Рождество в Австралии

Открыв глаза ранним, но судя по свету, все же утром, я обнаружила на соседней подушке два лица вместо одного. С одинаково длинными, подрагивающими во сне ресницами, одинаково вздернутыми носами и одинаково раскрытыми ртами — они были до смешного похожи, только одно было поменьше и пощекастее, а другое, прямо над ним — побольше и с колючей светлой щетиной на подбородке. Накануне Билл так и не пустил меня проверить как там сын, потому что вынес из душа уже полумертвую. Однако оставил дверь нашей спальни открытой на случай, если младший все-таки проснется: «Он прямо за стенкой, Эмма. Естественно, в первую очередь он рванет сюда». Но младший, при содействии старшего, очень рано усвоил, что в спальне родителей ему делать нечего. Да и сам не стремился: в свои почти пять он считал себя слишком взрослым и крутым, чтобы спать с мамой и папой. И не терпел, чтобы мы торчали в его комнате дольше, чем необходимо, чтобы немного почитать вслух перед сном или почесать спинку. И вот сейчас большой Билл сгреб маленького под бок, словно плюшевую игрушку, и им обоим, кажется, было вполне комфортно: не мешали ни родительский авторитет одного, ни взрослость и крутость другого. В глазах немедленно защипало, а в груди защемило. Меня распирало от нежности. В отношения этих двоих я старалась не вмешиваться, пусть наблюдать за ними и было страшно любопытно. У Биллов были секреты от меня, были вещи, понятные только им двоим, и были занятия, к которым я не допускалась. Например, когда старший был дома, они вместе катались по магазинам и не брали меня с собой даже в супермаркет. И готовили они тоже только вместе: муж обожал готовить, если было у него настроение, а сын обожал портить продукты. К купанию, опять же, допускался преимущественно папа: меня сын уже начал стесняться. Любые подвижные игры, разумеется, тоже без меня — меня брали играть только в настольные. И конечно, трудно было не замечать, что маленький Билл во всем подражает большому: говорит его словами, смотрит на меня тем же снисходительно-ласковым взглядом и так же сосредоточенно изучает листы с каракулями, которые настрочил сам, как папа изучает сценарии. Я поднялась с постели так тихо, как только смогла, и одеваясь, все смотрела на свою маленькую семью. Может, и не все в жизни у меня складывалось идеально, но с Биллами мне однозначно повезло. Глядя на них, я понимала, почему муж хочет еще детей, а сын жалуется, что у него нет шестерых братьев, как у папы. Любви, заботы, дружелюбия и энтузиазма у нас вполне хватило бы еще для кого-нибудь маленького, кто в этом нуждался бы. И в канун нового года, который мы собирались провести уже дома, втроем, я планировала их обрадовать. В гостиной никого не было, когда я спустилась. Нормальные, не страдающие от джетлага и утренней тошноты люди в такое время еще спали. Немного помявшись, ибо вовсе не чувствовала себя тут как дома, я прошла в кухню в надежде, что мама не разлюбила зеленый чай, и мне удастся его там найти. День обещал быть очень занятым и суетным, а вечер сложным и напряженным, но я предвкушала необыкновенную ночь и очень ждала ее. Чай, к счастью, нашелся. Он не гарантировал мне заряд энергии достаточный, чтобы пережить сегодня, но хоть сколько-нибудь бодрости обещал, а это было жизненно важно. Мне еще предстояло непринужденно запивать зеленым чаем праздничный ужин, чтобы к ночи не превратиться в овощ. Ночью требовалось выглядеть сногсшибательно и быть в форме. Это часть Биллового подарка. Тишиной и уединением я наслаждалась недолго. Мама у нас известный жаворонок и неубиваемый энерджайзер.  — Джетлаг, Эмма? — с порога спросила она, свежая и оживленная, будто проснулась не один час назад.  — Мгм, — кивнула я, смущенно уставившись в кружку. — Хорошо, что хоть мужчины у меня крепкие.  — Как вы устроились? Подушки, полотенца — всего хватает? Ребенку удобно в твоей комнате?  — Да, спасибо, мам. Все отлично. И ожидаемо неловкая тишина. Неловкая для меня. Шарлотта, с виду как обычно невозмутимая, варила кофе, а после потягивала его, усевшись лицом к панорамному окну, выходящему на задний двор.  — Замечательный у тебя малыш, — внезапно заговорила она, когда я уже решила, что выждала достаточно, чтобы не показаться невежливой, нелюдимой или черствой и собралась уйти. Опускаясь обратно на стул, с которого успела подняться, я ощутила весь ужас момента: Шарлотта пыталась заговорить со мной. По-настоящему заговорить, а не в рамках необходимости или приличий. И, возможно, даже ждала, что я заговорю первой. Такого на моей памяти не было уже очень много лет. От стыда запылали щеки. И к еще большему моему ужасу — не только мои.  — Да, он…  — Он копия Билла, правда? И уже такой рассудительный, взрослый. И очень смешной. Ты молодец. Должно быть, вы с Биллом очень много занимаетесь с ним. Мама смотрела в окно, когда говорила со мной, и обнимала чашку ладонями. Легкий румянец еще горел на ее лице, а мое, по ощущениям, пылало как костер. Мне не нравилось, к чему она ведет. Вернее, даже сама мысль заговорить с ней о воспитании детей, поднять тему, которая в любой момент грозила стать болезненной, затронуть мое детство и воспитание, наши с ней отношения, и привести бог знает к чему — представлялась мне сущим кошмаром. Я беззвучно умоляла небеса, чтобы кто-нибудь еще проснулся и как можно скорее спустился в кухню.  — Мы отдали его в хороший детский сад, там отличные педагоги. Он уже умеет читать и пишет, правда, настоящими буквами пока ленится… Предпочитает каракули, когда играет, потому что так быстрее. С английским у него, конечно, похуже, чем со шведским, но мы часто говорим по-английски дома, да и много путешествуем с Биллом по его работе, так что… Да, довольно бегло. Ты и сама слышала.  — А у тебя самой как со шведским? Освоила?  — Ну… Билл хвалит… В этот благословенный момент, широко зевая и потягиваясь, в кухню зашла Чарли, и я вздохнула с неприкрытым облегчением.  — Всем привет, — придерживая поясницу, она осторожно прогнулась назад так, что ее живот закрыл ее саму. — Спина болит. Если бы не йога, я бы и ходить, наверное, не смогла, уф… Поскорее бы уже.  — Как ты? Не боишься? — тут же подскочив, я помогла ей сесть, и теперь гладила по спине широкими, медленными полосами вдоль позвоночника, как гладил меня Билл. Бог знает почему, но мне это очень помогало.  — Чего, родов? Я их дождаться не могу! Устала уже. Потом передохну годик-два, и за вторым пойду… Мы с Шарлоттой мельком переглянулись: все, кого я знала — включая меня саму — непосредственно в процессе божились, что рожать больше не будут вообще или как минимум в обозримом будущем. Хорошо, что все это быстро забывается…  — Ммммм… Спасибо… Кажется, лучше. Какая-то специальная техника?  — Нет, — улыбнулась я. — Ну, разве что Билл осваивал какие-нибудь техники массажа для беременных.  — Это Билл придумал? — тут же оживилась Чарли. — Вот бы и Джека научил. Попрошу его, когда проснется. Представив, как оба они — Джек и Билл — гладят Чарлину спину, и припомнив, в какой позе Билл гладил меня и при каких обстоятельствах, я испытала целую гамму остро неприятных чувств и вновь ощутила подступающую тошноту. Не бывать этому.  — Я сама научу Джека.

