Просто любовь

Она такая строптивая. Немного странная, немного загадочная, немного... Всего по чуть-чуть. И море пламени внутри, хотя в глазах читается лишь ироничное спокойствие. Самое важное — она не такая, как все. Не такая, как другие девушки. Она всегда хотела выделяться из толпы и при этом ухитрялась оставаться самой собой. Очень ценное качество, стоит заметить. Ей не чужда, однако, гордость, но даже эта мягкая надменность в бархатном голосе не мешает неповторимому желанию укутаться в него, как в пуховое одеяло и мирно задремать, вслушиваясь в наставительные слова. Ее нравоучения могут вывести из себя любого, даже самого спокойного человека в мире, но когда она улыбается, довольная очередной победой над твоим самообладанием, этим лучистым фиалковым глазам можно простить всё, что угодно. Даже порванные и брошенные в топку в порыве гнева из-за недостаточного внимания к ее персоне чертежи с разработками нового проекта. От нее устаешь частенько, когда на нее вдруг находит всепоглощающая волна невозможной набожности, и она чуть ли не берет на себя роль священника, чтобы наставить тебя, неверующего грешника, на путь истинный. Но в скором времени ты понимаешь, что стоит лишь пару раз кивнуть снисходительно головой, а затем подняться на ноги и, крепко и ласково прижав ее к себе, сказать чутким поцелуем о том, что ты и так признаешь себя неправым перед ее королевским величеством, как она забывает обо всем на свете и превращается в маленькую белую ленивую кошку, свернувшуюся уютно клубочком у тебя на коленях. Она любит спать, когда я сижу за работой, прикорнув на моем плече, и мне остается лишь нежно улыбаться, слушая мерное тиканье настенных часов, сливающееся с ее умиротворенным сопением. Иногда мне кажется, что она могла бы быть ангелом, если бы не была такой чертовкой. Она умеет быть такой нежной, какой невыносимо капризной способна стать из-за любой мелочи, которая каким-то образом задела ее самолюбие. И даже я, со своим миролюбивым по жизни нравом, иногда не выдерживаю и срываюсь на крик, понося ее самыми безобидными, но звучащими из моих уст довольно-таки оскорбительно ругательствами. Потом мне естественно приходится извиняться, краснея за свое неподобающее поведение, и чуть ли не на коленях умолять ее забыть всё и не уходить. Она и так не уйдет, я знаю. Но ее скрещенные на груди плотно руки и сверкающие испепеляющим, пусть и наигранным, презрением глаза каждый раз заставляют вздрагивать мое давно захваченное ею в чудесный, сладостный с небольшой горчинкой для интереса плен сердце. Она хорошо умеет пользоваться моей некоторой мягкотелостью и играет со мной периодически в довольно обидные игры, показывая надо мною власть, которую она так любит, пусть и не всегда готова это признать. Я же делаю вид, что достаточно покорен, пока дело не доходит до очередного проекта. И тут уже она прекрасно знает по опыту, что мою упрямую и непоколебимую увлеченность любимой работой ей не сломить. Она будет злиться, ругаться, рвать копии моих расчетов, специально написанные для этих ее инквизиторских забав, но в конечном итоге с неохотой признает свое поражение и уже на третий день, уставшая и вполне довольная хотя бы моими потрепанными ею нервами, будет с невинной улыбкой приносить мне в кабинет кофе и даже обед, зная, что во время работы над серьезными заказами я терпеть не могу надолго покидать свое бумажное гнездышко. Зато потом, по окончании ее мучений одиночеством и обидой на весь мир, который, по сути, составляю в первую очередь я, она будет вознаграждена поездкой куда-нибудь за город, на природу. Конечно, чаще всего подобные вылазки устраиваются не ради романтичного препровождения времени вдвоем, а для серьезных испытаний плодов моего труда со всей командой конструкторов. Но ее это мало заботит. Скорее, напротив, она этому очень даже рада. Ведь ей выдается прекрасная возможность совместить два приятных дела: отчитать меня невозмутимым голосом что-то замыслившей злодейки и посидеть потом со мной же ранним утром на сыроватой траве, встречая персиковый, свежий рассвет. И всё же... несмотря на все наши ссоры, коим зачинщиком всегда была она, несмотря на все ее принципы и взгляды, абсолютно не сочетающиеся с моими, что часто мешает пониманию, она самое дорогое для меня