Игра отражений

Джоанна не подходит этому миру. Словно лишний кусок паззла, она никак не встраивается в общую картину. Ошибка. Недоразумение. Везде ей не место, а самое главное – не время. Раньше было иначе. Когда и какого чёрта всё стало настолько чужим? Вот такие идиотские мысли лезут в голову, пока огромный бело-золотой зал Президентского дворца всё сильнее наполняется людьми. На столах – закуски всех видов, вина льются рекой. Кто-то медленно топчется на танцполе. И хоть музыканты играют печальные мелодии, а все расфуфыренные гости одеты исключительно в чёрное, никакой атмосферы траура не витает в воздухе. Сегодня четвёртое июля – день Жатвы. Вернее, это раньше он так назывался. Теперь его дружно кличут Днём Свободы, потому что трибутов для Семьдесят пятых Голодных игр, последних в истории, выбирали ровно десять лет назад. Десять лет. Серьёзно. Не пару годиков, даже не пять. Десять. Неужели это правда? Впрочем, не сказать, что за это время совсем ничего не произошло. После военной мясорубки воодушевлённый народ верил, что страна восстанет из пепла, словно сказочная птица-феникс, да воспарит навстречу всеобщему благополучию. Но вот беда: оказалось, Панем – никакой не феникс, а обычная дохлая ворона с оторванной башкой. Никуда не испарившийся голод, нехватка рабочих рук, беззаконие – много приключений ждало впереди. Джоанна продолжала получать деньги от государства, но за иные заслуги и уже не в таких размерах, поэтому нашла себе кое-какую работу на фабрике, а в свободное время кололась морфлингом. Запоздало доходили новости о происходящем в стране: кого-то взорвали, кого-то застрелили, кого-то со скалы скинули – ничего особого. А время всё шло и шло, торчать становилось дороже. Джоанна бросала и срывалась, делала паузу на пару месяцев, начинала снова. Завязать, в конце концов, вроде, получилось. Последнюю дозу она приняла больше двух лет назад, ещё до похорон Плутарха. Ах, да, точно! Кое-что необычное всё-таки стряслось. Министр связи и всеми признанный герой оказался не бессмертным. Большой был скандал: накосячившего во время операции хирурга из Тринадцатого упрятали за решётку, а представители подземного дистрикта какое-то время требовали его свободы и устраивали смуту. Но потом успокоились. Настал штиль. Теперь, когда вороне начистили пёрышки и приклеили голову на скотч, есть повод отпраздновать великую дату. Помимо различных высокопоставленных лиц c женами, мужьями и детишками, а также некоторых родственников павших трибутов, на грандиозную пьянку пригласили всех недобитых победителей Голодных игр. Ну, за кое-каким исключением. Тем, кто не мочил лидеров восстания, дали воспользоваться статусом и даже взять с собой кого-нибудь: членов семьи, близких друзей… Последних у Джоанны особо не водится, а первых и подавно, поэтому она взяла с собой Аспена. Он как раз стоит рядом в строгом костюме. Грубоватые черты лица будто выточены из камня, глаза бледно-голубые и холодные, шрам пересекает бровь, а накаченные руки словно созданы для того, чтобы сворачивать шеи каждому встречному. Правда, на деле всё это – иллюзия. Аспен за всю войну никого не грохнул. Мягкотелый кретин. Зато трахается хорошо. Наверное, на его фоне сама Джоанна кажется очень хрупкой: от крепкого спортивного телосложения осталось мало, кожа прилипла к костям. Незатейливое чёрное платье на бретельках, любезно предоставленное организаторами, лишь подчёркивает худобу. Надо как-нибудь заняться собой. А пока можно в очередной раз приложиться к бокалу с багровой жидкостью да продолжить наблюдения за кучей нормальных, бесконечно настроенных на позитив людей. Кое-кто из старых знакомых тоже здесь. Джоанна уже успела переброситься парочкой слов с Бити, прибывшим с