Вдыхая лаванду

Декабрь — время чудес. И даже гнетущая атмосфера старого особняка в преддверии Рождественского торжества, кажется, смягчается. Давнишняя вражда между "крысами" и "воронами" заметается первым снегом, стирается морозным сквозняком первых вьюг, которые так и норовят проникнуть сквозь щели меж досок на заколоченных окнах внутрь дома. Низкое солнце палит рубиновым глазом. Элли с удовольствием наблюдает то, как Ланс и Нэт буднично обмениваются между собой: у подпольщицы оказался второй шарф, а у последователя — нужно ли удивляться чудно́му совпадению? — выпала ещё одна пара перчаток. Даже самые стойкие в это время прячутся от когтей зимы в свитера и найденные где-то тёплые носки. Но нет-нет, да кто-то и заболевает в эти холодные дни... Элли всё предрождественское время и эта приятная суета кажутся волшебным сном, усыпанным сверкающими белыми снежинками, которые так и норовят залететь в гости к здешним обитателям... Весь особняк наполняется гомоном, игривым весельем, спешкой торопливых ног и поиском очередных секретов и инструментов, необходимых для приготовления подарков самым близким… тем, кто разделил с тобой вкус несвободы и борьбы за полёт вне стен страшного дома. И глядя на пьющих вместе редкую чайную смесь с клюквой на кухне Райана и Тэн, Элли понимает это, как нельзя лучше. Более того: их взгляды, наполненные чем-то задумчиво-ожидающим, направленные на ещё один свободный стул, как бы намекают на незавершённость круга, на щемящую сердце утрату; сожаление, что кого-то здесь не хватает. Словно для полноты картины их должно быть Трое. Элли коротко-быстро распрощавшись со старшими, немедленно исчезает за дверью, покидая уютную нагретую кухню и устремляясь по холодному коридору к гостиной. Дверь гостиной неожиданно открывается, а ведь она даже не успевает коснуться шипов ручки. — А. Элли, зза-зза… апчхи!.. -ходи. Видеть вечно-бледного и невозмутимого Джима с красными пятнами на скулах и таким же красным шмыгающим носом непривычно, конечно, но смешно отчего-то до колик в животе. Вид у него робкий и бесконечно забавный одновременно. — Я ведь просила не проходить испытания... — ворчит Элли рассортировывая кучу найденных медикаментов и мельком оценивая состояние Файрвуда-старшего. — У меня достаточно сил, чтобы раз в два дня всё же потратить пару капель крови для прохождения испытания. — упрямо возражает Джим, и в этот миг его родство с Джеком настолько ярко бросается в глаза, что вызывает невольную улыбку. Всё-таки Братья. — Тем более, это предотвратило лишнюю трату крови тобой. — голос звучит слегка гнусаво, чуть ниже и чуть глуше, практически незнакомо. Лицо Джима, как и всё тело наверняка, покрыто неприятной горячей испариной: несколько влажных прядок ниспадают на блестящий потом лоб. Джим сонливо щурит зелёные, глянцево-мерцающие, будто хмельные глаза с отяжелевшими веками, причмокивает губами, и Элли отчётливо слышит, как сухо у него в горле, как он нуждается в паре глотков ароматного травяного настоя, чтобы утолить жажду обезвоженного болезнью организма... Как можно выглядеть настолько невинно и в то же время соблазнительно? Тем более, когда болеешь? — Элли… — начинает было Файрвуд-старший, но тут же заходится хриплым кашлем, зарываясь носом в тёплый шерстяной шарф, принесённый заботливой Дженни. Шарф поистрепался и местами это, ну, очень заметно, но Элли с улыбкой думает, что скоро уж Джим найдёт под Рождественской елью, что они с ребятами устанавливают в гостиной уже третий год, старую коробку, изрисованную перманентным маркером и перевязанную красной праздничной лентой, а развернув бумажный свёрток, запрятанный внутри коробки, с удивлением извлечёт из него новый невероятно-мягкий и красивый шарф. Благо, исколотые пальцы, тяжкие попытки получить у Кукловода немного разноцветной пряжи и не менее тяжкие уроки Дженни по вязанию, не прошли даром: и шарф из акрила, крупной вязки, в изумрудно-охровую полоску, уже дожидается адресата в заранее подготовленной упаковке, в коробке под кроватью Элли. Джим делает пару глотков уже поостывшего травяного отвара и присаживается