Точка невозврата

- Тин, обещай позвонить, когда доедете. Орлов выпускает тебя из тёплых объятий, и ноябрьская ночь снова сжимает свои холодные челюсти на твоём теле, которое совсем не готово сейчас отстаивать в себе жизнь. Ты вроде что-то отвечаешь ему, или нет... не слышишь собственного голоса. Пытаешься дышать ровнее, тенью усевшись на заднее сидение, и молча смотришь в лобовое, пока Орлов сканирует тебя, не в силах закрыть за тобой дверь. Он просидел с тобой полночи, пока ты в очередной раз нащупывала предел своей внутренней боли, заливая слезами съемочный павильон после финала шоу. Он знает, что ничем не может помочь тебе, но никогда не остаётся в стороне. Аккуратно закрывает дверь, говорит что-то водителю и долго-долго смотрит на тебя отсыревшими глазами, тусклыми и усталыми, как этот ноябрь. Водитель давит на газ и мчится по пустынному Киеву, поглядывая на тебя украдкой в зеркало заднего вида, а ты считаешь проносящиеся мимо фонари, словно овечек в детстве перед сном, чтобы не думать... ни о чем больше не думать. Пригород проглатывает ваше авто в свою пустоту. Время тянется густыми прогорклыми минутами, и каждая - длинною в вечность, и тебе кажется, что эта дорога никогда не закончится, пока неожиданно водитель не бьет по тормозам, завидев что-то на своём пути. Впереди на обочине ты замечаешь чёрный Мерседес, нервно мигающий аварийкой, а прямо посреди дороги темный силуэт человека. Он стоит, засунув руки в карманы и пряча лицо от пронизывающего ветра за высоким воротом, и целится своим прожигающим взглядом прямо тебе в лоб. Водитель не сигналит, медленно останавливается, и смотрит на тебя в ожидании следующего хода, словно ничего экстраординарного не происходит. Но у тебя нет вариантов следующих ходов. Силуэт вдруг оживает и медленным тяжелым шагом движется к машине, открывает заднюю дверь, у которой ты притаилась, и молчаливо ждёт несколько минут. Холод уверенно пробирается к тебе под наброшенное на плечи пальто, и ты начинаешь дрожать всем телом. - Выходи. Приказной тон рассекает ночь и твоё сердце, которое уже давно распалось на неделимые частички. В голове вспыхивает острая боль от многочасовых рыданий, которую ты не замечала всю дорогу. Он протягивает тебе руку, но все твоё внутреннее сконцентрировано на этой ужасной боли, которая пульсирует под аккомпанемент цокающих поворотников. - Выходи. Повторяет уже менее сдержанно, будто пришёл за чем-то законно своим. И ты прекрасно знаешь, что своё он все же возьмёт. Ты вытягиваешь вперёд дрожащую руку - то ли добровольно взяться за протянутую ладонь, то ли закрыть эту чёртову дверь, чтобы изолировать себя от невыносимых раздражителей. Решение все никак не приходит в твою голову, но в нем уже нет нужды - длинные холодные пальцы плотно обхватывают твоё запястье и с силой вытаскивают тебя из твоего кокона оцепенения, словно ты невесомое перышко. От резкого движения твоя голова взрывается болью так, что из глаз брызжут слёзы, хоть ты, казалось, и выплакала их сегодня на пару жизней вперёд. Под рёбрами печёт от ярости и ты, нащупав в себе последние крохи физических ресурсов, размахиваешься свободной рукой с готовностью как минимум сломать ему челюсть. Но вы проходили это уже не раз. Он мастерски уклоняется от удара, и твои ногти лишь успевают содрать с колючей щеки кожный покров, оставляя после себя 4 красные полосы. Он перехватывает твою руку и насильно тащит за собой к своей машине. Ты оглядываешься на водителя, но тот лишь лихорадочно трёт влажный лоб, пряча под ладонью глаза, словно всячески пытается не смотреть этот фильм ужасов. Ты смутно припоминаешь, как вы так быстро добрались до машины и как ты очутилась на заднем сидении. И все же ты здесь, среди знакомых запахов и звуков полуночной радиостанции, растираешь покрасневшее запястье и ждёшь, что же будет дальше. Он быстро обходит машину, влетает в салон и громко захлопывает дверь. По его щеке тоненькой струйкой стекает