Травы расцвели

Дженни плакала, прижавшись лбом к холодной металлической палке — только что она прогнала от себя Чеен, которая попыталась вернуть ее в общежитие. Горький привкус обиды до сих пор чувствовался на языке — и Дженни отчаянно пыталась совладать с собой, чтобы успокоить свои слезы, чтобы заставить себя замолчать. Она действительно не знала, зачем поссорилась с Лалисой и Джису — и до обидного жалела о том, что сказала. Насколько хорошо же нужно было знать Дженни, чтобы заранее знать об этом сожалении? Джису предупреждала — надо было остановиться, но теперь слишком поздно. Дженни сказала то, что не должна была говорить, Дженни перешла тонкую грань и нарушила все правила. И вот истинные лица всех участников ссоры показались сквозь приличия и правила — Лалиса назвала ее тем самым словом, Джису разочаровалась в ней, а сама Дженни осталась одна. Снова. И видимо — навсегда. Она всегда чувствовала себя одиноко — в последнее время особенно сильно. Больно осознавать, что прочные связи, которые она хранила всю свою короткую жизнь, оказались призрачными. Джису была не подругой — была сестрой, но вот она уже так близка с Лалисой и даже покрывает ее роман, чтобы та была счастлива и польстила своему эго. А сама Лалиса, нежная добрая девочка, которая якобы простила Дженни, на самом деле она прекрасно помнит и свою боль, и обиду — наверное, не забудет никогда. Как ей быть, как жить дальше, как строить свою карьеру в этом коллективе?.. Дженни — недолюбленный ребенок, и теперь она рвала себе сердце на кусочки, хотя и подозревала, что детская обида длится всего лишь пару часов. Пройдет немного времени, и все забудется — она снова будет улыбаться, а пролитые слезы останутся в прошлом, и у нее не будет причин плакать снова. Так должно быть, так всегда было, но Дженни никто не объяснил этого в детстве. Мама не брала ее на колени, дуя на свежую ссадину, отец не гладил по голове, когда ее обижали. Эту пустоту скрасили два человека — Ли Черин и Джису, но Джису для Дженни теперь была далеко. — Брось, Дженни Ким, — через дверь прокричала ей Чеен. — На улице холодно. Возвращайся в здание. Поговорим спокойно. — Нет, оставьте меня в покое… — Дженни тихо глотала злые слезы обиды, желая умереть тут и сейчас. — Оставьте все меня! Она действительно хотела раствориться и исчезнуть — только бы не слышать противный мерзкий голосок в своей голове. — У тебя никого нет. Ты одна. Привыкай к одиночеству. Дженни не думала сейчас о Джонине — зачем, он с ней не навсегда, он скрашивает ее одиночество, а она — его. Дженни не думала сейчас о Квон Джиене — он остался в прошлом, куда она самой себе запретила даже смотреть, ее любовь осталась запертой где-то глубоко и далеко, и там нет места для слабых и одиноких. Она не думала о Чон Чонгуке, которого когда-то оставила дважды — он имеет право любить не только Лалису, да хоть весь мир. И о Пак Чимине не думала — зачем о нем думать, ведь он не думает о ней?.. Она не думала ни о ком — только о Джису, которая предпочла ей Лалису, и о Лалисе, которая предпочла ей Чонгука. И ее собственный эгоизм представил это происшествие в виде предательства, в виде боли и разочарования — и Дженни готова была принять это. Она тщетно пыталась забыться — но на улице было действительно холодно, снег проникал за шиворот одежды, забивался в обувь. Больно было ощущать, что ты никому не нужен — а тебе нужны все, что ты все испортил собственными руками. А потом она вспомнила, что сказала Джису о ее отношениях с половиной той группы, а Лалису упрекнула в эгоизме — и готова была провалиться сквозь землю от стыда и боли. Дженни не была плохим человеком. Дженни просто умирала от одиночества. Чья-то рука накинула на нее куртку. Дженни подняла глаза — над ней стояла высокая фигура мужчины, и она испугалась — но тут же узнала его. Странно было видеть Ким Джунмена возле их общежития, но ведь совсем недавно был новый год — наверное, он пришел поздравить Джису или же… — Почему ты тут одна? — спросил он. — Тебе нужна помощь? Его рука была большой и сильной, и Дженни вдруг вспомнила, что этого мужчину Джису любила всю свою юность, и мечтала быть с ним, но это в прошлом. Она оперлась на его руку, чтобы встать, и ей не было стыдно, что он увидит ее слезы или ее покрасневшее лицо. Какая разница? Теперь ей все равно… — Я хотела побыть одна, — просто сказала она. — Прости. Ты не должен был меня тут