на диван, устало поморщившись и качнув головой в сторону двух принесённых ему пышных (по меркам здешних обитателей) подушек. — Элли, я… вздремну, но недолго, ладно? — Конечно, Джим. — Элли подтыкает одеяло, взбивает подушки, и когда окончательно сморенный измождённый болезнью доктор, закрыв глаза роняет голову на свежие наволочки, убирает пустые флаконы из-под выпитых лечебных микстур. — Буквально десять минут… Я только прикрою глаза… — шепчет Джим в жару́, увещевая. — … Вдруг кому-то понадобится моя помощь… — Засыпай, Джим, засыпай. — также шёпотом отвечает Элли, выставляя термос с горячим травяным чаем на столик у дивана. — Ты должен выздороветь как можно скорее, а что поможет сразить болезнь вернее, чем хороший сон?.. Элли убирает использованные полотенца и забрав таз с теперь уже тёплой водой, выходит из комнаты: за новыми влажными полотенцами и прохладной, спасительно-остужающей тело водой. Прибыв на кухню и пройдя очередное испытание, она, забрав всё необходимое, всё-таки задерживается у Дженни на десять минут, чтобы выяснить последние события и сообщить о своих успехах, кои — Элли знает — волнуют всех в доме. Возвращаясь в гостиную, она открывает дверь как можно бесшумнее и старается поскорее пройти испытание, потому что Джим мечется на диване, сбросив одеяло и плед; его бьёт озноб и по сведённым к переносице бровям Элли понимает — ему снится нечто дурное. Едва последний предмет из списка оказывается брошен в кучу к остальным, Элли увидев долгожданный замерший таймер, бросается к дивану, полностью игнорируя оповещение о новом бессмысленном рекорде. Она едва-едва ощутимо касается вспотевшего лба Джима, мягко скользя по натянувшейся влажной коже: старший Файрвуд нещадно хмурится, и навострившимся глазом можно лишь слегка уловить бешеное движение зрачков под веками. "Быстрая фаза сна" вспоминает Элли, с огорчением думая, что будить Джима сейчас не стоит. "Нужно его просто успокоить" приходит в голову донельзя логичная и в то же время абсурдная мысль. Элли силится придумать какой-нибудь наименее смущающий и наиболее безобидный способ: и пока она укладывает на лоб доктору прохладное полотенце, смоченное в тазе, немного суетливо взмахивает одеялом, чтобы укрыть его, она укладывает плед поверх, разглаживая складки. Элли пытается вспомнить, и неожиданно на ум приходят строчки давней колыбельной: — Dance in pairs, painting wings. Things I almost remember… Она ласково и осторожно откидывает пряди со лба нахмурившегося Джима, наблюдая за тем, как его ресницы трепещут, и он закусывает губу во сне. Элли вспоминает снег на улицах родного городка, теперь бесконечно далёкого, вспоминает тёплый плед в шотландскую крупную клетку, сладкий шоколад-какао в широкой кружке, вспоминает звон колокольчиков под Рождество... — And a song someone sings Once upon a December… Элли промакивает влажным полотенцем его лоб, вытирая скользящую по виску каплю. Дыхание старшего Файрвуда кажется теперь уже менее тяжёлым. — Someone holds me safe and warm Horses prance through a silver storm… Она ласково касается тёмных, больше не нахмуренных ожесточённо бровей и продолжает мягко петь. С лица доктора пропадает мученическое выражение и напряжённые желваки вдруг исчезают. Элли улыбается, задумчиво играясь с отросшими прядками. — Figures dancing gracefully Across my memory… Элли поёт припев несколько раз, но затем смолкает с последним словом, всё ещё поглаживая прохладными пальцами разгорячённый лоб и скулы теперь уже спокойно-спящего доктора. Гостиная вновь погружается в безмолвие, которое нарушают лишь потрескивание дров в камине да едва различимый свист метели, бушующей на улице и, наверняка, вздымающей целые охапки белых хлопьев в воздух. Удивительно, что даже Джон в кои-то веки молчит, а не сыплет очередными язвительными комментариями по поводу её музыкального вкуса и вокальных данных… Правда, эта безмятежная тишина длится совсем недолго. — Ты всё-таки нашла музыкальную шкатулку в спальне? Элли дёргается от внезапного вопроса. — Какую шкатулку? Элли резко поворачивается, замирая взглядом на камере, мигающей