Открытая игра

Бет вернулась в Кентукки. Зачем? Ах да, здесь же её дом. Это безусловно важный довод. Элизабет знала, что боялась этого момента даже больше, чем проиграть. Снова вернуться сюда и что дальше? Выиграть тот самый матч и что потом? У неё не было толком времени, чтобы поговорить с Таунсом. Чертовски хочется знать, что значило его появление, а затем предложение стать друзьями. Что за эмоциональные горки – синусоида вверх, а затем стремительное падение. Почему с ним только так? Почему? Он говорил о дружбе, потому что ему не нужно большего или хотел наладить общение, чтобы потом ... Нет, она запрещает себе об этом думать. Если дать шанс, поверить, и ничего не случится, она не переживет. Это не зажрать никаким психотропным, это не выблевать из себя, не забыть, не выкинуть, не отодвинуть, эту постоянную спутницу – боль. Телефон трезвонит, но Бет боится снимать трубку. Невозможно вновь и вновь слышать не его голос, не выходит выкинуть тупую надежду из головы, нет сил удержать сердцебиение, запускаемое мольбой, ну, пожалуйста, пусть будешь ты. Хватит. К вечеру в дверь стучат. Монотонно, спокойно, терпеливо. Элизабет ждет. Пусть уходят, пусть катятся ко всем чертям. Стук прекращается, но она отчего-то чувствует, что незнакомец не ушел. Если это хреновы репортеры, то сейчас они получат. Будет чистосердечное по трезвяку. Приготовьтесь, навострите ушки. Она раскрывает дверь рывком, готовясь выплюнуть тираду прям в лицо нахалу, но замирает с открытым ртом как глупая девчонка. Это он. Улыбается своей ухмылочкой. Спокойный, статный, уверенный в себе. Конченный нахал. Она смеётся, смотрит в пол. Он её смущает до чертиков, до пустоты в голове, до полного непонимания, что она делает или тем более говорит. Молчание затягивается, и Таунс, явно наслаждаясь моментом, говорит: - Зайду? Она кивает, почти не поднимая глаз: - Конечно. Бет наблюдает, как он медленно снимает куртку, стягивает шарф. Она хочет, чтобы он продолжал раздеваться, хочет увидеть, что же все-таки скрыто под этой броней. Там в отеле в ЭЛ ЭЙ солнце светило так ярко, что его рубашка стала на мгновение почти прозрачной. Она вспоминала потом это много вечеров подряд. Как ей хотелось наплевать на все и прикоснуться к его рукам, потрогать эти плечи, спину. Она мотает головой. Опять воспоминания, как всегда, не вовремя. Элизабет топчется, кружит туда-сюда, смотрит в пол, не может зацепиться ни за одну мысль. Надо что-то приготовить, прибрано ли дома, заправила ли она кровать, в ванной точно был бардак. - Чай будешь? – спрашивает она, надеясь укрыться в кухне. Рядом с ним тяжело находиться, внутри неё поднимается какой-то ураган энергии, выплескивающийся в резких движениях и глупых поспешных словах. Надо немного собраться с мыслями. Включает чайник, и начинает поспешно мыть в раковине чашки. Шумит вода. Они такие грязные, черт, черт сейчас подумает, что она грязнуля. Скорее, тупица, работай губкой. Тут Таунс хватает её со спины в плен объятий. Руки крепко смыкаются на поясе, губы у самого её уха, она вскрикивает и роняет чашку. - Не хочу чай, - шепчет он ей едва слышно. - А что хочешь? – пытается спросить она игриво, но получается дёргано. - Тебя хочу, - произносит он уверенно и фундаментально, так, что у неё ноги подкашиваются. Наверняка, он торжествует, такой спокойный, невозмутимый, почти надменный, но так приятно трущийся сейчас носом о её шею, так соблазнительно. Она хочет съязвить что-то вроде «а ты уверен?» или «точно меня?», но он медленно ведет пальцами по её рукам, распрямляя их, одновременно переплетая пальцы. Его гребанные пальцы такие красивые. Она тщательно их изучила, пока они играли свою самую первую игру. Какие шутки, какие сомнения. Она почувствовала с самой первой секунды, как его увидела это бешеное электричество. И с годами это только усилилось. Ей бы связаться с хорошим парнем, который будет любить и заботится о ней, а она будет спокойна легка и независима. Но как это возможно после того, что она чувствует к этому мужчине? После того, что она знает, какой любовь может быть. Как рождается что-то не подвластное сознанию человеческому, когда она поворачивает к нему голову, и они встречаются нос к носу. Смеются, и он целует её. Вот так сразу с языком, с нахрапом, она не ожидает от него такого, чувствует, что он заводится, чувствует, какую-то мощь, что от него исходит, и гребанные пальцы продолжают её сжимать. - Куда? – спрашивает он, почти не отстраняясь от её губ. - На ..