала: «Больше грязи — шире морда». На улице копошился народ. Женщины таскали столы, мужчины колотили из досок, ещё кто-то разжигал гигантский мангал, туда-сюда сновали сахаш с вёдрами, кастрюлями — да с чем только не сновали. А главенство над этим вальсом хаоса держала в мощных руках, конечно, Брилла. Она стояла на высоком шатающемся стуле, успешно балансировала на грани и при этом успевала размахивать поварёшкой, громогласно выкрикивая указания. Сегодня, видимо, будет какой-то праздник. Всю суматоху Сербан осмотрел безразличным взглядом — для него существовало только два существенных праздника: Новый год и день рождения. — Тащите сюда, как в прошлом году стояло! А украшения на стол поставьте, вы же не хотите, чтобы из-за этого границы штиля разыгрались?!.. Сербан! Ты какого цурая рубаху шиворот-навыворот надел? И праздничную шляпу захвати — сегодня все должны в них ходить, вал-вале?!.. Так, вы патиссоны куда утащили? Где мои патиссоны! — Брилла лишь на секундочку отвлеклась на сына, после чего продолжила командовать громовым криком. Сербан, пожёвывая булку (которая оказалась вполне себе вкусной), схватил чью-то шляпу с движущегося стола и побежал в сторону пляжа, попутно избивая крапиву прутиком. Он было испугался, что из-за праздника на пляже никого не будет, а, значит, работы у Алека нет, но тут же вспомнил, что праздники в стане устраивались грандиозные, и не присутствовать на них (и на их подготовлении) считалось плохим тоном. Следовательно, сарай свободен. Вперёд, навстречу проделкам! Доска, являвшаяся совсем негрозным замком в жилище Алека, оказалась тяжелее, чем Сербан предполагал. Но сдаваться не позволяли гордость и тяга сотворить что-нибудь хулиганское. Мальчик налёг на доску всем своим немногочисленным весом. Только зря кряхтел — доску получилось сдвинуть сантиметра на два. Алек что, прибил её гвоздями? Сербан деловито подумал над идеей посвятить смотрителя пляжа в его несомненно важное и секретное дело. Но тут же осознал — придется отдавать Алеку долю. А он вон какой большой — гляди, большую часть яблок слопает! Помотав головой, Сербан снова накинулся на несчастную доску. — Что ты тут делаешь? Драпать? Нет. Притвориться, что оступился? Не выйдет. Пыль в глаза! Да что ж такое — нет! Что делать?! Но… голосок детский. Слава святым именам, это не кто-то из взрослых. Сербан обернулся, его испуганные глаза встретились с любопытными глазами девочки. Она смотрела на него, покосив голову набок. Сзади она, кажется, держала палку — обычный атрибут гуляющего ребёнка. — Меня Алек попросил! — затараторил Сербан, напуская наиболее невозмутимый вид. — Ему там надо… достать что-то для праздника. — Но дядя Алек ещё утром ушёл ловить раков для праздничного стола, — подозрительно заметила таинственная девочка. Вот это он попал. Всё из-за этой старой яблочной ведьмы! Наверняка раскусила план Сербана и напустила ему препятствий. — Постой… это же ты из того страшного дома со стрелами! Маман постоянно ругает вас за то, что вы сушите ковры прямо у входа на пляж, а от них воняет каким-то ужасным химическим средством… Да и вообще она вас при любом удобном случае ругает. Девочка осунулась, печально призадумавшись, но неисчерпаемое детское любопытство перебороло эмоцию, вернув в глаза незнакомки прежнюю искорку интереса. — А ты… Сербун? Я видела тебя в школе, ты на один класс постарше. — Я Сербан, — угрюмо ответил тот. — Тебя как зовут? Я не помню. — Вафля. Так что ты делаешь? — она сделала пару шажков вперёд. — Твоё какое дело? — буркнул Сербан. Страх перед девочкой, да ещё и из семьи изгоев улетучился. Что она может сделать? — Можно с тобой? — Зачем это? Я с малявками не вожусь. Иди играй с такими же, как ты, — так же угрюмо продолжал мальчик, снова налегая на засов. Вафля помедлила, молча глядя на попытки Сербана открыть ворота. — Со мной никто не хочет гулять. Мальчик, устало выдыхая, упал спиной на стену и поглядел на новую знакомую. В нём просыпалось любопытство и зарождалось множество разных мыслей. Последние слова Вафли показались ему печальными, к тому же из уст ребенка, которая с виду так и оставалась заинтересованной. — Из-за семьи? Девочка пожала плечами. Что-то в ней было такое — какая-то особенная искорка; Сербан рассмотрел эту искорку, и ему стало