несносным красным огоньком. Он молчит. — Джон... — Значит потом. — треск в динамике длится ещё несколько мгновений прежде чем оборваться. Элли уже возмущённо распахивает рот, обидчиво сведя брови, но Кукловод успевает заговорить раньше её реплик о несправедливости: — Не беспокойся. Раз я сказал, что это произойдёт позже — значит так и будет. Я держу своё слово. — динамик пощёлкивающе шипит помехами ещё миг, прежде чем отключиться после последней фразы хозяина особняка. — Ты получишь подсказку за чудное сольное а капелла. Но даже язвительный смешок в конце фразы не может скрыть того, что Кукловода её колыбельная каким-то образом тронула: достала что-то ранимое, нежное из глубин покорёженного безумного сознания; Элли чувствует, что задела какую-то особенную ноту, возможно в его воспоминаниях, ведь наверняка он и сам слышал эту старую песенку... когда был ребёнком... когда кто-то точно также, как она у Джима, сидел у его постели и пел ему нежным глубоким голосом, разливая в груди тепло, посреди морозного осыпающего снегом декабря... — Элли, — кашель, раздающий с дивана сигнализирует о пробуждении Файрвуда-старшего. — Сколько я спал? — Около получаса. — Элли наливает в кружку ещё ароматного травяного отвара из термоса и протягивает Джиму, полуобернувшись. Доктор неуклюже и медленно садится на диване: тело ломит от болезненной тяжести в усталых мышцах. Он принимает из рук девушки отвар и делает пару больших глотков, морщась, когда приходится проглотить горячую жидкость: по воспалённому изнутри горлу словно разлили раскалённый свинец. Джим наклоняется к салфетнице, вытягивает изящными пальцами один бумажный платочек, коротко и забавно сморкается, а потом, сложив, откладывает в контейнер с мусором. Элли с улыбкой думает, что Джек на его месте просто бы скомкал и бросил. Она поднимается, направляясь к камину, чтобы подбросить в пламя ещё дровишек, и именно в момент, когда она ворошит кочергой поленья, старший Файрвуд тихо чихает. Элли реагирует незамедлительно: — Будь здоров. Джим благодарно кивает и тут же чихает ещё раз, прикрывая лицо рукой. — Будь здоров. Доктор вновь чихает. Элли со смешком обгоняя ещё один чих, желает: — Будь здоров! В коридоре слышится шум, заглушающий ещё одно чихание доктора. — Джим, бл@*#, хватит уже раскисать! Выздоравливай, ёп@#*! "Раймонд... Дьявол тебя отдери..." Элли смеряет вошедшего друга-подпольщика недобрым взглядом, прищурившись. Джим учтиво улыбается уголками губ и хрипло благодарит: — Я постараюсь, Раймонд. — Да уж, постарайся, бл@#*! Подпольщик оскалившись хмыкает и со стуком опускает на хлипкий столик банку с травами и три флакона с микстурами. Элли смотрит с восхищением, Джим мучительно заламывает брови, всё же улыбаясь. — Ах, да, — будто спохватившись через плечо роняет Раймонд. — Чуть не забыл!.. — он ловким движением выхватывает из кармана потёртой куртки маленькую белую коробочку, и бросает её на стол к остальным лекарствам. — И чтоб завтра на ногах был..! Закончив свою речь на удивление без обсценной лексики, он покидает гостиную, под летящее вдогонку от Элли: "Спасибо за таблетки, Райми!" Доктор придерживает голову, потирая лоб ладонью, облокотившись на собственные колени, а затем всё же критически оглядывает стол, заваленный всевозможными лекарствами. — И почему они все так резко начали обо мне заботиться?.. — Джим непонимающе качает головой, а после глядит на Эли, словно ожидая от неё ответа. "Потому что организм полноценно функционирует лишь при наличии всех систем. Кукловод — нервная, Джек — двигательно-моторная, Дженни — вкусовая, дающая сил... Джон, как-то, сказал мне, что Перо — кровь этого дома, а это значит, что я — кровотворящая. Ты — лимфатическая система, Джим. Ты — преграда перед всеми болезнями, ты — очищение и символ исцеления. И без тебя здесь не обойдётся никто. Даже Он." Взгляд даже в болезни удивительно ясных зелёных глаз в упор прожигает насквозь; Элли пожимает плечами: — Потому что обычно ты заботишься о них, Джим. "Потому что ты — свет в тёмном лабиринте, по которому мы вместе идём к свободе. И без тебя выход не найти."