Кацура

      Где-то на фоне доносится сирена полицейских машин, сливающаяся с завываниями скорой помощи. Красный мерцающий свет освещает округу, то и дело мелькая в выбитых окнах. Но это там. А здесь, в глубине чьего-то полуразрушенного жилища, темно.       Темно и до поганого тихо.       Под потрёпанными, когда-то идеально белыми сапогами с чёрным, единственно сохранившим первоначальный вид, носком хрустят крупные бетонные крошки. Руки в разодранных красных перчатках нервно перекидывают обломок исполосованной мелкими царапинами трости. Вульгарное жёлтое пальто ниже колена спасает от сквозняка, вызванного холодным временем года, пронизывающим ветром и отсутствием двух из четырёх стен у первого дома, попавшегося на пути.       Шаткой походкой беглец слоняется из комнаты в комнату, набредая на препятствия в виде раскуроченной мебели и более крупных обломков. Сквозь прорези белоснежной, с чёрными узорами, театральной маски он меланхолично разглядывает остатки некогда живого интерьера. Сломанные шкафы с хозяйскими вещами, половина из которых валяется на полу. Разбросанная мелочёвка — из той, что люди дарят друг другу на праздники. Всё это покрывают перья от разорванных взрывной волной подушек. Некогда красивый комнатный цветок, сейчас жалкий и со сломанным в нескольких местах древесным стволом, лежит в комьях земли недалеко от перевёрнутой кадки, раскинув смятые листья. Точно так же один из подельников лежал в собственной луже крови. Совсем недавно.       В одном из сервантов на единственной чудом уцелевшей полке стоят бутылки с крепким алкоголем — единственное, что не пострадало среди этого бедлама. Так иронично. Всякая дрянь всегда выживает. Он кладёт обломок трости, в последний раз поглаживает жёлтую двурогую рукоятку, берёт одну из бутылок самого высокоградусного пойла взамен. И той же хромающе-пошатывающейся походкой ковыляет к пыльному креслу, едва не спотыкаясь о тот самый сломанный цветок.       Широкополая цилиндрическая шляпа падает на пол. Следом маска — всегда улыбающаяся, чего не скажешь о самом мужчине. Под ней уставшее, изрубленное морщинами, но всё ещё достаточно молодое лицо. Он откидывается на спинку кресла, проводя над горлышком запечатанной бутылки ладонью. Ловкость рук, чпокающий звук — и пробка из тёмного дерева растворяется в воздухе, словно по велению магии.       Тяжёлый вздох. Мужчина прикрывает свои шоколадные глаза.       Десятки весёлых голосов сливались в гул, настолько осязаемый, что, казалось, до него можно дотронуться пальцами. Смех доносился едва ли не из каждого угла, сплетаясь с ароматом цитрусовых, хвои и безумно вкусного запечённого блюда из птицы. С невысокого потолка свисали пёстрые украшения — особенно длинными были завитки серпантина, которые Ацухиро постоянно приходилось раздвигать в стороны руками в попытке пробраться к своему излюбленному месту: двум плетёным креслам у панорамного окна.       Одно из них было занято девушкой в костюме какого-то не то эльфа, не то феи, смотрящимся на фоне элегантных нарядов остальных участников вечеринки — той же свободно выпущенной мятной рубашке с перламутровым галстуком-бабочкой и брюках классического кроя самого Ацухиро — слишком нелепо, а оттого и забавно. Худенькие ноги в коричневых лосинах были подобраны к груди, такого же цвета вязаный свитер усеян вырезанными из бумаги осенними листьями. Мягкие песочные волосы венчал венок из веток с такими же красно-рыжими листьями, только настоящими, живыми. Изящные пальцы — на бледной коже кошачьи царапинки — впивались в плечи. Бледные губы на задумчивом лице незнакомки были поджаты, светло-серые глаза смотрели вдаль, на ночной город, запорошённый снегом. — Не любите шумные компании? — начал он знакомство, располагаясь рядом. — Отнюдь, — лучезарно улыбнулась девушка. — Просто настроение немного… мечтательное. — Милый наряд, — ответная улыбка. — Меня, кстати, зовут Сако Ацухиро, не видел вас здесь раньше. — Это листья кацуры, — она указала на свой венок. — Я здесь с одним из коллег. А моё имя… — в глазах проскользнул флирт. — Зовите, как пожелаете.       