существо на свете. Ее глаза — это холодный огонек, которым я готов любоваться бесконечно, ее руки — это нежные тиски, которые становятся шелком, когда я покрываю их ласковыми легкими поцелуями, ее губы — это чистейший яд, который превращается в кленовый сироп, когда она отодвигает всю вражду прочь и становится чуткой и трепетной голубкой, воркующей странные приятные глупости мне на ухо. Она никогда не станет идеальной. Впрочем, как и я не смогу дать ей больше, чем мне позволяют мои способности и возможности. Мы непохожи и близки. Все остальное сокрыто вуалью ненужности и неважности. Она прекрасно знает, как сильно она нужна мне, а я отлично понимаю, как велика ее преданность мне. Но никто из нас ни разу не сказал этого прямо, в глаза. Это абсолютная истина, не требующая иных доказательств, кроме того, что, несмотря на всё неприятное и печальное, что было между нами, мы продолжаем жить вместе, под одной крышей, и полностью счастливы в своем тесном и теплом мирке мелких раздоров и нежных примирений. Когда у меня обнаружили рак легких, она ничего не сказала. Выражение ее светло-лиловых глаз, казалось, ни капли не изменилось. Они лишь потускнели едва заметно, и больше ничего. В ночь сразу после того, как мне поставили диагноз, я первый раз за три года нашего странного воинственно-мирного романа слышал, именно слышал, а не видел, как она плачет. Тихо, но навзрыд. Просто плачет, зарыв лицо в подушку. Я тогда сделал вид, что сплю. Не хотелось застать ее врасплох. На следующий день она вела себя как ни в чем не бывало. Разве что стала мягче в ссорах, которых так и не убавилось, несмотря на резкие перемены в нашей жизни. Ее улыбка была столь же загадочна и лукава, а язык также остёр на обидные словечки. Вечером она молча принесла мне лекарство и, подождав пока я его выпью, также молча забрала пустой стакан и покинула комнату. Вскоре мне дали новый проект. Она устроила мне небольшую традиционную взбучку и уже на вторые сутки преспокойно обеспечивала меня обедами в кабинете и вечерним приемом лекарств. Ничего не было сказано по поводу усталости. Ночью она приходила бесшумно ко мне, идя по холодному полу босиком, включала тусклую настольную лампу и садилась мне на колени, кладя отяжелевшую белокурую головку мне на грудь. Ни одного слова, ни одного упрека. Она давала мне работать столько, сколько я считал нужным, и не засыпала, пока я сам на руках не относил ее в кровать и не ложился рядом, крепко прижимая к себе, обнимая за тонкую, хрупкую талию. Больше я не видел ее слёз ни разу. Мы просто делали вид, что все идет как прежде и ничего не изменилось, кроме отношения нас обоих к моему последнему, как я отлично чувствовал глубоко внутри, проекту. Я спешил закончить его как можно скорее. Она не мешала мне. Больше того: она мне помогала, став моей музой. Конечно, она ничего не смыслила в физике и технике, но ее негласная немая духовная поддержка давала мне силы не сдаваться и стремиться к тому, чтобы довести дело до конца. Я, правда, не знаю, что будет потом. С некоторых пор мы привыкли жить настоящим. И когда я начинаю думать о том, что будет с ней, когда я уйду, мне становится настолько страшно, что я предаюсь этому созданному вместе обману, веря намеренно наивно в то, что эта болезнь — всего лишь страшный сон, приснившийся нам обоим. К сожалению, этот обман не сможет продлиться вечно. Мне придется однажды ее оставить одну, и не по собственной воле. Во время таких размышлений меня спасает только одно. Я знаю, насколько сильной она может быть. Я знаю это уже по тому, что она делает для меня сейчас. Пока я живу, пока я рядом. Она отвергает всё, кроме того чувства, о котором ни один из нас никогда не заикнется вслух. Даже когда я буду на пороге смерти. Потому что не стоит. Потому что не надо. Потому что известно и так. И лучше уж сохранить это в тайне, которая связывает нас двоих сейчас и будет связывать всегда. Это наша маленькая тайна. Наш маленький мир. И он не умрет, даже тогда, когда умру я. Он будет с нами, несмотря ни на что. И если бы меня когда-нибудь спросили, что это бьется в унисон между нами и не дает разбежаться по разным темным углам после очередной глупой перепалки, я бы ответил невозмутимо и обыденно, пожав спокойно плечами: это просто любовь. Просто любовь.