Позже

Кафель, ванна, белый свет. Ева смотрит в потолок, мама за спиной точит топорик для разделки мяса, острый-острый, с широким отполированным лезвием. - Ты у меня такая красавица, Ева, - от уродливых рук Марии пахнет кремом для рук и испорченным фаршем для пельменей, - разве у кого-то еще может быть такая замечательная дочь? - она гладит ее по спине, задевает голову братика, опустившего взгляд в воду. – Все хорошо. Мария дергает Еву за волосы, наматывая спутанные жирные патлы на кулак, раз, второй, третий, тянет вверх, будто собирается содрать скальп в несколько коротких резких попыток, чтобы полюбоваться укрытым алым бархатом череп любимой дочурки. Ева смаргивает слезы, когда боль становится почти невыносимой, но Мария обрывает ее страдания, одним широким движением. Бледные ягодицы касаются эмалированного желтоватого дна, по чуть теплой воде проходит волнение. Как оказалось, она чуть приподнялась, пытаясь избежать неизбежного, но сейчас все хорошо, только кожа ноет, будто истыканная раскаленными иголками. - Прости меня, Ева, прости, - Мария обнимает ее за бледные покатые плечи, вжимая дочь в полную обвисшую грудь. – Дальше будет лучше. Девочка молчит, только кивает, как положено любой хорошей дочери. В конце концов, никакая боль не может пошатнуть ее любовь к маме. Ладонь Марии исполосована до мяса, но ей нет никакого дела таких незначительных ран. Женщина целует братика в сморщенный лоб, бросает испачканные и никому теперь не нужные волосы на пол, потянувшись освободившейся рукой к флакону с шампунем. На голову Евы льется кровь вперемешку с детским шампунем. Стукнула о бортик ручка топорика, жалобно пискнул кран с холодной водой. Девочка поджимает пальцы на ногах, даже братик за спиной, кажется, сморщился, побледнев. Мария читает псалмы и добавляет кипятка, становится почти хорошо. - Ты мессия, Ева, - толстые кривые пальцы нежно намыливают голову, массируя виски и плавно оглаживая затылок. – Мой маленький ангел, Божий дар. Пена розовая, лезвие запотевшее от пара, а Мария счастлива. Ева тоже хотела быть счастливой, наслаждаться заботой матери, но ее мучают мысли, горькие, как пена с запахом ландышей и дохлой кошки. Темные мыльные ошметки покрывают помутневшую воду, будто набежавшие облака ослепительное грязно-белое небо. - Мама, - голос звонкий, как хрустальный колокольчик, – почему ты обращаешься со мной, как с девочкой? – спрашивает Ева, обняв костлявые белые коленки. Рука Марии, методично выбривающей аккуратную голову дочери, дрогнула. Девочка поднимает лицо. Острое, мальчишеское, только полные розовые губы и длинные ресницы придают ей очарование, делая пустой холодный взгляд мягче, а выражение лица не таким жутким, хищным и злым. Сестричка из плеча открывает украшенный желтыми коренными зубами перекошенный рот и улыбается. - Почему ты молчишь, мама? – темные глаза Евы мутные, будто закопченные стекляшки. - Потому что ты моя дочь, - Мария, госпожа милосердия, вбивала в сына эту простую истину палками, голодом и проповедями, за которые многие секты отдали бы души и потроха в придачу. – Самая лучшая в мире. Ева, выгнув спину, пялится на нее, опираясь на ладони с растопыренными тонкими пальцами. - Почему ты врешь нам, мама? – Адам и Ева глумятся над ней, сами не понимая того. Особенно Ева. Или Адам? - Ах… - Мария путается в собственных детях. - Ты всегда хотела девочку, - мыльный клочок-чуб лежит у Адама на лбу. – Именно поэтому ты выгнала папу. Даже сожгла фотографии с ним, порезала вещи и пила таблетки. Хотя… «Нервы не к черту, все время выпить хочется»… - «Только дочка и отрада», - по заплывшему бледному лицу Марии текут крупные горькие слезы с привкусом мыла. - Платья-хвостики-зайчата. Тебе было обидно что на плече осталась Ева, а ходить и читать тебе стихи может только Адам, - он ощерился мелкими жемчужно-белыми молочными зубами, - старая неблагодарная сука, нужно было убить тебя еще в утробе. - Не говори так! – Мария захлебывается плачем, прижимая пальцы к раскрасневшимся щекам. Лицо Адама смягчается и он откидывается на спину, погрузив все так же улыбающуюся Еву под остывшую мутную воду. - Стой! – как бы то ни было, Мария не даст Адаму убить Еву, уж лучше убьет бесполезного неблагодарного Адама. Адам скалится ей со дна самой адской бездны и дергает за предплечье. Свет потух. Откат. Повторение пройденного. Дубль 2, попытка 1453. Мария лежит на потолке, в толще мутной зловонной воды, а рядом плавает темный комок мяса, тихий и неподвижный. - Совсем забыла… - Адам и Ева стоят над ней, глядя с искренней любовью. – Мы же тогда вместе и ушли… - Нет, - мягко улыбается Адам, погладив сморщенную головку сестры. – Ушла только ты, - в руке него нож для чистки фруктов. Таким она прогнала на тот свет испуганного мужа, не понявшего ее, баюкающую их маленького ангела, божий дар, обманку Лукавого, - а мы остались. - Адам и Ева загоняют нож в горло Марии, забивая ее по всем правилам подношения жертвенного агнца. – Спасибо тебе, Мария, ты была самой лучшей матерью. - А ты был самой отвратительной дочерью, Адам. - Мария спокойна. Мария счастлива.