Её волосы подарены морем

— Эй, Ин Хен? — Я, постучав, медленно приоткрыл створку, привыкая к кромешной темноте, царившей в кабинете. По силуэту определив, что мадам валяется на диване, не торопясь, направился к ней. Даже если бы она лежала абсолютно голая, уже не страшно — во-первых, я уже все видел, а во-вторых, темно, хоть глаз выколи. Хорошо, что в приемной не оказалось секретаря дьявола, а то я всерьез рисковал своей шкуркой. — Слушай, психованная, ну… это… — я замялся, не зная, как начать разговор. Ненавижу извиняться. — Ну, короче… прости за тот вечер… я тебе много лишнего наговорил… вот… Ноль эмоций. — Ты меня вообще слушаешь? — я начал понемногу закипать. Какого черта? Я тут сижу, мучаюсь, а она дрыхнет? Да пусть она хоть трижды больна, мне как-то наплевать! — Эй, ненормальная! — Я протянул руку и ткнул пальцем в белое, полупрозрачное в темноте плечо. Какое-то странное ощущение… — Ты живая? — Восковая, практически ледяная кожа. Я приблизился и почувствовал едва заметное, чуть слышное дыхание, периодически прерываемое хрипом из легких. И тут мне стало жутко. Неужели и это моя вина? Илай, да как тебя земля до сих пор носит? Трясущимися пальцами я вытащил телефон и набрал первый номер из списка вызовов. Надо сказать Кевину, он точно знает, что делать…

***

      Белый коридор, неподвижное тело на, быстро несущейся вперед, каталке, насмерть перепуганный Кан Чжи Хван с глазами по 500 вон, мы с Кевином, бегущие за врачом и медсестрой по направлению к палате. Мне уже сказали, что опоздай я, хотя бы, на 15 минут, придурочная русалка отошла бы в мир иной. После звонка Сон Хену меня оттолкнула в сторону какая-то мистическая сила, она же подхватила неподвижную барышню и учесала в неизвестном направлении. Если бы подбежавший Кевин не схватил меня за шкирку и не поволок за этим метеором, я бы еще точно, минут 20, притворялся статуей.       Сидим около палаты, за дверью которой девушке с голубыми волосами берут анализы, и тихо проклинаем этот мир. Все трое. Я, потому, что сам виноват в случившимся, и сейчас чувствую себя полным гадом, уродом и последней скотиной; Кевин, ну, он всегда переживает, если дело, пусть даже косвенно, касается меня, и Чже Хван, чуть ли не бьющийся головой о стену. Неужели он так боготворит свою начальницу? Если подумать, их отношения сложно назвать только рабочими, стоит только припомнить, как эта мадам вылезала из бассейна, в чем мать родила, а он и бровью не повел. Зато сейчас он, видимо, готов сойти с ума. Бедняга.       — Доктор, какие результаты? — cекретарь Кан кинулся к мужчине в белом халате, только что показавшегося из дверей лаборатории.       — Все очень серьезно. Воспаление легких, причем в очень запущенной стадии. Хотел бы я посмотреть, кто довел вашу девушку до такого состояния…- мама, я хочу домой. Секретарь одарил меня таким взглядом, что мне разом потребовалось выйти на свежий воздух. Так сказать, от греха…       Выползаю на балкончик, нашариваю взглядом автомат с сигаретами, странно, думал, они распространены только в Японии, но все равно засовываю купюру в металлический ящик. Мне срочно нужно покурить. Знаю, что нельзя, знаю, что давно бросил это гадкое дело, но сейчас мне просто необходима раковая доза.       — Ооо, я смотрю, ты совсем тронулся, раз забиваешь легкие перед соревнованиями… — справа от меня, смотрящего вниз с этого чертового балкончика и приканчивающую уже третью, по счету, сигаретку, появилась знакомая фигура. Черт. Боюсь, что я таки полечу с этого здания!!!       — Это не помешает. Как она? — не оборачиваясь на секретаря, я кинул вниз оранжевый уголек и наклонил голову. — Хотя, наверное, за пятнадцать минут ничего не изменилось…       — Именно, кстати, Илай… — я повернул голову, среагировав на свое прозвище. Не думал, что он знает про него, хотя, может, Кевин рассказал. Голову-то я повернул, а вот мозги включились только секунд через 30, когда я уже сидел на полу, вытирая кровь с разбитой губы. Надо мной, потирая костяшки пальцев и сверкая гневными очами, стоял Чжи Хван, для полноты образа шинигами ему не хватало только косы Смерти.       — Объяснять, за что тебе прилетело, или сам додумаешься? — господин Жнец добавил в голос стали, мне стало, как-то по-детски, обидно. Ну, хорошо, он в бешенстве, потому, что сейчас его хозяйку откачивают всеми усилиями отделения, но бить-то меня зачем?       — Отвали, а? — я, проигнорировав свою вероятную смерть, встал с чумазенького покрытия и снова потянулся к мятой пачке. Плевать на разбитые губы, для меня любые царапины и порезы уже давно не являются чем-то удивительным. Синяки же я вообще устал считать. — Глубокоуважаемый секретарь Кан, я, конечно, все понимаю, как вы «обожаете» мою персону, но, вам не кажется, что это слишком? Я, все же, как никак, связан с Ин Хен контрактом, она мой тренер, а вы всего лишь её секретарь… Не будете ли столь любезны объяснить мне причины вашего поведения?       — А ты такой тупой, что тебе все надо объяснять? — мужчина тяжело вздохнул. — Ну ты и придурок, оказывается… Я думал, что разговора в кафешке хватит, чтобы ты понял, какое сокровище взяло тебя под свое шефство. Но, кажется, доходит до тебя медленней, чем до жирафа. Короче, драгоценный ты наш «олимпиец» — ехидная, злая улыбка. — Пожалуйста, сделай мне одолжение и пообещай одну очень простую вещь… — наклон к моему лицу, адское пламя в глазах. Что-то подобное я не раз видел у Кевина, когда он проходит последний уровень в своей игрушке… — Постарайся при встрече с Ин Хен говорить только «да», «нет», «я вас понял». Это последнее предупреждение, я больше не позволю тебе довести мою женщину до нервного срыва своими выходками! Эффектный разворот и гневная глыба уходит внутрь больницы. А я стою на трижды проклятом балкончике, чувствуя, как сигарета уже дотлела до фильтра и сейчас жжет мне пальцы. Ну, я прям задницей чувствовал, что у них далеко не рабочие отношения! «Моя женщина…» Тоже мне, герой-любовник. Ну и как я теперь должен себя вести? Конечно, всегда есть вероятность, что я разорву контракт, благо, никаких денег пока я не заработал, так что и выплачивать ничего не должен буду, взорвусь на радостях, и делов. Вот только моя цель гораздо важнее всех предрассудков и обстоятельств. Я слишком многого достиг, чтобы бросить плавание, а эта голубоглазая коза слишком хороший тренер, чтобы оставить её моему конкуренту. Почему-то я уверен, что, стоит мне исчезнуть и мое место рядом с русалкой мгновенно займет какой-нибудь талантливый юнец. Как говориться, свято место пусто не бывает. То, что сказал мне Чжи Хван, конечно, неприятно, но не более того.       По одной очень простой причине — я и сам не желаю больше причинять ей неудобства и неприятности. Она, однозначно, драгоценность в мире большого спорта, конечно, её будет охранять дракон. И я точно не хочу, чтобы кто-то другой грелся в её лучах. Пусть лучше я буду рядом с ней, молча выполняя все указания, достану золото на Играх для себя и для нее, тогда мы сможем, пожав друг другу руки, разойтись. Без взаимных обид, недомолвок и затаенного неудовлетворения. Хорошо, секретарь дьявола, я принимаю ваши условия. И обязательно попрошу у нее прощения. Методом, который доступен только мне. Я выиграю этот чемпионат.