кровь. Он со всей силы хлопает по магнитоле ладонью, не в силах искать нужную кнопку, и та, подавившись отрывком какого-то очередного хита, вырубается от удара, вполне возможно, что навсегда. Тебя немного заносит от резкого поворота машины, и ты отчётливо чувствуешь прилив тошноты. Закрываешь глаза и съеживаешься в уголке у окна, зарывшись носом во что-то мягкое. Его пальто. Тебя тошнит ещё больше - то ли от этого запаха, который въелся тебе под кожу, то ли от боли, с хрустом разрывающей солнечное сплетение, но ты не делаешь ничего, чтобы это прекратилось. За всю дорогу вы не говорите друг другу ни слова. Ты нутром чувствуешь его взгляд, пронзающий тебя через зеркало, но ты не отрываешь глаз от его пальцев на руле, которые непрестанно впиваются в мягкую кожаную обивку с явным намерением разорвать ее в клочья. И даже когда машина останавливается, ты продолжаешь смотреть в одну и ту же точку, будто до сих пор видишь там следы от его прикосновений. Он аккуратно открывает дверь, которая верно служила тебе опорой, и ты мягко выскальзываешь из салона прямо ему в руки, теряя на ходу пальто и все свои вещи. Пронизывающий холод приводит тебя в чувства и ты упорно выкручиваешься из его объятий, но цепкая рука снова ловит тебя и ложится наручником на твоё запястье, пока сам он закрывает дверь и блокирует авто. Взлёт лифта, пару скрипящих поворотом ключа в замке. Тебе почему-то становится невыносимо страшно, и слёзы в два ручья пускаются с новой силой, но он не реагирует. С силой заталкивает тебя внутрь своей квартиры, громко захлопывает дверь, а ты лишь беспомощно хватаешь ртом воздух, то ли собираясь кричать, то ли просто пытаясь дышать, разрываясь от фейерверка из острых осколков в голове. Со злостью швыряешь свои вещи на пол и медленно съезжаешь вниз по стене, обхватив голову двумя руками, словно пытаешься так сохранить ее целостность. Он бросает на тебя короткий взгляд и молча исчезает в темноте. Через какое-то время появляется снова, вместе со вспышкой яркого потолочного света, врезаясь в твои рыдания своей вымученной каменной сдержанностью. - Держи. Протягивает стакан воды с растворяющейся там таблеткой. Ты громко шмыгаешь носом и резким движением смахиваешь бесконечные потоки слёз, злясь на себя и на него, но больше на него. Отталкиваешь стакан, выплескивая содержимое ему на брюки. Он пару секунд смотрит на расползающиеся по ткани пятна, а потом молниеносно разворачивается и запускает стакан в стену. Сотни осколков рикошетом летят обратно к вам, и ты в испуге закрываешь руками лицо. Он рычит, намертво сдавливая рвущийся крик челюстями, и несколько раз бьет кулаком о стену. Делает круг по коридору, словно запертый в клетку дикий зверь, и так же резко затихает где-то у стены, тяжело дыша. Чувствуешь каждый его импульс. По тебе течёт его мощное электричество, напоминая о себе короткими замыканиями под лопаткой. Грудь уже сотрясается от рыданий сама по себе, мозг перестал это контролировать. Глаза от яркого света болят невыносимо. Кажется, вместо слез с них уже вытекает кислота. Тянешься к выключателю, но не достаёшь, и бессильно опускаешь руку. Он в три шага подходит к тебе, все так же раздраженно бьет по кнопке выключателя, и этот световой ад вокруг тебя гаснет, оставляя после себя мягкий желтый отблеск от настольного светильника. Его ладони сжаты в кулаки. И сам он, кажется, сжат в единый крепкий узел от напряжения. Опускается молча рядом, собирая разлетевшиеся осколки стакана. Пытается аккуратно сложить их на ладонь дрожащей рукой, но они то и дело высыпаются. Он сжимает их сильнее, и они врезаются в его плоть, моментально окрашиваясь кровью. Ты в ужасе смотришь, как она начинает течь сквозь его пальцы, но он абсолютно ничего не чувствует, сжимает кулак все сильнее, и только подобрав последний кусочек с пола, замечает на руке кроваво-стеклянное месиво. Резко отклоняется назад, будто пытается сбежать от своей же руки, теряет равновесие и