кучей родни. За одним из столиков хлещет шампанское из горла переобувшаяся дрянь Энобария в окружении дружков – нагло пользуется положением, делая вид, что всегда была мятежницей. Ага. Если бы Апполон Бэдбой, больше известный публике как Лысый с Секс ТВ, внезапно объявил себя девственником, все бы и то больше поверили. Пит Мелларк и Энни не приехали, отмазавшись тем, что им, чокнутым, вредно Игры вспоминать. И правильно. Видеть их физиономии тоже не хотелось бы: Энни со своими рассказами о сынке только напоминает о том, как давно был жив Финник. Что касается Женишка… Джоанну просто душит зависть. Да, это полный бред, но она завидует чертовым Несчастным влюблённым. Пусть жизнь их и поимела по полной программе, по крайней мере, они есть друг у друга: одинаково поломанные и одинаково безумные. Единственным человеком, с которым можно было нормально поговорить сегодня, оставался Хеймитч. И он даже приехал, вот только до мероприятия не дотерпел – опустошил мини-бар в номере отеля и лёг спать. Мудрое решение. Всё равно здесь, как оказалось, делать нечего. Вот уже минут пять Джоанна и Аспен молча стоят возле Стены Памяти. Мёртвые трибуты Голодных игр – те из них, у кого есть фотографии – взирают на зал из множества траурных рамок. И, кажется, специально для них впереди разыгрывается очередное цирковое представление. Дуглас, юный сынок мэра Седьмого, шумевший в соседнем купе поезда всю дорогу сюда, наезжает на официанта под смешки друзей: – Ты что принёс, мерзкий угнетатель? Думал, мы сухое от полусладкого не отличим? Считаешь нас тупыми дикарями? – Н-никак нет, г-господа, – мямлит в ответ паренёк с нарисованными кровавыми слезами на щеках. – Я п-приношу свои глубочайшие извинения, произошла ошибка! Естественно, никакие безгласые тут напитки не разносят. Сейчас и само это слово под запретом. А «людям с ограниченными коммуникативными возможностями» категорически запрещено работать на данном мероприятии, так что официанты тут – какие-то местные лохи, за определённую сумму согласные терпеть любые унижения. – Ошибка?! – встревает подружка Дугласа с чёрными перьями в голове. – Нет, чувак. Когда твоя мамаша забыла принять противозачаточные перед очередной оргией – вот это была ошибка. Эй! Мне показалось, или ты посмел поднять на меня глаза? – Я не поднимал! – пищит лох. – Не поднимал, ч-честно… Компания ржёт уже в голос. – Ребят, вы совсем дебилы? – подаёт голос Аспен. – Угомонитесь! К сожалению, дальнейшего развития конфликта не происходит. Компашка бросает что-то в ответ и сваливает за закусками, а официант – за новым вином. Скукотища. – Погнали курить! – предлагает Джоанна. – Погнали, – отвечает спутник. Недавно появившаяся вредная привычка – единственное, что объединяет двух людей с разных планет. Дымят они снаружи, среди фигурно постриженных деревьев и клумб, красиво подсвеченных разноцветными фонарями. Где-то журчит фонтан, стучат по каменистым дорожкам каблуки других гостей. Сад не изменился. Джоанна медленно выдыхает дым и оказывается в прошлом. Никакой войны. Игры не отменяли. Это очередная вечеринка в президентском дворце, на которую в роли послушных зверушек пригласили и победителей. Где-то там внутри ублюдки из высшего общества хлещут рвотное, а Финник ослепительно улыбается, флиртует с женщинами и мужчинами не по своей воле. Но он живой, здоровый… – Джо! – врывается в сознание неуместный, всё портящий голос Аспена. – Ты в порядке? – Вполне, – врёт Джоанна. – Уверена? – беспокоится Аспен. – Я понимаю, это место наверняка вызывает у тебя… – Я, кажется, просила, – цедит она сквозь зубы, – никогда не говорить, что понимаешь меня. – Забыл, извини, – тихо звучит в ответ. – Отлично, – примирительно произносит Джоанна. – Мне