Это было странным, а потому, быть может, завлекающим. Ацухиро ещё раз оглядел безымянное чудо, одиноко сидящее посреди шумной вечеринки. Он выдал невинную пошлость, и его собеседница сразу же покрылась лёгким румянцем.       Кацура — распространённое на улицах их города дерево, цветки его невзрачны, зато к осени листья раскрываются необычайным буйством красных оттенков. Казалось, невольное сравнение с этим растением и вправду подходило ей. — Не хотите выпить? — хотелось подразнить ещё, но Ацухиро сжалился. Он подождал согласного кивка и только потом протянул руку к тайным запасам, что прятал его друг в невысоком шкафчике, стоящем рядом. — Шампанского? — Если разыщете штопор посреди этого хауса, — хихикнули в ответ. — О, штопор нам не понадобится, — озорство было слишком очевидным в шоколадных глазах.       Он подмигнул, ловко проведя над бутылкой ладонью. Компания на фоне отчего-то заулюлюкала особенно громко, что было трюкачу только на руку. Заученные до автоматизма движения — и, как в финале любого уличного фокуса — Ацухиро «достал» пробку из-за уха девушки.       Та восторженно прошептала: — Ух ты! Но как? — Магия, — широко улыбнулся он.       Не размыкая век, мужчина делает несколько глубоких глотков. Абсент сжигает горло, плюхаясь в пустой желудок — когда он ел нормально? Кажется, это было в тот раз, когда Шигараки затребовал для них суши после победы над очередной нафталиновой злодейской организацией. А теперь мозги их лидера валяются отдельно от тела, где-то там, на северо-западе, живописно разлетевшись по руинам разрушенного ими же города. — Ты любишь суши? — звонкий девчачий голосок. Светлые глаза смотрели выжидающе и ласково.       Они сидели на кухне Ацухиро, и всё вокруг было так по-домашнему. Растрёпанные песочные волосы его эльфёнка спадали на плечи, накинутая на обнажённое тело рубашка постоянно скатывалась, открывая ключицы и верхний контур груди. Тонкие пальцы оплетали дымящуюся кружку. Сам парень заканчивал готовить завтрак. — Да, — признался он немного смущённо. — Не могу без них прожить и дня. Телефон доставки у меня даже чаще используется, чем мамин. — Тогда я буду готовить тебе бенто с ними, — весело пообещала она. — Замётано. И смотри, ты дала слово, иначе заобнимаю до смерти, — шутливо пригрозил Ацухиро.       Он перевернул шкворчащий омлет румяным боком. Предвкушающая улыбка ещё долго не сходила с его лица.       Не будет больше ни суши, ни бесчеловечных чокнутых приказов.       Чёрная жидкость в бутылке понемногу уменьшается. Язык уже не ощущает крепости напитка. Но мужчина продолжает. Открывать глаза не хочется. Мир вокруг давным-давно не отличается оттенками от того, что бултыхается в склянке. Тускло и слишком печально.       Яркий осенний полог на деревьях превратил обычный парк в сказочный. Ацухиро прогуливался по дороге, усеянной опавшей листвой, держа за руку свою возлюбленную. Аллея из ровно посаженных деревьев кацуры создавала неповторимый уют. А может быть, это была заслуга тепла аккуратной ладошки с тонкими пальцами? — О чём говорили врачи? — спросил Ацухиро, осторожно целуя возлюбленную в висок. — Пока ещё рано, — улыбнулась та на незатейливую ласку. — Ну сколько ещё можно ждать? — Чего ты как маленький? — девушка тихо смеётся.       Ацухиро тяжело вздохнул, жадно впитывая не только свежий парковый воздух, но и родной тёплый запах. От его маленького эльфёнка всегда пахло чем-то карамельно-пряничным. Многие говорили, что так пахнет сама кацура.       