Узы ненависти

«Удачи глотать пыль за сестрой... Хах!» — негодовала Анна сидя в машине такси. Попытки убедить саму себя в том, что слова сказанные Чаоланом её никак не задели успехом не увенчались. Потому всё поездку бедному таксисту приходилось ехать под злобное ирландское бурчание, молясь, что это не он стал его причиной, и недовольная иностранка не устроит скандал. Анне же просто хотелось побыстрее добраться до дома. Только не до того «дома» который ей специально выделила Мишима Дзайбацу, а до того дома который она начала снимать ещё перед тем как начать работать на Казую. И если быть точным, то это был вовсе не дом, а современно оформленная квартира-студия, находящаяся в одном из центральных районов Токио. Для среднестатистического туриста, конечно, дороговато. Но, а чего ещё стоило ожидать от центра? Развлечения, достопримечательности, кафе, бутики и, разумеется, огромный поток людей в котором так просто потеряться. Или затеряться. В любом случае, с момента как младшая Уильямс стала работать на Казую она, пусть и редко, но появлялась в своих съёмных апартаментах. Обычно она приходила сюда с огромными пакетами после многочасового шопинга или будучи слегка под шафэ, возвращаясь из какого-нибудь клуба. Нередко было и такое, что Анна возвращалась не одна... Может же молодая совершеннолетняя девушка позволить себе развлечься? Да? Вот и Анна считала, что может. Но сегодня вернувшись в эту квартиру развлекаться не было совершенно никакого желания. Она зашла, как по обыкновению, переоделась в домашние специально оставленные здесь шорты из серой джинсы и майку выцветшего красного цвета. Включила телевизор, да только японский лепет даже как фоновый шум уже начал раздражать. Девушка сразу же его выключила. Есть не хотелось. Спать тоже, и о каком спать вообще могла идти речь? Было всего каких-то восемь вечера. Осадок после разговора с Ли Чаоланом никуда не исчез. Чувство поражения в словесном поединке неприятно скребло по нервам. Хотя, казалось бы, никакого поединка, так, небольшая перепалка. В этом состоянии Анна как на автопилоте начала заваривать себе чай. Вернув управление, она с удивлением приметила, что несмотря на то, что как минимум один кухонный шкафчик был забит чаем под завязку, его распитием она занималась редко. Может она просто стала не пить, а дегустировать? Но сейчас было без разницы ведь в кружке у неё был не какой-нибудь оздоравливающий, омолаживающий, элитный японский чай, а уже знакомый и родной «Bewleys». Анна привезла его из самой Ирландии и пока не нашла где такой можно купить в Токио. Даже склонялась к тому что его здесь нет, а потому конкретно этот чай пила ещё реже. Сидя в сером кресле в позе лотоса, с кружкой чая в руках, Анна незаметно для себя погрузилась в раздумия. Думала она обо всём понемногу: турнир, работа, родной дом, дальнейшие планы, родители... И конечно она не забыла вспомнить о Нине. Хотя какое тут вспомнить, эта блондинистая сучка не выходила у неё из головы с момента разговора с Чаоланом. И даже больше, порой возникало такое чувство, будто столь ненавистная старшая сестрёнка это в принципе единственное о чём девушка способна думать. Едет ли она на работу или идёт вечером куда-то развееться, провоцирует ли она Чаолана или обсуждает с Казуей её задачи как телохранителя на ближайшем мероприятии – Нина не выходит у неё из головы. И самое противное, что это всё как будто бы логично..? Ненависть к сестре и при этом зацикленность на ней. Это почти естественное состояние Анны. От этой мысли у девушки неприятно кольнуло в груди. С ненавистью ей всё понятно, но вот невозможность выбросить Нину из головы хотя бы на какой-то короткий промежуток времени её неимоверно раздражала. «Может она хоть от икоты умрёт?» После этого ехидного замечания только сильнее затянуло в размышления. Анну ни на секунду не радовал факт того, что она думает о сестре практически всё своё пребывание в Японии. Да и до Японии ситуация была такая же. Чего греха таить? Даже на турнир она отправилась только из-за Нины. А ведь так и до помешательства недалеко... Или это оно и есть? «Аргх! Да что за бред?» ... Или, вдруг, правда? Чисто гипотетически... Пускай Анна всем своим существом отрицает и отгоняет эту мысль – червь сомнения уже закрался и обязательно даст о себе знать. В определённый момент она спросит себя: «Это действительно всё ещё просто «соперничество»?» или «Я правда делаю это ради мести?». И быть может, придёт к выводу что «месть» и «соперничество» давно переросли в болезнь. Что же ей тогда делать? Ну от любой болезни нужно лечиться, но как? Попытаться исцелиться с помощью победы над Ниной? Удовлетворением и потаканием ненависти? Нет, это не лучший вариант. Такой способ лишь усугубит ситуацию. Анна просто продолжит бегать за ней по всему свету и, кто знает, догонит ли? А следовательно, исцелиться ли? Девушка ещё не осознавала масштаб возможной проблемы, но червь сомнения уже закрался. И от него было невыносимо тошно. Она терпеть не могла Нину, всё отдала лишь бы не иметь с ней ничего общего! Но сколько бы ни пыталась прекратить крутиться вокруг неё, убрать её из своей жизни... Ничего не получалось. Напротив, с каждой попыткой она лишь больше привязывала себя к сестре. Привязывала себя страхом, обидой