нужно побыть одной какое-то время. Прогуляюсь по саду и приду. Не против пока потусоваться без меня? Ты компанию находить умеешь. – Да, хорошо, без проблем. Вот второй большой плюс этого парня – он умеет отвалить, когда просят, и не задаёт лишних вопросов. У него хватает мозгов не ждать от человека, пережившего две Арены и пыточную камеру, нормального поведения. Когда оба докуривают, Аспен слегка обнимает спутницу за талию, целует в щёку и уходит обратно во дворец. И вот, она вновь безвольная игрушка в очередном позорном наряде от тупой курицы Клаудии. Надо идти давить улыбки перед всякими мерзкими существами, потому что их особое расположение, возможно, спасёт кого-нибудь из трибутов Седьмого в следующем сезоне. Как всегда, возникает желание бежать. Выбраться отсюда любой ценой. Убраться подальше из этого места. Но это невозможно. Хотя… почему невозможно? Пришедшая в голову идея кажется такой заманчивой, что ноги сами приносят к воротам. На охране здесь в основном стоят люди из Тринадцатого, что очевидно по их специфическому говору и вечно каменным лицам. Двое из них приближаются к гостье, выслушивают, удивляются. Где это видано, чтобы кто-то уходил от бесплатной еды? Впрочем, просто так это сделать, оказывается, нельзя. Охранник зовёт администратора по внутренней связи, и через пару минут рядом возникает миниатюрная темнокожая женщина в чёрном брючном костюме. Её выкрашенные в пепельный кудри небрежно уложены с эффектом мокрых волос и частично закрывают вытатуированное изображение ядовитой змеи на одной стороне лица. Из мрачно накрашенных глаз тянутся кровавые дорожки – ещё гуще, чем у того официанта. Это у местных новый тренд в макияже такой или они просто в зеркало на себя смотреть начали? – Добрый вечер, мисс Мейсон! – произносит женщина мягким и сладким как патока голосом. – Меня зовут Джулия, но вы можете обзывать любыми словами, ибо имеете на это полное право. У вас что-то случилось? Плохо себя чувствуете? Кто-то посмел задеть ваши чувства? – Нет, – с нажимом отзывается Джоанна. – Умоляю, простите, если напираю с вопросами! – продолжает Джулия говорить, судя по всему, с туфлями победительницы, потому что смотрит исключительно на них. – Я не хотела вызывать у вас раздражение. Вы не обязаны ничего объяснять. Сейчас вызову машину и вас доставят в отель через пару минут, хорошо? – Мне не нужно в отель. Я просто хочу выйти. Потом вернусь, может быть. Это проблема? Администратор хлопает окровавленными ресницами и переглядывается с охранниками. Да, именно переглядывается. Им в глаза она пялится совершенно спокойно. Почему-то «прогрессивные» клоуны из Капитолия демонстративно стелются перед людьми из всех дистриктов, кроме Тринадцатого. С последними у них вообще какие-то особые отношения. Теплее, чем надо. – Конечно, нет, – мурлычет Джулия. – Отличная идея, мисс Мейсон. Только подпишите вот это, хорошо? Подтвердите, что снимаете с организаторов ответственность за свою жизнь и здоровье. Ну, на всякий случай. Словно зверю, способному наброситься, она дрожащей рукой протягивает гостье электронный планшет. Та выхватывает и быстро рисует свою подпись пальцем. – Что, сторонники Сноу могут грохнуть? Класс, так даже веселее, – говорит Джоанна, пихая планшет обратно. – Нет у нас никаких сторонников Сноу! – резко отвечает Джулия, аж посмелев от такого заявления. – Да, мисс Мейсон, – басом поддерживает её один из охранников. – Здесь любители старого режима и прочие преступники безнаказанно по улицам не шастают. Это вам не Двенадцатый. Последнее он произносит с таким ядом в голосе, что сразу очевидно, о ком речь. Но Джоанне всё равно. Пройдя через приоткрытые ворота мимо прибывающих гостей и кучи вооружённых людей в форме, она вскоре