***

Мужа я нашла в душе, но убралась оттуда подобру-поздорову, пока он меня не заметил, а сына не нашла вообще. Ни в одной из двух отведенных нам спален его не было. В панике я побежала по коридору к бывшей комнате Чарли — нынче они с Джеком устроились на первом этаже, чтобы ей не приходилось ходить по лестнице — и влетела туда как оглашенная, разом напугав ребенка, и напугавшись сама.  — Мам! — возмущенно гаркнул Билл и посмотрел на меня укоризненно. — А постучать? — и, опустив глаза, продолжил деловито водить моим карандашом для глаз в моем же паспорте.  — Что ты делаешь? — в ужасе вскричала я, отобрав у него документ, чтобы оценить масштаб катастрофы. К счастью, мягкий карандаш легко оттирался с ламинированных страниц, но прежде чем убедиться в этом, я, вроде бы, наполовину поседела и испачкала Чарлино полотенце, лихорадочно его оттирая.  — Сценарий пишу, — сейчас же отозвался младший, в шоке наблюдая, как я избавляюсь от его творчества. — Прекрати! Испортила же!  — Милый, ты не можешь писать сценарий в мамином паспорте, не можешь рыться в маминой сумке и не можешь ходить по дому где тебе вздумается! Это не наш дом! Прикрыв глаза и глубоко вздохнув, я присела на кровать, ибо от облегчения подкашивались колени.  — Но я не нашел другой бумаги, только эту и туалетную… А на ней неудобно!  — Ты не должен больше так делать, понимаешь? Не трогай мои вещи. И не прячься нигде, пока мы гостим у бабушки, хорошо? Я найду для тебя бумагу. Господи… И почему ты не взял папин паспорт?.. Прежде, чем старший Билл нашел нас в спальне у младшего, я проследила, чтобы тот почистил зубы и использовал расческу по назначению, а не как микрофон. От напряжения искрился воздух. Мало того, что отобрала и уничтожила его «сценарий», так еще и нагло вторглась в его личное пространство и контролировала, словно малыша. Сын демонстративно игнорировал мое присутствие, и сперва стиснул тюбик зубной пасты так крепко, что выдавил из него половину содержимого, а потом, испепеляя взглядом зеркало, чесал светлые лохмы расческой так долго и тщательно, что они намагнитились и встали дыбом.  — Что здесь происходит? — уточнил Билл, глядя то на меня, то на сына. В мужниных глазах плескались лукавые, смеющиеся искорки. Длинная, еще горячая и влажная после душа рука обвила мою поясницу и принялась ненавязчиво мять за бок. Вот у кого хорошее настроение, почему-то.  — Мама испортила мой сценарий, — сейчас же буркнул младший, радуясь, что его спросили и он не будет ябедой. — И сказала, что я должен причесаться. Теперь я похож на одуванчик, — ребенок сердито ткнул пальцем в свою прическу.  — Вот как, — прищурился Билл, напустив на себя максимально серьезный вид. И, к моей досаде, как всегда очень убедительно. — Ну что же. Мама всего лишь гример…  — Я художник по гриму, Билл!  — …и понятия не имеет, зачем нужны сценарии. К тому же она женщина. А что я говорил тебе о женщинах?  — Что их нужно защищать.  — А еще?  — Что они бывают очень глупыми и нужно быть терпеливым.  — Что? — ушам своим не веря, я уставилась на мужа разъяренно.  — А еще? Младший умолк, ненадолго задумавшись, но личико его быстро просветлело.  — Что их нужно обнимать, когда они косячат?  — Правильно. Обними маму, сынок. Злая, шокированная и сбитая с толку, я подхватила сына на руки и крепко обняла. А мужа собиралась смерить уничтожающим взглядом, но тот смотрел на нас с таким умилением, что не получилось.  — А волосы мы поправим. Мои тоже нужно уложить.  — Гелем? — с надеждой спросил младший, подняв голову от моего плеча и глядя на папу с таким благоговением, будто под гелем подразумевался святой елей. Не мудрено, что когда понадобилась бумага, в ход пошел именно мой паспорт.