Созданный для полёта

      Он осознавал себя постепенно. Дремавший разум так же постепенно оживал, начиная проявлять интерес к окружающему миру. Он тянулся мыслями к своей материальной оболочке — и получал ответ. Дрожали чуткие стрелки приборов, едва заметно вибрировал фюзеляж, пока еще нецелый.       Периодически приходили белковые формы жизни, копошились внутри него, что-то настраивая, придавая ему цельности. Он не возражал, с птенцовым любопытством наблюдая за их действиями, отслеживая и пытаясь найти в этих действиях логику — и находил.       Но через какое-то время они перестали приходить, и он вновь замер — теперь цельный, завершенный, но никому не нужный, едва способный двинуться с места. Он стоял в темноте, гадая — почему его бросили, зачем. Неужели он стал им просто… не нужен?       Но и эта темнота оказалась не вечной. После того, как за тонкими стенами здания много-много раз встало и опустилось светило этого мира, со скрипом открылись металлические двери, и он вновь ощутил рядом те формы жизни, что позволили ему существовать. Несколько таких забрались в его головную часть, еще несколько залили в его емкости какую-то жидкость, и тогда по команде тех, кто был внутри него, случилось нечто новое.       Заурчали системы одна за другой, оживая. Глухой рокот родился где-то в его глубине — и вырвался наружу победоносным рыком двигателей.       С тех пор ему не давали покоя, вновь и вновь рождая в гулком пока еще фюзеляже многократное вибрирующее эхо. При помощи какого-то механизма его переместили в другое здание — впрочем, там он проводил не так много времени. Чаще он стоял снаружи или же ездил туда-сюда, управляемый и направляемый теми самыми формами жизни, что отчасти породили его. Он выучил их звонкий язык, он научился понимать их жесты и телодвижения. Постепенно он узнал, что «испытания» почти закончены, и скоро его ждет что-то новое. Кто-то из «людей» даже обращался к нему — фамильярно, с дружеским похлопыванием мягкой конечностью по обшивке — но обращался, говоря, что завтра он впервые «полетит».       Он не знал еще, что это такое. Не ведал, что на следующий день двигатели зазвучат по-новому, понесется навстречу ровная бетонная поверхность, незнакомо запоет воздух под крыльями, поднимая его, отрывая от земли, принимая в свои леденящие объятия.       Он не знал еще, что скоро это станет для него обыденностью, не знал, что воздух станет для него вторым домом, не знал, что вскоре он всей душой будет рваться в небо, лишь бы не оставаться в неподвижности на земле.       Он не знал, что потом его вновь начнут переделывать, закрепляя что-то внутри — то, казалось бы, для него ненужное, то, что только увеличит вес. Не имел понятия, что в один день холодно коснется, ляжет на фюзеляж краска, обозначая его принадлежность к «авиакомпании». Не знал, что все тот же «человек» снова коснется обшивки со словами «Ну, Мишка*, теперь ты официально существуешь».       Он не знал, что станет служить «людям», перевозя их в себе туда-сюда, не знал, что разум его заметит единственный «человек» — тот, что годы и годы подряд каждый день будет браться за штурвал, помогая подняться в небо.       Он не знал, что он будет не единственным в своем роде — но и не знал, какое разочарование будет его ожидать. Казалось, в его собратьях разум дремал, обреченный уже никогда не проснуться. Они целиком и полностью зависели от «людей».       Он не знал, что однажды, в густом тумане, прямо ему навстречу понесется один такой «спящий», ничего не замечающий, не способный отвернуть. И что ему придется, совсем немыслимо повернув управляющие плоскости, уклониться, спасая жизни множества «людей» внутри себя — и заставляя теряться в догадках «пилота», вцепившегося в штурвал с такой силой, что недолго и погнуть.       Он не знал, что после этого все пойдет, казалось бы, как прежде, и лишь за штурвал тот «человек» будет браться с куда большей осторожностью, словно чего-то опасаясь.       И не знал он, что так будет до самого последнего дня. До того момента, когда «пилот» шепотом обратится к нему, прося «сдюжить», «вытянуть», снова крепко сжимая в руках штурвал. До того момента, как загудит под шасси растрескавшееся покрытие, как дрогнет земля, как он отчаянно осознает, что ему не хватает скорости для взлета. До удара, до последней яркой вспышки, что оборвет его жизнь, жизнь «пилота» и жизни всех «людей» внутри него.