оказывается на свободе. Ощущения необыкновенные. Площадь перед Дворцом остаётся позади. Идти по направлению к Центру подготовки – или что там нынче вместо него – не охота. Лучше свернуть в сторону – там должна быть набережная и что-то вроде парка. Всегда хотелось заглянуть туда, хотя сам чёртов город никогда не нравился. Вылизанные рабским трудом улицы, безупречно постриженные кусты, иллюминация всех цветов радуги – вся эта фальшь раздражала... Сейчас же раздражает вонь от переполненной урны, стоящей среди кучи не поместившегося в неё мусора. Две большие серые крысы выскакивают из неё и молнией скрываются в темноте. Жужжат мухи. На стене позади – много неприличных слов. Джоанна повторяет некоторые из них, когда её каблук проваливается в трещину на раздолбанном асфальте, но, высвободившись, движется дальше. Минует аварийное здание, накрытое дырявой зелёной тканью, уворачивается от летящих с его крыши мелких камней, и, наконец, выбирается из тёмного переулка. Здесь относительно людно и светлее, хотя половина фонарей вдоль дорог не горит. Машины мчатся куда-то по неровному покрытию, а под ногами то и дело хрустит битое стекло. Пёстрых рекламных щитов стало гораздо меньше, хотя те, что есть, работают. Вон, на самом большом из них как раз скалится какая-то сексапильная дама, закидывая в рот таблетки – это чудодейственное средство, согласно надписям, избавит от всех симптомов посттравматического стрессового расстройства. Лишь задрав голову и пялясь исключительно на горящие окна высоток, можно представить себя в прошлом. Впрочем, надо признать, с безопасностью тут порядок: обшарпанные стены домов сплошь утыканы новенькими камерами видеонаблюдения, а суровых ребят с автоматами целая куча и они на каждом шагу. Джоанна не боится, что её узнают: с пика её популярности прошла куча времени, а отражение в зеркале кажется чужим даже ей самой. Ожидая зелёного сигнала светофора на переходе, она разглядывает народ. Модником нынче быть просто: разлохмаченная причёска, намеренно смазанный макияж, одежда тёмных цветов, желательно с изображениями черепов, костей да гробов – и готово. Ну, и ещё кровища из глаз, она льётся у половины прохожих. Некоторые, правда, забили на новые веяния и то ли донашивают старые шмотки, то ли одеваются в секонд-хендах. Какой-то мужик с опухшей физиономией, что стоит рядом и источает запах перегара, одет в нежно-розовую рубашку с высоким воротом, стразами и рюшами. Заметив мимолётный взгляд Джоанны, алкаш начинает развязно пялиться на неё и ухмыляться. У него настроение супер. Как и у всех кругом. Что, твари? И вы посмели оправиться после войны, да? Чтоб вы все сдохли. Писк светофора. Быстрые шаги. Вот и набережная. По блестящей глади воды проплывают пластиковые бутылки. Здесь всё то же витиеватое ограждение с изображением певчих птичек и змеек. Когда-то оно казалось отлитым из чистого золота, но «золото» облезло, а сама конструкция, стоит надавить на неё, начинает издавать металлический скрежет и грозит развалиться на куски. Джоанна проходит вдоль реки, стараясь не смотреть вниз, и по мосту добирается до зелёной зоны. С освещением тут вообще беда, народу нет, но оно и к лучшему. Густые кроны деревьев колышутся на слабом ветру, ограждают от мира. По крайней мере, это не дворец Сноу и не его чёртов сад. Прислонившись спиной к одному из стволов и не опасаясь зацепить дурацкое платье, Джоанна достаёт сигарету и зажимает в зубах. Едва успевает поджечь и затянуться, как кто-то нагло вторгается в её личное пространство. Это женская фигура примерно такого же роста, с такими же распущенными волосами чуть длиннее плеч, в спортивной обуви, шортах и просторной футболке – похожа на Джоанну в обычное время больше, чем Джоанна