видеть. — Ладно, — кивнул он. — Но тут так холодно. Ты заболеешь, а это неправильно. Войдем в здание. Даже если ты не хочешь ни с кем говорить, вредить самой себе неправильно. Это так легко и просто прозвучало, что Дженни вдруг почувствовала, что именно это она и хотела услышать. Интересно… Как много может сделать порой совершенно незнакомый человек — просто взять и сказать такие нужные слова. Странно даже. И одновременно хорошо. Никогда не думала, что Ким Джунмен может быть к ней близок, а сейчас он буквально спас ее. Наверное, потому что он любит Джису. И думает о Дженни не как о посторонней. — Спасибо, — вырвалось у нее. — Я это и хотела услышать. Ты прав… Я не должна вредить самой себе. — Так действительно будет лучше… — он открыл перед ней дверь в холл. — Но если тебе тут плохо, я могу отвезти тебя туда, куда захочешь. Могу дать ключи от своей квартиры. Сейчас там никто не живет, ты можешь остаться там. — Нет… — Дженни смутилась, но улыбнулась — завидная доброта. — Я… Я думаю, что теперь мне легче. Я должна смотреть сложностям в лицо, не могу я вечно убегать. — Конечно, — его большая рука накрыла ее руку. — И ты сильная девушка, Дженни Ким. Куда сильнее, чем хочешь самой себе казаться. И красивая. И умная. И уж точно талантливее многих. Она вдруг обернулась, посмотрела на него особенным проникновенным взглядом — и Джунмен понял, о чем Дженни не смогла ему сказать. Он был в пролете — он проиграл — его сердце было разбито и остановлено. Джису не была одинока. Джису совсем не думала о нем. Они прошли в холл — и остановились оба. Напротив них стояли сразу трое — Лалиса с заплаканным лицом, встревоженная Чеен и испуганная Джису. Дженни не успела даже сказать что-то — Лалиса кинулась ей на шею, невнятно извиняясь, а Чеен бранилась на чем свет стоит — она не любила беспокоиться о самой себе, чего тут говорить о других. — Джендыки, — только и смогла сказать Джису. — Какая же ты все-таки… Глупая… В уголках ее глаз блеснули слезинки — но она уже увидела Джунмена, и словно осунулась, побледнела. Он кивнул в знак приветствия — и Дженни все поняла. Он помог ей, а она поможет ему. Хотя бы просто так. Хотя бы в знак вежливости. Она должна, она обязана просто. — Онни, поговори с ним, — попросила она Джису. — Я… Я потом все-все тебе скажу, но сейчас ты должна поговорить с ним. А я пока успокою Лалису, — кивнула она на висящую на ее шее девушку. — И возвращайся к нам, — сказала все еще сердитая Чеен. — Я заварила чай. Нам вчетвером нужно обо всем поговорить. Ясно вам? Идем, Лалиса, идем, Дженни-онни… Джису проводила их взглядом, посмотрела на Джунмена и молча пошла за ним. Словно у него до сих пор была власть над ней — вот только чувствовала она себя виноватой. Она вспомнила мягкие губы Тэхена, вспомнила его нежность, вспомнила о том, что в очередной раз проиграла своему сердцу — и ей захотелось вернуться в свое детство, когда Ким Джунмен был ее единственной мечтой и не было ни разочарований, ни боли, ни разбитых мечтаний. *** В его машине было тепло — он подумал немного и предложил ей плед, потом аккуратно положил ей на колени подарок — хотел подарить раньше, но теперь не имел на это право. — Спасибо, — смущенно сказала она. — Я не думаю, что должна… — Это от всей души, — честно сказал Джунмен. — Не отказывайся, пожалуйста. Я просто хочу сделать тебе подарок. Разве это плохо? — Нет, — Джису посмотрела на коробку. — Можно открыть? — Даже нужно, — улыбнулся он. — Я старался. Надеюсь, понравится… Там был большой стеклянный шар со снегом. Красивая маленькая белая собачка прыгала с мячом, а вдалеке гуляли ее хозяева — парень и девушка. Нежно и со вкусом. В то же время ни к чему не обязывает — и Джису в душе порадовалась, какой же он все-таки деликатный. — Мне нечего тебе подарить в ответ, — смутилась она. — Я… Я не думала, что мы увидимся. — Мне хватит твоей улыбки… Я знаю, ты любишь мальтийских болонок… Я бы подарил тебе щенка, но ведь ты пока не живешь одна. Спасибо за этот год, он был самым счастливым. Я счастлив, что ты работаешь, что ты успешна и востребована. И я люблю тебя. Это все. — Я благодарна тебе за все… — Джису кивнула. — И желаю тебе всего хорошего. Я… Ей было нечего сказать, и Джунмен это почувствовал. Он в глубине души считал Джису все еще своей девушкой, и вдруг понял, что она уже думает о ком-то другом. Перенести это было возможно, а пережить — нет. — Ты встречаешься с