верх, - запинается она, не открывая глаз. Таунс хватает её на руки в одно мгновение, и она обнимает его шею. Он несет её наверх по лестнице, она хохочет, болтая ногой в воздухе будто не было этих лет лютой тоски без него. Это сумасшествие. То, о чем она так долго мечтала. Сейчас она наконец займется любовью с этим парнем. Господи, как же хорошо жить. И он несет её на руках как в кино, и вот бы так было вечно. Он опускает её на кровать. Ту самую, ей первую личную кровать, где она уже отчаялась быть не одинокой. Он кладет её и тут же ложится рядом. Одним быстрым движением оттягивает её майку вниз, растянутые рукава спадают до локтей, её грудь полностью обнажена. - Не смотри на меня, я стесняюсь, - бормочет она, пытаясь прикрыться. Таунс смеётся и шепчет ей: - Все хорошо, малыш, ты отлично выглядишь. Он сжимает правую грудь рукой, а левую облизывает, посасывая сосок. Это не грубо, но сильно. Рука властная, присваивающая. Она вскрикивает, сама пугаясь себя, это похоже на вопль торжества. Будто её подростковые фантазии воплощаются в реальность. Как она завидовала той парочке в библиотеке, как хотела также, но теперь все взаправду. Бет извивается, а он только жмется ближе, не давая выбраться из-под себя. Закидывает одну ногу, вклиниваясь между ее ног. Она тут же цепляется за неё своими ножками, обвивая. Он убирает руку с груди и скользит вниз, прямо в трусики. Гребаные его пальцы. Она испытывает смятение, ей хочется стонать как в переигранной порнушке, её трусики и так уже влажные. Да что за херня. Она перестает целовать его и утыкается носом в шею, хочет спрятаться в нем, раствориться. Если он ещё раз пропадет из её жизни, она этого просто не выдержит. - Почему ты … - её голос срывается, но она должна знать, плевать как это будет выглядеть. – Почему тебя не было так долго? Он не может смотреть на неё, прячет глаза и говорит: - Я боюсь. Она запускает руки в его волосы, и кажется её пальцы дрожат от физического удовольствия. Плевать, даже, если это первый и последний раз, если потом он свалит, как конченный мудак, она сделает это сейчас для себя. - Я боюсь того, что чувствую к тебе, - говорит он, и она замирает. – Меня тянет к тебе как проклятого с той самой первой минуты. Я не могу себе объяснить, почему. - Я без ума от тебя с нашего первого разговора, - говорит Элизабет. Это самое неправильное, что можно сказать мужчине перед первым сексом. Это гребаная наивная глупость, которая точно оставит её одну. Плевать. Она не будет врать. Элизабет замечает его смятение. Мистер непробиваемый оказывается может быть пробит. Неужели, он сомневался, что нравится ей. Кто бы мог подумать. Это же так очевидно. Даже шахматная доска поняла это. Она обхватывает пальчиками его лицо и целует. Срывается целовать щеки, нос, подбородок, Таунс смеется, потом снова целуются глубоко и с языком. Бет подражала ему во многом, хоть и не признавалась. Такое он произвел на неё, робкую девчонку, впечатление. Уверенный, знающий, как жить. Она начала курить, пробовала прикоснуться к пряди волос человека, чтобы узнать, что он мог чувствовать в тот момент, а, может, чтобы проверить, что почувствует сама, и почувствует ли что-то. Она даже попробовала заняться сексом с человеком своего пола. Все тщетно. Быть им не помогало приблизиться к нему. Пустота, эта разъедающая пустота. Одиночество, рвущееся нечто в груди, рвущееся на встречу к нему, и абсолютно обессилившее тело, понимающее, что она не