сейчас – на саму себя. Ближайший работающий фонарь находится у фигуры за спиной, поэтому лица почти не видно, зато видно длинные и острые, ярко светящиеся в темноте ногти неоново-зелёного цвета. Тонкий противный голос просит зажигалку, на что остаётся лишь молча протянуть её. Однако, закурив, девка какого-то чёрта не исчезает сразу. – Благодарю. Уже на улице и огонька попросить почти не у кого – опять пошла мода парить всякую электронную гадость! – манерно жалуется она. – Но нам она не подойдёт. Мы любим дым и горечь, не так ли? – Я сейчас не в настроении болтать, – холодно отзывается Джоанна. Силуэт внезапно замирает в странной напряжённой позе, чуть склонив голову набок. – Твою же мать! – шипит непрошенная собеседница. – В этой тьме вас не отличить от людей, пока пасть не откроете. Но, раз уж такое дело, с праздничком тебя, мразь! Поперхнувшись дымом, приходится признать свою ошибку. Не такой уж и противный голос у Девки с неоновыми когтями. Полный злобы, боли и ненависти, он звучит как музыка для ушей. – Спасибо! – радуется Джоанна. – Это самое искреннее поздравление за этот вечер. Явно не такой реакции от неё ждали. Хотя, когда она оправдывала хоть чьи-то ожидания? – А, по-моему, Фликерман по телеку обалдеть как искренне всех сегодня поздравил! – не унимается незнакомка. – Кстати, я вот что-то совсем вас не пойму, мстительные вы наши… почему он до сих пор жив, а? – Наверное, потому что никто особо не требовал его крови, – пожимает плечами Джоанна. – Народу он нравится. Да, некрасиво с его стороны было вести интервью смертников и всё такое, но, в конце концов, не он Игры придумал, не он угнетал дистрикты семьдесят пять лет… – Ой! – перебивает Девка с неоновыми когтями. – Только попробуй начать сейчас нести эту вашу пропагандистскую чушь про то, как вы воевали не с нами, а с правительством! Я тебе глаза выцарапаю. Джоанна только усмехается: – В жизни не собиралась говорить подобную хрень. Просто Цезарь Фликерман – не Капитолий. Капитолий – это ты. Вино явно даёт о себе знать. – Чего, блин? – не врубается Капитолий. – У Цезаря, – поясняет Джоанна тоном школьной училки, – есть имя, которое известно всем. А ещё характер, повадки – это делает его не то, чтобы очень хорошим, но всё-таки человеком. Личностью. Убивать безымянных и безликих уродов вроде тебя всегда было и будет приятнее. Психология. – Ладно, – соглашается собеседница, – неизвестные рожи действительно вызывают меньше сочувствия, но… – Меньше сочувствия? – вырывается громче, чем надо. – Ой, хорош преуменьшать, а! Неизвестные рожи вызывают ненависть. Порой сильнее, чем всем знакомая рожа диктатора. Особенно когда во внешности этих ублюдков есть нечто чужое и омерзительное: скажем, вычурные ногти кислотного цвета. Такие хорошо смотрятся только на окровавленной руке, торчащей из-под груды бетонных ошмётков. – Или когда они жёлтые, обломанные, а под ними какая-то дрянь, – подхватывает Девка с неоновыми когтями. – Да и руки сами страшные. Такими только сопли на Жатве вытирать. – Ещё цветные волосы, – дополняет Джоанна с неописуемым презрением. – Висящие сосульками патлы, которые, кажись, мыли год назад, – не отстаёт другая. – Татуировки, особенно на лице. – Бородавки, особенно там же. – Кожа какая-нибудь зелёная. – Кожа, цвет которой за слоем грязи не видно. – Зубы такие неестественно белые… как бумага. – Гнилые, торчащие во все стороны, отсутствующие. – Здоровенные ресницы. – Здоровенные брови. – Помнится, некоторые придурки портили свои без того страшные рожи до неузнаваемости, наращивали клыки и усы, прилепляли шерсть, считая себя львами, тиграми, змеями и так далее. – Ну, вам эта мишура не нужна. Вы и без неё кровожадные животные. – Шмотки. – Шмотки! – Что-то