Иногда вдалеке проезжал поезд, гудел автомобильный клаксон, позвякивали колёса от пролетающих мимо велосипедов, шелестела листва. Порой мимо проходили люди — поодиночке, вдвоём, целой компанией. Всегда удивительные, разные. Были и молчаливые, и те, что безудержно болтали.       Они тоже говорили. Долго и о многом. — Так звучит жизнь, — она поднялась на носочки, прислоняясь ко лбу. — Ведь правда? — сокровенный шёпот. — Прислушайся…       Здесь нет ничего. Мужчина упорно вслушивается с закрытыми глазами, но в обломках дома ни единого звука. Нет голосов. Не скрипят половицы. Даже разбитые часы не идут. Где-то на фоне — так далеко, что будто и не здесь, — завывает ветер с полицейскими сиренами на пару. А вот внутри всё словно бы замерло.       Остыло.       Умерло.       Примерно то же творится и в душе.       Впрочем, там уже давно всё в сплошное мясо. — Сегодня проходила мимо нашего места, — восторженно залепетала она, целуя подставленную морозную щёку. — На кацуру повесили гирлянду. Как будто тысячи белоснежных звёздочек с неба упали. — Нечего шастать по темноте в парке, — нарочито строго ответил Ацухиро, поддевая несколько песочных прядок. Он провёл рукой за ушком возлюбленной — и, словно по волшебству, в руке появилась насыщенно-рыжая гербера. — Я всё-таки переживаю, маленькая моя. — Тогда тебе стоит поскорее стать популярным иллюзионистом, показывать фокусы на сцене раз-два в месяц, а оставшееся время сидеть дома со мной и не волноваться, — она нежно огладила один из лепестков, покрываясь румянцем. — Как себя чувствуешь? — прошептал он на ухо, опуская на округлый живот свою руку.       Ответ ему прошептали, утыкаясь носом в районе груди, будто бы прячась, и не переставая при этом мило смущаться.       На уставшем лице тенью скользит пьяная улыбка. Вымученная, но подогретая чем-то получше спиртного. Голова идёт кругом. Похоже, всему виной алкоголь, а может, тот факт, что что-то обжигающе острое засело в боку. Возможно, это ранение — он не осматривал себя во время побега. Тогда ему было не до этого, сейчас тем более.       Он распахивает свои шоколадные глаза, расфокусированно вглядываясь в тени комнаты. Бутылка с чёрным абсентом на дне отставляется в сторону — кажется, она больше не понадобится ему сегодня.       Окно в палате было зашторено. Карамельно-пряничный запах кацуры призраком сознания витал в воздухе. Казался припечатывающим к полу, жжёным. Наполненным болью. Ацухиро не спал уже давно, взгляд был мутным, он едва мог рассмотреть беззащитную фигурку и песочные волосы.       Несколько мучительных для сердца часов, и рыдания из пронзающе-громких скатились до беззвучных, но не менее горьких. Он крепко сжимал подрагивающую ладонь, поглаживая её тыльную сторону большим пальцем. Кажется, это единственное, что он мог тогда сделать.       А мог ли он что-то хотя бы тогда?       Дрожащая рука в красной, не только из-за изначального цвета ткани, перчатке неловко выпутывает пуговицы из петель позёрского плаща. Распахивает, ненадолго застывая у подкладки в районе груди. Подумав, мужчина стягивает окровавленные тряпки зубами. Безуспешно обтирает ладони о подол плаща, пытаясь сделать их хоть немного чище. И только после этого лезет во внутренний карман. Надёжный. Потайной.       Пальцами он натыкается на гладкий холодный бирюзовый шарик. И раненым зверем выдыхает.       По кристально голубому небу проплывали пушистые облака. Невесомые, нежные, сладкие. Ацухиро щурился, вглядываясь в него. Ослепительно яркое солнце лезло в глаза. Тень от зеленеющей кацуры не спасала. Рядом с ним на сочной траве лежала его любимая, она так же щурилась и всё так же тепло улыбалась. — Вон то похоже на дайфукумоти* с нашего первого свидания, — девушка указала на проплывающее мимо бесформенное облако. — Тогда вон то, — он чуть приподнялся на локтях, выглядывая из-за тени дерева, — на кацуру. Ты пыталась изобразить её в нашу первую встречу. — Вообще-то это была Хаяакицу-химэ-но ками, ** — она обиженно надула губы. — Плевать, я всё равно полюбил тебя с первого взгляда. — Врушка, — беззлобно смеётся. — Слушай, а что для тебя любить? — Наверное, — задумывается Ацухиро, — сделать всё ради любимого человека и его счастья. — Тогда… я тоже полюбила тебя, — прошептала та, заливаясь краской.       