нужна. - Я как будто знал тебя всегда, - шепчет он, кажется, не отдавая себе в этом отчет, - увидел впервые, а как будто встретил знакомого человека. Нашел свое, родное. Бет отстраняется резко и произносит: - Снимай штаны. Он смеётся, пока она становится пунцовой: - Какая ты романтичная. Таунс встает с кровати и медленно расстегивает ремень. Элизабет понимает, как смешно, выглядит. Полуголая, с трусиками, болтающимися на икрах, застыла будто изваяние, наблюдая, как мужчина раздевается. - Не смотри на меня, я стесняюсь, - смеётся он, наконец, вылезая из штанов. Гребанный Таунс издевается даже сейчас. - Иди ко мне, - шепчет она, откидываясь на кровать. Он ныряет к ней абсолютно голый, в миг лишая футболки и отбрасывая трусики в сторону. Элизабет хихикает, она абсолютно счастлива. - Я хочу сделать тебе хорошо, - мычит она, и тут же думает, что за гребанное клише, но уже поздно. - Тогда расслабься и получай удовольствие, – смеётся он. Бет хочет отшутиться, но он раздвигает её ноги, оказывается между и входит в неё. Она вдыхает резко и прижимается к нему. Её кажется, что звенит в воздухе, сейчас её разорвет от сладости этого момента. Он входит неглубоко, двигается осторожно. Ей хочется больше, и она постанывает капризно. «Я не буду унижаться, не буду просить», - говорит она себе, но ещё немного и сорвется. Не сметь, не ляпни ничего. Нужно найти его слабое место, он не может быть таким суперидеальным. У любого мужчины оно есть, она всегда находила. Она стонет громче, вызывающе, хочет его раззадорить, но он непоколебим. Все равно не так жестко, не так отчаянно, как ей хочется сейчас. Бет ласкает пальцами ног его икры, щекочет руками поясницу. Да что за херня. Он точно гей, если не хочет сдаваться. Она даже хлопает его по плечу от досады. Он смеётся: - Чего? - Где твое слабое место, бездушная машина? – не выдерживает она. – Просто трахни меня уже. - Ты – шепчет он ей, - Ты, Бет, мое слабое место. Таунс выходит из неё, она смотрит со страхом: - Я не … - Шшшш, - его губы почти не двигаются. Он входит в неё двумя пальцами, и щупает изнутри. - Чего ты ... - она теряется. - Тшшш, - продолжает он, и целует жадно. На секунду она полностью теряется в ощущениях на языке, но тут чувствует, какие-то искры, разливающиеся внизу живота. Он двигается пальцами быстрее, погружает третий. Она стонет с дрожью. Это очень опьяняет. Внутри неё зреет какой-то ураган, какой-то вихрь, с этим нужно что-то делать, иначе её просто разорвет. И тут он быстро убирает пальцы, и снова входит членом, она чувствует, что он напряжен до предела, он двигается быстро глубоко, удивительно, как глубоко он может проникнуть, и кажется, что она может брать его глубже и глубже, окутывая собой. Она раздвигает ноги ещё шире. Господи, откуда такая ловкость, она даже не подозревала в себе этого. Голова кружится, он чуть сбавляет темп. "Нет-нет, я не устала", - хочется ей кричать. Ноги уже тяжелые. Тут он снова ускоряется, делает несколько быстрых движений подряд, и она чувствует, что он кончает. Быстро выходит, хотя она хочет крикнуть, чтоб он этого не делала. Его пальцы вновь ласкают её. - Что … - Иди ко мне, - зовет он её. Что это значит, черт побери, она ничего не соображает, пожар еще не погас в ней. Он вновь целует ее глубоко, и ласкает пальцами. Она мычит протяжно, канючит: - Я не могу больше, я не выдержу, хватит, пожалуйста. - Давай малыш, - шепчет он. Тело начинает дрожать и ходить ходуном. - Давай-давай, - шепчет он ей на ухо. Она чувствует, как немеют кончики пальцев приятной прохладой, под кожей искрит, а потом вдруг наступает такое облегчение, плывущее благостью по всему телу, ей так хорошо. По ногам течет. Таунс затаскивает её на себя, и они переплетаются ногами. Бет зарывается в его объятия, успокаиваясь. Темнота внутри Элизабет орет – «ну вот ты сделала это, что будет дальше?». Таунс, будто зная об этом, сообщает на ухо: - Чуть отдохни и продолжим. Тебя ещё много чему можно научить.