Нечто большее, чем просто попугай

Аграба. По большому базару между двумя рядами палаток важно и неспешно вышагивает породистый вороной скакун, в седле которого еще более важно восседает Джафар. Завидев всадника, все торгаши и оттесненные стражниками в сторонку простолюдины разом попадали на землю в почтительном поклоне, ведь этот таинственный незнакомец был главным визирем султана. Молодой визирь не отличался приятным характером и поэтому все, кто был ниже его чином, всячески старались ему угодить, или, по крайней мере, не навлечь на себя его гнева, а потому, когда все оказали честь столь важной персоне, ясное дело, никто не заметил исчезновения одного яйца с прилавка. Джафар был невероятно ловким вором и еще ни разу в своей жизни не попадался на краже, в отличие от Аладдина, которому каждый день приходилось с буханкой в руке удирать от Расула и его подчиненных. Джафар рос в нищете, а потому все детство и отрочество упражнялся на территории родимой деревушки в умении брать, что плохо лежит. Ему хотелось выжить и потому инстинкт самосохранения всегда брал верх над моральными принципами, которые всеми силами старались навязать ему его набожные родители. Но тогда все было ясно — ему хотелось есть, а денег у родителей не хватало, потому он редко наедался за семейным столом, однако зачем ему было сейчас красть яйцо, если он жил во дворце и у него и так было все необходимое? А все было не так просто. Это было яйцо попугая, которое вместе с многими дюжинами таких же яиц привезли в Аграбу из заморской страны, так как здесь они считались деликатесом. Если же какие-то из них оказывались свежими, то их подкладывали в клетки к другим продающимся попугаям и заставляли их насиживать эти самые яйца, чтобы вылупились птенцы и их можно было сбыть. Однако Джафар нашел этому товару лучшее применение, так как давно загорелся идеей искусственным образом вывести попугая из яйца и с первых дней учить птенца разговаривать, так как если его купить на рынке, то сделать это будет сложнее, так как птах будет жить в клетке с другими пернатыми и сильно привыкнет к их языку. Джафар прочитал талмуд о разведении птичек и уходе за ними и даже соорудил инкубатор, но не было главной составляющей всего этого, без чего все это не имело смысла. А стянул яйцо Джафар потому, что не привык за что-то платить, предпочитая вместо этого красть. Правда, выбирать ему было особо некогда, так как самое главное было — не попасться, поэтому Джафар цапнул первое попавшееся, понимая, что если яйцо будет неоплодотворенным и ничего из него не выйдет, он сможет попытаться еще раз, столько раз, сколько понадобится. С несколькими яйцами же было гораздо сложнее — во-первых, их не так просто незаметно украсть и тихо унести, при этом не раздавив, а во-вторых, машина-инкубатор не была идеальной — многие показатели, необходимые для развития зародыша в яйце, регулировались автоматически, однако переворачивать яйца нужно было вручную, а с несколькими за месяц можно было замучиться, если учесть то, что переворачивать их нужно каждые пять-шесть часов. Джафар запустил небольшой приборчик и положил внутрь свой трофей. Спустя четыре дня Джафар решил с помощью небольшого светильника проинспектировать его на наличие в нем жизни, посмотрел на подсвеченное яйцо и очень обрадовался — оно было оплодотворено, так как под скорлупой начала формироваться кровеносная система и малюсенькое сердечко. Затем, когда минуло еще пять дней, экспериментатор еще раз тем же нехитрым способом посмотрел сквозь скорлупу и заметил, что там что-то зародилось и уже начало шевелиться. Что-то живое. Что-то совсем не похожее на попугая. На секунду Джафар даже усомнился в том, что это — яйцо попугая, и побоялся, что оттуда может вылезти что-то другое. Время неспешно шло, и вот плавно протекло четыре недели с того момента, когда яйцо было положено в инкубатор. Джафар поздним вечером уже собирался ложиться спать, но перед этим решил проверить состояние лежащего в недрах аппарата яйца, как обычно делал перед отходом ко сну, и заметил, что оно начало