кем-то? — спросил он. — Не переживай, я просто хочу знать, что тебя не обидят… — Нет, — честно сказала она. — Но все остальное… Тебе не нужно об этом думать, оппа. Это не так важно. — Но это важно, — он посмотрел на ее маленькие ладошки. — Я несу за тебя ответственность, ты мне небезразлична. Я знаю, я принес тебе немало разочарований, но все же… И тебе разбили сердце. — Мое сердце все еще при мне… — Джису кивнула. — Но я… Я благодарна тебе за опыт. И за твою доброту. И за многое другое. Я хочу, чтобы ты шел дальше. И не оборачивался в мою сторону постоянно… Не ради себя даже, а ради меня. Понимаешь, оппа? Ты понимаешь?.. Но Джунмен не понимал — не пытался даже понять, в голове уже помутнело, впереди себя он слышал только собственное сердце, которое хотело остановиться. Он ничего не чувствовал и ничего не видел — и Джису даже пришлось окликнуть его снова. — Ты не вернешься ко мне? — спросил он. — Просто скажи… Я знаю, у меня нет и не было шансов. — А я должна вернуться? — Джису не успела среагировать вежливо — лицо ее исказилось в гримасе, и Джунмену стало больно. — То есть… Я хотела сказать, — она подбирала слова. — Что это невозможно. — Но я люблю тебя, — напомнил он. — Всегда любил. Ты самое дорогое, что у меня есть. — Это совсем не так… — Джису легко закрыла коробку — как свой мир. — Ты, в первую очередь, любишь себя. Я не говорю, что это плохо… Просто это жизнь. Я рада, что наши отношения спасли меня и Сехуна, но взаимности у нас не было. — Ты вернулась к Мин Юнги? — Нет, конечно, — Джису опустила глаза. — Он больше во мне не нуждается… Да и я в нем, наверное, тоже… — Тогда что? — спросил он. — Что такого случилось, что позволило тебе полюбить другого? — А почему я должна отвечать тебе на этот вопрос? — Джису вдруг посерьезнела, рассердилась. — Разве я не свободная женщина? Разве я не имею право делать то, что хочу? — Нет, ты имеешь на это право… Но разве я посторонний тебе? Я просто хочу узнать… — Ты ничего не можешь обо мне знать, — Джису покачала головой. — Я уважаю тебя… Я тебе благодарна… Но ты тот, кто причинил мне боль, ты пытался заставить меня играть по своим правилам, и я не могу принять это до сих пор. Неужели ты ничего не чувствуешь? — Только то, что ты стала легкомысленной… — вырвалось у него. — Новый мужчина… Новые отношения… Кто на этот раз? — Ты пытаешься оскорбить меня? — Джису стало больно от его слов, но виду она не подала. — Я не имею право общаться и любить? Я могу только сожалеть о прошлом, не так ли? — Нет, ты можешь быть счастливой… — Джунмен покачал головой. — Но ты становишься неразборчивой. Словно тебе все равно, словно ты готова любить всех и каждого… — Каждого?.. — Каждого, кто полюбит тебя… Я не говорю о том, что ты легкомысленная… Но ты недолюблена изначально, Джису-я, ты словно пытаешься найти любовь в каждом, кто ее предлагает. Неужели тебе настолько одиноко? — Задай этот вопрос себе, оппа, — Джису выпрямилась, поправила куртку на груди, отвернулась к окну. — И спасибо за подарок, но принять его я не могу. Не могу. Поэтому удачного тебе года. До свидания. — Неужели ты обиделась? — Джунмен наклонился вперед, накрыл рукой ее руку. — Я никогда бы не посмел причинить тебе боль. Я хочу быть тебе другом, Джису-я. Я твой друг. Пожалуйста, будь добрее, не злись, не причиняй себе боль. И держи дистанцию с мужчинами, ты же знаешь, как они к тебе относятся… — Знаю. Потому что была вместе с тобой. Поэтому и знаю. — Я к тебе и пальцем не прикоснулся… Только потому что уважаю тебя безмерно. Но если ты этого не оценила, мне действительно жаль. Я не хотел тебя обижать. А подарок от чистого сердца… Принять его было бы правильно и хорошо. Я старался, когда выбирал его. И я ничего плохого не имел в виду. — Ты меня не обидел… Мне просто не хочется принимать от тебя подарки. Это мое право. Ты мне неприятен, оппа, и ты, и твои подарки… Джунмен отвернулся, кулаки его сжались. Он сдерживал свою ревность, стараясь не напугать Джису, но вдруг понял, что не хочет мириться с этим — с момента их расставания не хотел мириться. Его попустило — раздражение взяло вверх. Он легко нажал кнопку блокировки дверей, и прежде чем Джису что-то сказала — завел машину. — Что ты делаешь? — спросила она. — Снова пытаешься заставить меня?.. — Нет, почему же… — выдавил он. — Я просто хочу кое-что объяснить тебе… Но, видимо, мне придется заставить тебя выслушать меня и мои слова.