Даже в темноте шарик блестит бирюзовым глянцем. Такой же бездушный, как и всё, что он создаёт с помощью своей причуды. Но в то же время совершенно другой.       Важный.       Он бережно держит его на ладони, раскатывая по ней большим пальцем. Ласкает.       Кацура только зацветала, и они хотели прогуляться по своей любимой аллее, как только придёт её пора. Но так и не смогли реализовать свои планы. Вместо парка было четыре стены, вместо карамельно-пряничного аромата — вонь спирта, лекарства, страха. — Это не излечимо ни одной причудой в мире, послушайте меня, — в сотый, а может и тысячный раз — Ацухиро уже их не считал, — проговаривал доктор. — И неоперабельно, — с нажимом добавил он.       Молодой мужчина уже не смотрел на своего собеседника. Не слушал, прекрасно понимая, что ничего нового уже не узнает. Хотелось ударить по бежевой стене. Разрушить. Стереть с лица земли. Но за ней ещё пока была палата с его любимой. Уже не дышащей самостоятельно, обколотой лекарствами, окутанной проводами. — Вам нужно принять решение, и срочно, — продолжал увещевательства доктор. — Эти ресурсы могут пригодится тому, у кого есть шансы. Соболезную.       Ресурсы… шансы… слова скорби… Ленивая банальщина. Ацухиро это раздражало до белых пятен.       Ноги несли неизвестно куда. Мимо пробежала вооружённая каталкой и дефибриллятором бригада, сквозь приоткрытую дверь крыла донеслось прибытие скорой помощи. Решение действительно надо было принимать.       И он сделал это, перечеркнув свою жизнь разом.       Сирена завывает отчётливее. Кажется, полицейские вместе с героями окружают полуразваленный дом. Мужчина хмыкает, шоколадные глаза лениво скользят по комнате. Если прикоснуться к тем валунам бетона или к вон тому шкафу с острыми осколками стеклянных створок, сжать их до маленького бирюзового шарика, вроде того, что сейчас покоится на его ладони, а потом, когда предмет потеряет массу и ход времени, бросить им в нападающих и отменить причуду — то можно будет выиграть время. Спокойно уйти.       Можно, но вот надо ли?       Шигараки мёртв. Мертвы почти все ребята из Лиги Злодеев. Кому-то разорвало нижнюю половину туловища ещё в самом начале, кто-то умер от острого пера героя, кто-то пал жертвой собственного отца и младшего брата. Ещё один не так давно свалился с Гигантомахии, раскрошив себе в месиво голову. Арестован Доктор, имени которого никто и не удосужился запомнить (но каких же многообещающих монстров тот клепал). Даже Все за Одного мёртв.       Тем более он.       Квартира Ацухиро медленно, но верно превращалась в добропорядочный оплот хаоса, библиотеку, забитую книгами, сомнительного качества брошюрами, научными журналами, газетными статьями, и помойку — с засушенными остатками еды на посуде и снующими между всем этим великолепием тараканами. Сам он со временем осунулся и похудел. Жизнь превратилась в день сурка, а Ацухиро в нём только и делал, что вёл поиски, практически не тратя времени на сон, себя, работу, давно заброшенные мечты стать иллюзионистом первого класса.       Он позабыл номера друзей. Перестал гулять по любимой аллее с кацурой. Теперь всегда, разве что не при принятии душа, он не снимал свой жёлтый, нелепый в большинстве ситуаций, плащ с маленьким шариком в потайном кармане. Десять лет, а кажется, что целую вечность, пусть и это тоже немало, — он искал.       Искал способ вылечить любимого эльфёнка. И продолжает до сих пор.       