ядовитое золото

Свет бликует золотыми высветами на оконных рамах, мгновением спустя переламываясь и утопая в темноте за стеклом. Всё горит. Смех в легких взрывается и щекочет горьким послевкусием пино-гри. Смещая острия фигур и прямоугольники юбок, в зеркалах ломано кружатся пары друг за другом по необъяснимой кривой. — Говорят, в последнее время вы активно потворствуете молодым талантам, — плечо и локоть пронизывает мягкий отголосок тепла. Удовольствие мимолетно и кратко. — Все ради Вашей безопасности и безопасности Франции, — шепотки обволакивают и въедаются в поры, — Ваше Высочество. Волна священных заветов излишне приторна и сладка, но вокруг не пускают никаких острот, лишь склоняют головы в полупоклоне. Он верно служит царственной Франции и королю, даже если тот: мальчишка без стати и твёрдой походки, что старше его. Артуа безмерно любит своего брата, но трон — не для него. От королевы Марии-Антуанетты пахнет пряностями. — Как замечательно, месье. — Верно, Франция — священна. — Благословление Бастилии и королю. Утомительные, излишне загвазданные вдоль и поперек остроты на грани вдоха-выдоха, перемешанные с пылью и едкой пыльцой свежих лилий в залах, кружащиеся в воздухе с черной желчью. Безнадёжно. Артуа ловит последнюю искру серебра с рукава королевы гранью бокала, та поспешно тонет в светлой жидкости: настало время сменить наряд. — Месье, неужто вино так плохо на вкус? — Разве оно плохо на вкус? — Артуа салютует бокалом вровень с линией балюстрады на другом конце, ловит глубокие синие полосы и отсветы стали в ворохе кружева. — Лучше ответьте мне: что же, молодые таланты нынче не слишком охочи до дам? — Вас настигла удача. Месье граф Артуа, поздравляю вас, лучше незамутненного тревогой разума защитника не найти. Нагромождение извращенных слогов оседает на паркет, как вульгарно вздернутые нижние юбки обитательниц Пале-Рояль, коим сейчас так увлекательно уподобляются излишне рьяные дамы. Атмосфера рваного щебета и легких касаний. В путанице ароматов невозможно дышать. Выражение лица графа де Пейроля нечитаемо. У мужчин вокруг же прямо на лбу написано — с задором-запалом — острыми буквами: чванливый высокомерный юнец, самолюб, гордец и ханжа. Смех теплится острыми осколками в груди. — Мадам де Полиньяк, с вашего позволения, — Артуа отставляет бокал, мягко огибая иные фигуры, что не как кремень. — Вы мне нужны. Увести из-под пристального надзора куклу на потеху — беспроигрышный вариант, потому как, на удивление, ни одна из сторон радости от нового знакомства не испытывает: у графа де Пейроля кулаки сжаты до скрипа перчаток и ранее прозрачные глаза застилает туман. На знакомый голос он резко вздергивает подбородок вверх и заметно подбирается, тут же срываясь с места на одних только каблуках. Пино-гри привычно поддерживает беседу, пока разум скрупулёзно просчитывает все вероятности: — А вы не любитель торжеств. Не терпите суету? — Привычки. Артуа цепляет с одного из столов новые бокалы, доверху наполненные яркими бликами. Если терпеливо не натаскивать каждый день, в тонких материях от графа де Пейроля проку не будет, зато в пробивной силе — вполне. Фигура и манера держаться внушает доверие. Король будет в восторге. — Что ж, их посещение необязательно. Ваша работа тяжела, а на плечах — Франция, а также благополучие королевы и короля. Граф Лазар де Пейроль много ему задолжал. И задолжает.