заваливается спиной на стену, съезжая по ней на пол. Тяжело сглатывает, пытаясь свободной рукой очистить раненную ладонь от стекла. Отводит помутневший взгляд, так как совершенно не переносит вида крови. Сжимает в ладони какую-то белую ткань, чтобы хоть как-то остановить кровотечение, и ты в оцепенении наблюдаешь, как белое напитывается красным, жадно поглощая его по миллилитру. Вы молча сидите на полу ни один час, друг напротив друга, присутствуя и отсутствуя, очередной раз переживая маленькую смерть. Молчание держит вас в разных углах ринга. Вы не сразу это поняли, но оба цепляетесь за этот освоенный навык. И хоть вы все ещё не умеете не ранить друг друга до полусмерти, но все же лечить друг друга вы уже немного научились. Однажды ты сказала ему, что лучше умрешь от боли с ним, чем от боли без него. И это было так беспощадно искренне. И как бы ему, своенравному и гордому эгоисту, не хотелось послать тебя, самовлюбленную, застрявшую в прошлом истеричку, ко всем чертям, он каждый раз возвращается к той точке, в которой он безусловно тебе поверил, точке вашего невозврата. Ты открываешь глаза, с трудом вытаскивая себя из странного полуобморочного состояния, и ловишь на себе его взгляд. По расцарапанным щекам текут слёзы, и ты понимаешь, что никогда в жизни не видела, чтоб он плакал. Ты знаешь, какой он ранимый, но всегда его внутренняя боль выбирала для прикрытия злость. Но сегодня все было по-другому. Он сидел все на том же месте, сжимая в руках белую ткань, словно флаг проигравшего, пропитанный его же кровью, и просто плакал, не сводя с тебя глаз. Мир снова начал терять оттенки, унося тебя в забвение, окутывая темнотой, словно погружал в наркоз, чтобы хоть немного залечить разрывающую тебя боль. А когда ты снова очнулась, встревоженная каким-то резким звуком, глаза напротив были скрыты под веками. За окном уже начало светать, и несмелый свет умирающей осени вяло рассеивался по квартире, нехотя заглядывая в коридор, на ваше поле битвы. И вы двое выглядите на нем как два воина, которые вымотали друг друга до критического предела, но каким-то чудом опять выжили. Ты долго смотришь, как подрагивают его длинные темные ресницы на белых, как мел, щеках, осунувшихся от переживаний, а потом медленно поднимаешься, цепляясь за стену, словно скалолаз, и направляешься на кухню. Набрав тёплой воды, ты становишься рядом с ним на колени и аккуратно разжимаешь его израненную ладонь, все ещё комкающую окровавленную ткань. Сильнейший приступ тошноты сжимает горло, так как крови ты боишься не меньше. Едва дыша, борясь с помутнением в глаза, ты убираешь оставшиеся осколки из ранок и прикладываешь мягкий компресс, смоченный в тёплой воде. Кровь снова начинает сочиться, но ты продолжаешь прижимать ткань к его ладони своей, раз за разом споласкивая ее в тёплой воде и возвращая на место, смиренно выжидая, когда бордовые капли станут почти незаметными. Справившись с кровотечением, но больше с самой собой, ты бросаешь взгляд на его умиротворенное, хоть и страшно бледное лицо, и уже намереваешься вставать, но в тот же момент ощущаешь его руку на своей пояснице. Он с трудом приоткрывает глаза, сплошь красные от полопавшихся сосудиков, смотрит куда-то на твою шею, словно не в силах дотянуться взглядом до глаз, и прижимается лицом к твоему солнечному сплетению, оставляя едва ощутимые поцелуи, которые достают прямиком до спрятанной там души. - Я люблю тебя больше этой чертовой жизни. Твои пальцы несмело скользят по его спутанным кудрям, прижимая его крепче. - Я сильнее. Ты чувствуешь, как в месте его поцелуя срастаются косточки, и ты можешь снова вдохнуть, и боль хоть и не прошла, но затихла в оцепенении, словно затравленное животное, которого впервые в жизни погладили с любовью. Если вам двоим повезло научиться так чутко лечить друг друга, то, возможно, не ранить вы тоже научитесь очень скоро. По крайней мере, вы оба хотите этого больше всего в этой чертовой жизни.