***

      — Хван, что там твориться? Мы должны были ехать на Чеджу, наверное, подрядчики беснуются… — Ин Хен, зелененькая, как новогодняя елка, обвешанная капельницами и, под завязку, напичканная антибиотиками, огромными глазами следила за мечущимся по её палате секретарем, который не мог поднять взгляд на худющее, полупрозрачное тельце.       Мадам валялась безжизненным бревном уже несколько дней, только смотрела в потолок, бросала одну-две фразы тихим, безучастным голоском, да и они касались только работы. Она ни разу не сказала ничего, связанного с предстоящими соревнованиями, не упоминала про Кен Дже, словно его никогда и не было в её жизни, не вспоминала своих «оппу и онни», о которых могла говорить часами, не было даже намека на то, что случилось той роковой ночью. А секретарь и не собирался спрашивать, зная, что она не ответит. По этой причине, он занимался сугубо строительными документами для нового комплекса, совершенно выкинув из головы блондина, буквально «поселившегося» в бассейне. Илай тренировался на износ, периодически даже не уходя домой, а просто засыпая на несколько часов в кабинете массажа. Кажется, он поставил перед собой цель разгромить всех и вся на предстоящем чемпионате, но Ин Хен не спрашивала, чем он занят, а секретарь не собирался распространяться о его усилиях. Кан Чжи Хван вообще подумывал о том, чтобы незаметненько выжить парня из центра и из-под опеки Чхве, но эта мысль мгновенно забивалась другими.       Например, тем, что начальница практически не шла на поправку. Словно замерев в одной из стадий течения болезни, что было очень и очень плохо. Врач только головой качал, совершенно не зная, что еще придумать для русалки, ибо, если лечение не даст ожидаемого результата, острое воспаление легких перейдет в хроническое, а это грозит серьезными осложнениями. Мужчина вообще не понимал, как она умудрилась так разболеться, но Кан не собирался посвящать доктора во все нюансы. Например, в то, что девушка с голубыми волосами заработала сильнейший нервный срыв, проплавав целую ночь, потому, что психические перегрузки были для нее неотъемлемой частью воды. Или то, что наговорил ей Илай. Или полное пренебрежение к своему здоровью, когда она, мокрая, ночью, шла до офиса. Дура. Просто дура. И сейчас эта ненормальная превратилась в синеглазое зомби, не желающее жить. По крайней мере, это был единственный вывод, который Чжи Хван смог сделать.       — Хван… я, наверное, должна извиниться… — тихий, полузадушенный шепот морозом прошелся по позвоночнику, стоящего у окна, секретаря.       — Ты вообще о чем? — резкий разворот, гневные очи, ужас, отразившийся в голубых глазах. — За что ты, глупая, собралась извиняться? — терпение Кан Чжи Хвана трещало по швам, 3… 2… 1… Прости, Ин Хен. — Ты совсем с головой не дружишь? Как ты могла довести себя до такого состояния?! Ты могла умереть, понимаешь? Просто умереть!!! — Просто… умереть… — отведенный взгляд, снова, полузадушенный шепот. — Ты второй раз вытаскиваешь меня из Леты, вот только зачем? Хван, ЗАЧЕМ ты это делаешь? Молчание, похоронным звоном наполнившее помещение, писк монитора около кровати, ветер за окном. Два человека, неразрывно связанные друг с другом, один из которых полон жизни, а другой очень устал от нее.       — После того, как мы съездили к оппе и онни, я осталась на работе. Хотела понять, что именно я потеряла, ты же знаешь, я больше не могу плавать. Кажется, что со дна тянутся миллионы мертвых рук и утаскивают в ад. И, я хочу к ним. Хочу присоединиться к тем, кто ждет меня, потому что больше здесь меня никто и ничто не держит. Я стала бояться того, что мне требуется как воздух, потому, что всерьез могу принять приглашение преисподней… Я не писатель и не детектив, коим дарована сила воскрешать ушедших, я могу лишь стать такой же, как они. И, каждый раз, когда я касаюсь воды, мне хочется бросить свою миссию и исчезнуть. Тебе ли не знать, как я любила своих родных и плавание, а сейчас у меня ничего нет. Стихия, которая всегда дарила мне жизнь, теперь предлагает смерть. В ту ночь я напилась и смоталась на побережье, я хотела разобраться в себе. Купила белые розы, которые так любила онни, пошла плавать, и, в самый изумительный, возможно, переломный момент, меня вытащил Кен Дже… Я разоралась, потому, что он лезет туда, куда не надо, и, после своей тирады, выслушала вагон гадостей и придирок. Плевать на его обидульки, я не тот человек, которого цепляют подобные мелочи, но он не дал мне сделать то, что я планировала. В тот самый момент, когда я, возможно, смогла бы снова примириться с моей стихией, влез он. Понимаешь, Хван? Я до смерти устала вести эту молчаливую войну, больше нет сил… Знаешь, если бы не этот ублюдок, который лишил меня всего в этом мире, я бы не дала тебе спасти себя тогда, на крыше, несколько лет назад. Но, я все еще хотела отплатить ему той же монетой. Заставить эту мерзость рыдать кровавыми слезами. А сейчас уже не хочу. Мне стало больно жить, это я поняла, когда шла домой с пляжа. Только не спрашивай, сколько я выпила, не знаю, честно. Я больше не хочу смотреть на волны и собирать разбивающееся из раза в раз сердце. Сейчас вода стала моим врагом, отобрала все, что я любила и лишила меня радости существовать там, где я должна быть. Хван, я устала… Я больше не хочу… Я больше не могу… — горячие ручейки из синих, кричащих от бессилия глаз. Она даже не смогла умереть. Кажется, это конец.       Кан Чжи Хван стоял, как вкопанный, не зная, ни что сказать, ни что сделать для любимой женщины. Он не был в курсе всех подробностей той ночи, но догадывался о её чувствах. И, что самое страшное, прекрасно понимал, что она действительно больше не в состоянии жить. Ин Хен кончилась. Её больше ничего не держит. Раньше она двигалась на мести, теперь же батарейки разряжены и восстановлению не подлежат. А что делать ему? Страшно смотреть на человека, которого любишь всем сердцем, и понимать, что он больше не хочет жить.       — Ин Хен… — мужчина подошел к тихо всхлипывающей русалке, которая, закрыв лицо руками, проклинала эту реальность. — Я ни за что не оставлю тебя… Я жуткий эгоист, и не собираюсь отпускать тебя. Никогда. Я буду вытаскивать тебя отовсюду из раза в раз, спасать, защищать и оберегать. Лучше, если ты будешь жить и ненавидеть меня, чем просто уйдешь, вслед за братом. Прости, но я не отпущу тебя навстречу рукам со дна, привяжу к себе и, ни за что не отступлюсь. Давай попробуем сделать что-то вместе. Что-то, что снова подарит тебе жажду жизни. Я не могу позволить тебе сдаться, Ин Хен, просто не могу! — Выпустив зареванное чудовище из железных объятий, мужчина аккуратно стер с её лица хрустальные капли. — Я обещаю, что всегда буду рядом и всегда помогу тебе, только, прошу, не оставляй меня одного. Я не хочу всю оставшуюся жизнь сожалеть о любимой женщине, которая ушла…       Огромные чистые ярко-голубые глаза. Поражение от осознания того, что ты еще нужен кому-то в этом мире. Несмелый, даже робкий кивок напряженному парню. Тесные, горячие объятья, легкий, как взмах крыльев бабочки, поцелуй в щеку Чжи Хвана. Кажется, начинается новый виток этой истории.