В полночь

      Было начало двенадцатого. На город уже давно опустилась ночь, и только фонари своим светом разгоняли тьму, окутавшую его.       На улицах не было почти никого — только изредка попадались случайные прохожие, спешащие домой. Из их ртов вырывались облачка пара — этот октябрьский вечер, хоть и был безветренным, теплом не радовал.       Она шла по тихой улице спокойным шагом человека, который не торопится, но точно знает, куда и зачем он идёт. Это не была праздная прогулка или попытка избавиться от бессонницы, вовсе нет. Она шла, чтобы понять.       Дойдя до перекрёстка, она уже привычно повернула направо, сходя с хорошо освещённых центральных улиц, углубляясь в узкие переулки, ведущие к окраинам города. Эти улицы, хитро сплетаясь между собой, образовывали лабиринт, способный запутать наивного, невнимательного туриста или любителя ночных прогулок, но только не её. В конце концов, она шла туда уже не в первый раз.       Сверившись с часами — одиннадцать двадцать три — она, плотнее запахнув воротник пальто, повернула налево и, пройдя по особенно мрачному и тёмному переулку, вышла на знакомую улицу, которая была заметно шире всех дорог в этом районе, хоть и освещалась так же плохо. Это было странной особенностью этого места — как бы власти ни старались устанавливать здесь больше фонарей, регулярно нанимать рабочих для их починки, те всё равно горели не больше недели и после этого не подавали никаких признаков жизни. Однако её эта улица интересовала совершенно по другой причине.       Она шла прямо по улице, направляясь к самому последнему дому. В нём не было ничего особенного. Дом был старый, построенный, кажется, ещё в прошлом веке, но высокий, многоэтажный, с чердаком под самой крышей, он был виден издалека и выделялся на фоне своих низеньких соседей. В этом доме жили люди, самые обычные люди, они ходили на работу, в садик, в школу, возвращались домой, любили, дружили, общались. Словом, жили своей жизнью. И этот дом и его жильцы никогда бы не привлекли её внимание, если бы не одно но. Этого дома не было.       Его не было на картах, о нём не упоминалось ни в одной из книг, ни в одном из журналов местной библиотеки; она не нашла ни одного документа, связанного со строительством этого дома. Его не было.       Но люди его помнили — она расспрашивала соседей, те говорили, что дом стоит здесь уже очень давно; люди в нём жили, множество прохожих каждый день проходило мимо него. Он был.       И, наверное, в этом не было ничего странного. Ну, стоит дом и стоит, ну и ладно. Ну, не сохранились о нём документы, ну что же. Так иногда бывает. И она бы так и подумала, если бы не знала наверняка, что этот дом странный.       Она подошла ко входу. Посмотрела на часы — одиннадцать тридцать семь. Она рановато.       Открыла дверь осторожно, хоть та и не скрипела, и начала подниматься по лестнице — лифта в этом доме не было, несмотря на наличие девяти этажей. Она тихонько поднималась, прислушиваясь к звукам за дверьми квартир и привычно ничего не слыша. Все живущие здесь люди ложились спать рано или, во всяком случае, вели себя тихо. Это было не так уж важно.       Она поднялась до конца лестницы и подошла к другой, ведущей на чердак. Наконец, она оказалась здесь. Чердак был тёмный и пыльный, здесь в кучу были свалены какие-то ненужные, сломанные вещи; по всему периметру в разном количестве и в разных композициях стояли коробки и ящики. Она включила фонарик и прошла к ближайшему нагромождению коробок и хлама, устроилась так, чтобы ей был виден весь чердак, а она сама не была заметна и могла в любой момент добраться до выхода. Посмотрела на часы — одиннадцать сорок одна. Выключила фонарик и стала ждать.       Тьма стояла непроглядная, вязкая. Она обволакивала, заглушала все звуки, погружала в обманчивое чувство спокойствия, сонливости. Она скрывала все секреты, все самые страшные тайны под своим покровом, была их безучастной хранительницей, древней, как сам мир.