шевелиться. Забыв про все на свете, Джафар принялся готовиться к встрече молодняка, параллельно с этим наблюдая за тем, как его будущий питомец своим маленьким клювиком пробивает себе путь к свету. Птенчик довольно долго бил изнутри по скорлупе, время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть и перевести дух, и наконец вылез из яйца после стольких стараний. То живое существо, которое в итоге узрел Джафар, было голым, слепым, с большой головой, ярко-розовой кожей и тонкой шейкой с выраженным зобом на ней. Джафар осторожно положил его в импровизированное гнездо, которое сам соорудил, а на следующее утро взял специальный шприц, наполнил его вареным яичным желтком, который до этого тщательно продавил через сито, и принялся потчевать нововылупленного, а когда зобик малыша раздулся, то положил его обратно. Прошло чуть больше недели. Яго, как было решено наречь питомца, заметно подрос, начал постепенно открывать глазки и покрываться редким светло-розовым пушком, а спустя три с небольшим недели после вылупления уже имел более густое и яркое опушение, полностью открыл глаза и начал разговаривать, в основном постоянно кликать по имени своего хозяина, в то время как до этого момента времени просто пищал. Спустя еще месяц с небольшим птенчик начал постепенно покрываться перьями и у него начали расти коготки, а сам он был настолько болтливым и горластым, что его было просто невозможно заткнуть. Яго принадлежал к крупным попугаям, а потому взрослел намного дольше своих миниатюрных собратьев — ходить он начал только в два месяца и одну неделю, до этого времени путешествуя по дворцу и окружающему его саду на плече у хозяина, в три месяца начал самостоятельно кушать твердую пищу и полностью оперился, а в четыре начал учиться летать. ***** Чем взрослее становился Яго, тем сильнее он начинал наглеть и хулиганить, однако его хозяин в основном прощал питомцу его проделки, так как то незначительное количество нежности и доброты, которое все-таки у Джафара было, распространялось исключительно на его любимца. Джафар был злым и жадным, и его попугай потому и стал таким же, ведь домашние животные всегда являются отражением своих хозяев. Но Яго нравилось быть таким, ведь при таком раскладе они были не просто человеком и его домашней птицей, они были единомышленниками. Джафар считал, что птицы, в отличие от людей, не способны на предательство, и неоднократно говорил своему питомцу: «Яго, мне иногда кажется, что ты — мой единственный друг в целом мире». Как же он ошибался! Яго был очень привязан к своему хозяину и всегда находился где-то поблизости: когда визирь ел, то на его запястье обязательно сидел птах и ел из его тарелки, так как считал, что самая вкусная еда именно там; когда Джафар спал, то к нему на подушку ложился его приятель, который довольно редко находился в своей серебряной клетке; когда министр беседовал с повелителем или выполнял другие служебные дела, его пернатый любимчик в обязательном порядке сидел у него на плече. Хоть Яго уже давно вырос и научился летать, он все равно практически все время сидел у хозяина на плече, так как привык и чувствовал себя там в безопасности. Самое страшное, что там могло с ним случиться — султан-дурачок запихнет в клюв сухарик, да и то не всегда, так как главный советник был в полтора раза выше своего господина и последний мог дотянуться до его плеча и его попугая только тогда, когда Джафар учтиво кланялся. Джафар был рядом с Яго с самого его рождения, и хоть птенец первые несколько дней еще был абсолютно слепым, а последующие две недели хоть и начинал потихоньку открывать глаза, но еще не различал лица хозяина, однако он чувствовал его теплые пальцы каждый раз, когда последний кормил его из шприца. Было так спокойно и хорошо... Джафар очень любил своего подручного и часто беседовал с ним, рассказывая ему обо всем на свете, начиная от своих коварных планов и заканчивая сокровенными тайнами и мечтами о светлом будущем. Он грезил о султанском троне, о высокой и худой супруге, под стать ему, которая будет обладательницей длинной