любопытно. Да и интерес у неё был неподдельный. Может ли она быть верным товарищем по приключениям? Девчонка ведь! Ай, была не была — Алеку ведь рассказать может. Придумав оправдание, Сербан вздохнул и сказал: — Сладо. Только клянись ушами, что никому не расскажешь. Особенно Алеку! — Ну… Ты же не хочешь сделать какую-нибудь пакость, которая навредит кому-то? — Нет. Мы наоборот окажем услугу всему стану. Знаешь ту вредную старуху, которая живёт на отшибе рядом с яблоневым садом? Она не ходит на праздники и ни с кем не здоровается. Так вот, понимаешь, сегодня мы её немного проучим… Совсем немного! — для неё это даже мало. — Ну, если немного, то давай. Я раньше никогда не участвовала в проделках, — робко улыбнулась девочка. Репутация родителей, верно, сильно уменьшила шанс ребёнка найти друзей в обществе. Сверстники и те с ней почти не общались, что уж там говорить об озорничестве, когда в школе у неё даже ластика попросить боялись. Судя по поведению, Вафля, несмотря ни на что, относилась к собеседникам дружелюбно и отзывчиво. А теперь, когда выдался шанс поучаствовать в настоящей «проделке» — ух! — счастью девочки не было предела. Что говорить о Сербане — он тоже зачастую гулял одинокой душой, сам по себе и наедине со своими мыслями. Остальные мальчишки были или слишком активными, или слишком задиристыми. А девчонки… девчонки — другой мир. По крайней мере, Сербан так считал, а пересечь черту убеждённости не рисковал; именно сейчас выдался такой шанс. — Поклянёшься ушами? Отныне наши дела остаются только между нами, вал-вале? И то если не испугаешься через пять минут, — хитро улыбнулся Сербан и потянул себя за уши-кисточки. — Клянусь ушами! И не испугаюсь! — возбуждённо отозвалась Вафля, повторив за Сербаном жест с ушами. Тот последний раз внимательно изучил собеседницу взглядом. — Отлично, — кивнул мальчик и снова удостоил засов вниманием. — Если ты потянешь с той стороны, а я поднажму тут, то у нас получится открыть его, — после этих слов Сербан вдруг навострил уши, будто услышал какой-то шорох в кустах, огляделся и добавил на этот раз шёпотом. — Давай скорее, мы тут и так кучу времени прочухались. Проделки любят скрытность. Представь, что ты шпионка, — Сербан вдруг стал учителем озорства. — Шпивонка? Ооо, как интересно! А что шпивонки делают? Шпивонят? — Вафля загорелась. По ней так и было видно, что вот-вот, и она станет прыгать и перебирать ножками от любопытства и интереса. — Шпивонки по-шпивонски тянут доски, — подыграл главный «шпивон». — За весь шпивонский народ: раз, два, три — у-у-ух! Доска после секундного сопротивления вылетела с ворчливым громким скрипом, а одно из креплений понуро повисло, неестественно оттопырив уголочек от стены. Вафля пискнула и упала вместе с доской, жмуря глаза из-за полетевших в её сторону опилок. Но главное — ворота открыты. Ценой крепления, но открыты. Вот Алек удивится! И на безумного грача не смахнуть — рано ещё. Сербан помог девочке встать и сказал: — А ещё, Вафля, нам придётся придумать себе легенду, если Алек будет спрашивать про сарай. Если вдруг, то мы… гуляли в поле. — И охотились на зловонных смрадомерок! — выпалила Вафля. — Фу-у-у! — скривился Сербан. — Они же водятся в вонючих полевых туалетах, облепленных стаями плотоядных мух! Даже животные обходят такие места стороной. — Поэтому он настолько удивится тем, что нам удалось выжить, что тотчас забудет спросить про засов, — заявила девочка, что оказалось весьма разумным и находчивым. В идеальном порядке Алека очень просто отыскались простынь и чёрный грифель. Причём, простынёй была накрыта картина… недетского содержания. Ребята как по команде скривились и забекали, шуточно изображая тошноту. Так как Сербан не раз бывал тут как с хозяином, так и без него, остальные декорации его не заинтересовали — с творчеством пляжного спасателя он был знаком не понаслышке. Бывало даже, что они вдвоём рисовали что-то. Для Алека — шуточное, для Сербана — серьёзное. А какие у него были сочные краски! Но сейчас не до красок. Сербану, по крайней мере, а вот Вафля с восхитительным обжорством поедала взглядом всё то, что находилось в сарае. — Хватит глазеть. Нам надо торопиться. Я чувствую, как опасность дышит нам в затылок. Вафля была настолько заинтересована тем, что происходит, в