В тот день он сидел на кухне. Как раз там, где когда-то было её излюбленное место. По радио начались вечерние новости — и Ацухиро хотел было выключить эту дрянь, почти сделал это — но рука опустилась, стоило только диктору начать рассказ о теракте в Хосю. Лига Злодеев выпустила в свет монстров, способных использовать до четырёх причуд разом. Немыслимо! Даже двух причуд никто до сих пор не встречал.       А на что ещё могли быть способны эти ребята?       Сако Ацухиро твёрдо вознамерился об этом узнать.       Первый удар приходится по бутылке абсента. Звон бьющегося стекла. Мужчина только вздрагивает, как можно крепче сжимая в ладони драгоценный шарик. Вторым отрывает механический протез левой руки — а он ещё переживал, когда в очередной злодейской разборке ему оттяпали родную. Третий удар неизвестной причуды — он даже не хочет напрягаться в последние минуты своей жизни, чтобы её разгадать — приходится точно в цель. В горло.       Острая боль. Воздух обжигает края раны. Струящаяся тёмно-бордовая кровь затекает под одежду, пачкает плащ и каким-то образом ещё и кресло — или так просто кажется? Пьяная голова кругом, темнеет в глазах. В теле немыслимая лёгкость, правда, на душе погано. Хочется спать. Он медленно закрывает глаза, повинуясь этому зову.       Последний в жизни шёпот: — Прости, кажется, я не справился, маленькая моя.       Спать. Теперь он вечно будет спать.

***

      Весенний ветер трепал песочные волосы. Его эльфёнок постоянно пыталась собрать пряди вместе, дуя свои тонкие бледные губки. Ацухиро это только умиляло. Они сидели под деревом кацуры, усеянным невзрачными зелёными цветами. В общем-то, самыми прекрасными, для тех, кто умеет ценить красоту по-настоящему. — Улыбнись, а то быстро состаришься. Я, конечно, буду любить тебя так же сильно, но старых эльфиек не бывает. Придётся придумывать прозвище, я точно устану, — он картинно вздохнул и закатил глаза. — Дурачина, — прозвучало с обидой в голосе, но не без выпрашиваемой улыбки. Она шутливо стукнула любимого по лбу, а потом рассмеялась, когда в ответ её прижали к груди. Доверчивый шёпот на ухо: — У меня есть одна тайна. — Какая? — не переставая улыбаться, спросил он. — Я влюбилась в тебя с первого взгляда. — Знаю. — Почему? — светло-серые глаза смотрели с любопытством. — Я же фокусник, я украл твоё сердце. Но, кажется, ты обворовала меня ещё раньше. — Дурак, — рассмеялась она. — Эльфёнок…

***

      В оцепленном здании тихо — даже часы не стучат. Где-то на фоне гуляет ветер, но слух игнорирует его, заполняясь гулом в ушах из-за бешеного сердцебиения. По венам течёт адреналин. Герой методично осматривает каждый закуток развалин. Где-то здесь один из опаснейших злодеев Японии — их шайка устроила настоящий хаос, едва не развалила страну; сегодня из-за них погибли десятки тысяч ни в чём ни повинных граждан, а сколько героев…       Ни одного из них нельзя упустить, а их преступления настолько очевидны, что можно даже не брать живьём. Главное — остановить. Уничтожить. Исполнить свой долг.       Следом крадётся ещё несколько его напарников и трое полицейских, обвешанных защитной экипировкой по высшему разряду. Предосторожность. Никогда нельзя до конца предугадать, что выкинет загнанный в угол зверь в следующую секунду.       И Мистер Компресс, а некогда Сако Ацухиро, оправдывает их ожидания.       Правда… совсем не в том ключе, что они представляли.        Среди разгрома, разбросанных по полу вещей, земли, крошек и мелких обломков бетона, в залитом кровью кресле полулежит мёртвый мужчина. Его голова откинута назад, губы вытянуты в улыбке, а шея уродливо вспорота одним из них — героев. Рука покоится на тонкой талии девушки с песочными волосами в больничной рубашке. Она на его коленях, такая же безжизненная статуя.       Жутко. Пробирает до липких мурашек.       Герои и полицейские растерянно молчат. Кажется, что вместе с ними замолчал даже ветер. В абсолютнейшей тишине раздаётся шипение рации.       Лига Злодеев окончательно мертва.