***

      Сначала послышались шорохи. Тихие, их можно было бы и не заметить, если не знать, к чему прислушиваться. Но она знала. Она знала также и то, что за этими шорохами последует, поэтому втиснулась поглубже в свой уголок и попыталась слиться со стеной. Знакомое чувство предвкушения и леденящего ужаса охватило её. На часы можно было даже не смотреть — стрелки наверняка показывали без одной минуты двенадцать.       В центре чердака зажглась свечка. Она светила тускло, как будто через матовое стекло, но света её было достаточно, чтобы разглядеть их. Вокруг свечки собирались тени. Они обходили её, устраивались на ящиках, кланялись друг другу в безмолвном приветствии и рассаживались по кругу.       Она не видела их лиц, хотя они и не носили масок и капюшонов. Их лица были в тени, они ускользали от взгляда размытыми пятнами, как будто их просто стерли.       Наконец, все тени расселись и замерли. С мгновение стояла тишина, замершая, неестественная в такой толпе. В следующую секунду послышался свист, тихий, его можно было бы списать на дуновение ветерка, если бы вечер не был совершенно безветренным. Свист понемногу набирал силу, к нему присоединялись другие, слышался тихий стрекот и бормотание. Все эти звуки сливались, сплетались в странную, непонятную человеку песню, текущую, словно древняя река без начала и конца. От этой песни волосы становились дыбом.       Такое зрелище, несомненно, могло бы впечатлить любого, и она не была исключением, хоть и видела и слышала всё это не в первый раз. Она точно знала, что эти тени собираются здесь каждую ночь ровно в полночь и поют свою странную бесконечную песню. Но сегодня она хотела понять, разобраться. Осознать это странное явление и отпустить его, разгадать эту не дающую ей покоя загадку.       Пока тени шептались и пели, они, казалось, не замечали ничего вокруг, полностью поглощённые процессом. Она наклонилась ближе к щели между хламом и коробками, чтобы лучше видеть. Аккуратно приподнялась, переменила позу, правой рукой опираясь на какой-то старый ящик. Она ждала кульминации песни.       Вскоре ближайшая к ней тень, сидящая спиной и похожая на джентльмена во фраке, поднялась. В хоре шёпота и свиста выделился мягкий напев бархатистого баритона, теперь он задавал мелодию и темп, остальные же голоса вторили ему, дополняя, усиливая.       Она в нетерпении резко подалась вперёд и случайно задела какую-то железную банку, непонятно зачем оставленную здесь. Это было роковой ошибкой, она тут же поняла это, пожалев о своём любопытстве, но было уже поздно. Всё замерло и оборвалось. Песня затихла, тени обернулись к ней, и крик ужаса застрял в её горле. В этот момент она, наконец, разглядела их отчётливо.       Она видела их лица — белые, неживые, застывшие и почти окаменевшие от времени; видела их чёрные, влажно поблескивающие в свете свечи глаза; видела большие хищные клювы, располагающиеся там, где у обычных людей были рот и нос. Они были закутаны во тьму, как в шали, и они все неотрывно смотрели на неё, пока тот из них, что стоял к ней ближе всех не открыл клюв и не закричал.       Это был страшный, громкий крик, от которого кровь стыла в жилах. Другие тени тут же присоединились к нему. Они кричали, а ей казалось, что её голова сейчас взорвётся, просто лопнет, не выдержав напряжения, но от охватившего её ужаса она была не в силах даже зажать руками уши.       За спинами теней раскинулись громадные чёрные крылья, они заполнили собой всё пространство этого маленького, тесного чердака. Всё с тем же криком они взмыли в воздух, перемешались и устремились к маленькому чердачному окну. Один миг, и они исчезли, оставив после себя только большие чёрные перья, истлевающие на глазах. Свеча потухла.       Мгновение она сидела, не шевелясь. Потом вскочила, на ощупь нашла дверь, забыв, что у неё был фонарик, забыв обо всём от переполняющего её страха. Кое-как справившись с ручкой, она буквально вывалилась вниз, задыхаясь и запинаясь, сбежала по лестнице, стремясь покинуть этот дом как можно скорее. Она не слышала ничего, кроме бьющегося в ушах сердца, не чувствовала слёз, бегущих по щекам, и боли в лёгких. Она просто бежала, едва дыша от ужаса, мечтала спастись, сама не зная от чего, и никогда, никогда-никогда не знать, не вспоминать, не находить этот жуткий дом.       Она выбежала на улицу, ничего не видя и не слыша, помчалась просто вперёд. Она бежала, бежала и бежала, и холодный воздух обжигал ей лицо. Проклятая тёмная улица всё никак не заканчивалась.       Она, задыхаясь от слёз и недостатка кислорода, пробежала ещё совсем немного. Вдруг услышала громкий гудок, обернулась, увидела вспышку яркого света, почувствовала резкий удар.       И всё закончилось.