частности благодаря атмосфере, которую создавал сам Сербан. Словечками, подозрительными взглядами, тоном голоса. Создавал ли он это специально? Скорее всего — нет. Ребёнок сам верил в незаурядность их приключения, верил в опасность. Для него, а теперь уже для них, обнаружение — это не два подзатыльника и отчёт. Это смерть. Понарошку, но смерть. Проигрыш. Крах. Мальчик встряхнул покрывало. То, как воздушный скат, медленно опустилось на пол всей своей гладью. Взяв толстый стержень грифеля в руку, Сербан нарисовал ниже середины покрывала два чёрных глаза иогромный вытянутый рот. Такой обжорливый, что съел все лучи света — ни одного не выпустил. — Это что? Или кто… Выглядит очень грустным. Подрисуем ему улыбку? — спросила Вафля. — Зачем ему улыбка. Бабку улыбкой не напугаешь. У ней самой она беззубая, в зеркале напугалась уж. А это, чтоб ты знала, приведение. — Приведение? Мне никогда не виделись привидения. Это души мёртвых? — Приведения невидимые, и не всегда мёртвых. Моя маман говорила, что приведения — это сгустки мыслей, чувств. Как она сказала… эссенция событий, во. Почему так — не знаю. — А как ты его изобразил, если приведений никто не видит. Они обезличенные, а ты обличил. — Я не знаю. Так их принято изображать, когда кому-нибудь надо, — пожал плечами Сербан. — Значит, когда надо, их обличают. Когда нужны, тогда и придают значение. Слушай, а что будет с этим приведением после нашей проделки? — Я предлагаю сжечь как улику! Сегодняшний праздничный костёр нам будет очень под руку. — Как-то грустно. Он снова станет без-безликим, — заключила Вафля туманным голосом. — Чего ты так разволновалась. Оно же искусственное. С обычными так не сделаешь. Они всегда без лица, а поэтому и не нужны никому. Давай, помоги мне свернуть его. На просьбу коллеги-шпивона девочка отреагировала резво и тут же подскочила к ткани. Дети свернули её, Сербан закинул рулон на плечо, и они вышли из сарая. Так и не решив, что делать со сломанным креплением и доской, они просто поставили её рядом, а на ней оставшимся куском грифеля выскребли пару слов. Что-то о тайной операции и благодарность за пособничество в деле. Половина слов с ошибками. Вот Алек удивится — когда это он успел спонсировать тайные операции! Они пошли через пляж и мельком увидели, как воздвигается гигантское кострище. Сухие ветки нарастают друг на друга, цепляются за товарищей и тянутся к полуденному солнцу. Сейчас взрослые украсят кострище полевыми цветами, и оно станет напоминать платье степной невесты. Момент, когда солнце находится прямо над костром, считается сакральным. Он наливается теплом и лучами. Вбирает в себя жидкий свет. Он наливается цветами, стекает через них, капает с оборванных стебельков на сухие прутики, накапливается и сочится между ними. Давние поверья гласят, что с последними лучами солнца в этот день костёр возгорается сам по себе от переполнения светом. Он сияет всю ночь, и сахаш считают, что, сгорев до пепелища, он дарует им мягкую осень, зиму без жестоких вьюг и талую весну. А ещё согревает сердца сахаш до следующего года, так как считается, что сердца имеют свойство остывать, поэтому на празднике присутствовать обязательно. Сербан с Вафлей об этом не знали. Или просто-напросто забыли. Подул сильный ветер. Такой неожиданный, агрессивный, сталкивающий с ног. Сербану пришлось потрудиться, чтобы удержать их обличённое приведение, но на шляпу не хватило рук, и она, вырванная порывом, полетела в сторону стоянки вардо, к празднику. Обычный ветер слишком слаб, чтобы переносить вещи, и особенно слаб, чтобы менять события. На это способен лишь ветер перемен. Шляпка отлетела на пару метров, у ветра были тщетные попытки поднять её. — Твоя шляпа! Ветер её крадёт! — встревоженно воскликнула Вафля. — Пускай крадёт. Она всё равно только мешаться будет, — буркнул Сербан, поправляя рулончик. — Нельзя так. Она ведь волшебная. — Тогда где твоя шляпа? — Я ещё не была на празднике. Но мы ведь успеем на него. И там будет моя шляпа, а твоей не будет, потому что её унес ветер. Лучше взять её с собой. — после этих слов Вафля догнала гонимую ветром шляпу, схватила её за края и вернула на макушку Сербана. Тот лишь пожал плечами. — Толку сейчас от этой шляпы. Ну да сладо. Пойдём. Ветер успокоился. Или сдался.