ещё… ах, да! Идиотский говор! – вспоминает Джоанна. – Как я могла не упомянуть сразу? – Точно, идиотский говор! – Девка с неоновыми когтями щёлкает пальцами. – Кровь от него из ушей. Хотя, знаешь, всё это действует не на каждого. Есть странные людишки, которые любят жалеть вообще всех подряд без разбора. Перед мысленным взором сами по себе возникают Пит и Энни во время голосования, устроенного Койн. – Знаю таких, – кивает Джоанна, стряхивая пепел. – Бесят неимоверно. – Не то слово! – вторит собеседница, делая то же самое. – Ладно бы сидели себе да ревели в сторонке. Нет, они лезут и лезут со своими нравоучениями. – Ага. «Никто не в ответе за то, где родился…» Бла-бла-бла… Вот лично я почему-то была в ответе. И я заплатила. За всё заплатила. Очень-очень дорого… – сами по себе вылетают слова, почему-то кажущиеся слишком откровенными. – Так какого чёрта кто-то другой не должен? – Согласна. После того, что вы сделали мне… и ещё очень-очень много кому, никакого мира в этой стране быть не может, – заключает Девка с неоновыми когтями. – У-у-у, – тянет Джоанна, и губы растягиваются в злой улыбке. – А тебе мало было, сучка? Хочешь продолжения веселья? – А ты разве не хочешь? Естественно, разум противится. Ведь все они заслужили спокойствие: Аспен, милая соседка миссис Купер с большой дружной семьёй, Энни, Бити, пресловутые Несчастные любовнички. Но где-то там, в самом тёмном уголке сознания, таится чудовище. Оно родилось на Арене. Оно окрепло от пыток и одиночества. И оно не даёт сказать твёрдое «нет». – Должна кое-о-чём предупредить, – уходит от ответа Джоанна. – Я недавно была во Втором. Там за последнее время поубавилось желающих снова быть у вас под каблуком. Надо было больше заботиться о самом лояльном дистрикте. – А вам надо было меньше злить Тринадцатый. – Возможно. – Мне пора идти, – сделав паузу после очередной затяжки, заявляет Девка с неоновыми когтями. – Передавай остальным гостям столицы, что зря вы все гуляете только по центру. У нас на окраинах очень красивые тёмные подворотни. – Катись уже, – мило отвечает Джоанна. Вскоре она вновь остаётся одна, не считая редких прохожих, топающих мимо. Сигарета уже почти вся истлела. Будь здесь почище, мисс Мейсон непременно швырнула бы её прямо под ноги. Но какое удовольствие портить то, что и так испорчено? Как истинная бунтарка, Джоанна отправляется выбрасывать окурок в ближайшую урну.

***

– … потому что мы все один народ! – завершает свою пафосную речь президент Гринт. Зубы у него такие же белые, как у Пейлор, зато лицо старше и благороднее, а голос поставлен просто потрясающе. В остальном ничего не отличает лидера от предшественницы – они ведь из одной партии. Джоанна успела к началу сего действия, хотя можно было бы и опоздать. Теперь она стоит с новым бокалом в руке, а Аспен слегка обнимает её за плечо. Радом салютует таким же бокалом Хеймитч – он всё-таки отоспался и пришёл скрасить вечер. Впрочем, настроение после прогулки и без того почему-то слегка улучшилось. Объявляют минуту молчания в честь всех погибших на Играх. В тишине слышно, как кто-то зевает и шепчется. Наконец, гремит новый гимн. По традиции, каждый присутствующий вскидывает вверх руку, показывая тот символ, который считает нужным. Для большинства им являются сложенные вместе указательный, средний и безымянный пальцы, но ребятки из Тринадцатого этот жест не любят и предпочитают просто сжатый кулак. Заодно с ними просто кулак показывают официанты и некоторые гости из совершенно разных дистриктов. В этом нет ничего незаконного, но едва-заметный диссонанс напоминает о том, как сильно расколото общество. Так же сильно, как Джоанна внутри. Теперь она узнаёт свою страну. Теперь она чувствует себя как дома.