черной шевелюры и налитой груди и которая нарожает ему кучу сыновей, каждого из которых он наречет в свою честь. Если бы он только знал, что ни одной из этих мечт не суждено будет осуществиться... Да и когда Джафар загадал джинну свое первое желание — стать султаном, то сразу же после его исполнения подарил своему питомцу небольшой тюрбан с маленьким, но самым настоящим рубином и помимо этого, даровал ему титул своего главного визиря. Яго жилось очень хорошо, как только его хозяин пожелал стать самым могущественным колдуном, так как у него появилась возможность нежиться в роскоши и мстить султану, запихивая ему в рот сухари. Чародей знал о том, чего больше всего на свете хочет его любимец, а потому силой магии сразу же сделал предыдущего правителя марионеткой, чтобы Яго мог поразвлечься. ***** Воспоминания Яго рассеялись, словно утренний туман, и он отложил в сторону картинку, на которой он сидит на плече у своего вечно безразличного ко всему на свете покойного хозяина и корчит рожу. «Что же я натворил? — горестно запричитал Яго. — Как я мог так подло и гадко поступить с единственным человеком, который хорошо относился ко мне? Да, Джафар, бывало, иногда срывал свой гнев на мне, но это было не так уж и часто, в основном он был ласков со мной и гладил, и вдобавок ко всему прочему, я понимал, что мы с ним — нечто большее, чем человек и его питомец. Мы были лучшими друзьями, кроме нас, у нас больше никого не было». От новой порции воспоминаний на глаза попугая навернулись слезы, невзирая на то, что он отродясь не плакал. Сейчас ему было слишком горько от многочисленных осознаний. «Он говорил мне: «До чего же ты кровожадная пташка, Яго!», когда мы с ним обсуждали наш коварный план. Он уважал меня и прислушивался к моему мнению. Это же я порекомендовал Джафару жениться на принцессе, и он согласился с моими доводами, когда я еще предложил скинуть после свадьбы султана и его дочурку в глубокую пропасть. Было время… А что же сейчас? Я непонятно с чего вдруг решил, что если я перейду на сторону добра, то меня сразу же начнут уважать и ценить. Как же я ошибался… Мне было плохо находиться в заточении в лампе, и я тогда рассудил, что нас с хозяином туда упрятали в наказание за наши злые поступки, и потому решил начать заботиться о собственном комфорте, «дорожить собой», и потому неожиданно надумал перейти на сторону наших с Джафаром общих врагов и предать своего хозяина, считая, что здесь ко мне будут относиться совершенно иначе». Яго на всякий случай облетел помещение, чтобы убедиться, что его стенаний никто не слышит, и продолжил негромко ныть, надеясь успокоиться и прекратить поток своих мыслей, раздирающих его душу. «И что я имею в итоге? Я мало того, что принялся вставлять Джафару палки в колеса, когда он почти одержал победу, так я же еще собственными лапами, скинув лампу в кипящую лаву, умертвил того, кто заменил мне мать, соорудив инкубатор и выкормив меня из шприца. А Аладдин и Жасмин же меня в грош не ставят, чуть что произойдет, все на меня валят, даже не пытаясь разобраться, я всему этому виной или же нет. Конечно, я никоим образом не собираюсь отрицать того, что я не безгрешен, но иногда я в самом деле бываю не при чем, а несмотря на это я в абсолютно любой ситуации становлюсь козлом отпущения. Это нечестно! Я думал, что все будет совершенно иначе!». Попугай начал рыдать. Ему было больно признать то, что во всем этом виноват лишь он один и никто больше, однако от осознания этого ничего не менялось, все равно все оставалось таким же плохим. «Джафар верно говорил в свое время: «Если бы не я, ты сидел бы в клетке на базаре и верещал: «Попугай хочет сухарик»». И правда, я бы вылупился в лавке у какого-нибудь барыги, сидел бы день-деньской в клетке и верещал бы, требовал бы сухарики, и это в лучшем случае, а мог бы стать и частью блюда на столе у какого-нибудь богача. Меня могли бы просто сожрать, и мир бы не узнал о попугае Яго! От какой же страшной участи спас меня мой хозяин! А какой же я подлец, раз посмел поступить так со своим единственным благодетелем!».