и злостью. Она неоднократно пыталась вернуть все эти чувства, вернуть в двойном размере, но каждый раз лишь глубже закапывала саму себя. И так практически всю свою сознательную жизнь. Анна соперничала с Ниной почти всё детство и соперничала во всём, но камнем преткновения стали боевые искусства. Не то чтобы шестилетняя Анна хотела заниматься чем-то подобным. Она, как и любой другой ребёнок, тренировкам и упорной работе над собой предпочла бы просто гулять. Или играть с другими детьми... Тем более, о какой работе над собой может идти речь когда ты ребёнок? Ты ещё не сформировался ни морально ни физически. Тебе ещё не над чем работать и нечего улучшать. Нет осознания и понимания того, что ты из себя в принципе представляешь, да и чёткое понимание этого в столь юном возрасте вряд ли приведёт к чему-то хорошему. Конкретное виденье в данном случае будет лишь рамкой, ограничением. Как хорошо, что этому конкретному виденью у ребёнка не откуда появиться. Он только познаёт мир и если, к примеру, вчера он говорил, что хочет стать супермэном, то после просмотра какой-нибудь кулинарной передачи он может заявить, что обязательно станет кондитером. Разумеется, если у ребёнка нет конкретного плана на свою жизнь, полноценного понимания кем он является сейчас и кем он хочет являться в будущем, то это не исключает возможность того, что ему кто-нибудь это всё расскажет. Какие-то третьи лица. Правда, очень часто эти третьи лица – родители. Как уже было сказано, Анна не питала интереса к боевым искусствам. Её круг интересов ограничивался играми, общением с другими детьми и своими родителями. Родители – это ключевые фигуры в жизни любого ребёнка и на их плечи возложена тяжёлая задача – воспитание полноценной личности. Это крайне тяжёлый и трудоёмкий процесс. Уделять внимание, заботиться, гордиться и поддерживать, при этом не строя вокруг ребёнка «культ». Редко какой родитель способен справиться с такой задачей хорошо, ещё меньше тех кто может справиться идеально, а в противовес им выступают все те родители, что еле как дотягивают до «троечки». Ричард Уильямс, серьёзный, спокойный мужчина. Вроде бы он был хорошим отцом. Никогда не кричал. Да и просто не ругал. Даже за дело. Похвалы от него тоже трудно было дождаться. Очень сдержанный мужчина, но было видно, что он, вроде бы, любит своих дочерей. Вроде бы. По крайней мере мама так и говорила Анне: «— Дорогая, я же тебе говорила, папа любит вас обеих одинаково — Но почему он опять ушёл с Ниной играть? — Котёнок, не играть, а тренироваться — И что?! Почему Нина проводит с папой больше времени? И почему я не могу тренироваться вместе с ними? Почему? Почему? Почему! — Потому что ты ещё слишком маленькая. Да и зачем тебе это?» И вправду? Зачем ей это? Сейчас, вспоминая слова мамы, девушка и сама не совсем понимала почему её так сильно волновало сколько времени Нина проводила с отцом? И на кой чёрт ей вообще сдались эти тренировки? Но следом за этими вопросами приходят воспоминания. Как мама в столовой ссорится с отцом. Как в её глазах вместе со слезами застывает немой вопрос «Почему?». Почему он просто не может любит обоих своих детей одинаково? Есть ли у этого хоть одна внятная причина? Может ли он хоть что-то сказать в своё оправдание? Что-то помимо решительного «Ты не поймёшь!»? Молчание. Ричард, кажется, смог увидеть этот вопрос. По Ричарду обычно сложно понять, что он чувствует, однако Хизер не просто так его жена. Ей достаточно и этой паузы чтобы понять – её вопросы останутся без ответа. Мужчина только-только собирается выдавить из себя, менее решительное, но всё ещё до ужаса осточертевшее «Ты не поймёшь», а ссора уже готова продолжится. Но вдруг, чуткий слух Ричарда слышит тихинький всхлип. «Анна, выходи» — устало сказал он дочери. Дверь, что до этого казалась плотно закрытой, слегка поскрипывая открывается, и из дверного проёма выходит маленькая Анна, с хлюпающим носом и красным лицом. Отец подозвал её к себе, сел на корточки. Та лишь робко, еле волоча ноги по полу, подошла к нему. — Мы вроде это обсуждали, ты не должна подслушивать... — Он покосился на открытую дверь — и тем более подсмаривать, когда мы с мамой разговариваем — его голос был спокойный, в нём не было и тени осуждения или порицания. В нём не было ничего. — Я случайно... Я не хотела... — всхлипывая лепечет куда-то себе под нос девочка. Она не боится отца, но не смотрит на него, опустив глаза в пол. — Неважно, главное больше так не делай — голос мужчины по-прежнему пустой, не выражающий абсолютно ничего. Будто он говорит всё это не для того чтобы призвать дочь к ответственности; донести до неё мысль, что обещания надо выполнять. Нет, он говорит это словно для галочки. Просто потому что нечто подобное он и должен был сказать. Маленькая Анна чувствует это безразличие и начинает всхлипывать громче. Её лицо ещё больше краснеет – она усиленно пытается не разрыдаться. Мама наблюдавшая сцену более не могла это терпеть. «Котёнок, сходи, поиграй во дворе» – она берёт с большого обеденного стола бумажное полотенце, вытирает дочери слёзы, помогает высморкаться. Напоследок целует в лоб и улыбается ей. Анна, пусть и сквозь пелену слёз, но улыбается в ответ, а после быстро разворачивается и убегает прочь из столовой.