Смерть ангелов

Мечика будто вернулась в недалёкое детство, — вот только если раньше она сама ради интереса погружалась во тьму, закрывая дрожащие веки под голос дедушки Зола, — отцом она его больше не называла, когда после этого он чуть не задохнулся от застрявшего куска мяса, — окуная детские птичьи руки в мрачную неизвестность, полагаясь только на свой нюх и слух, и она всё равно всегда падала в горячие руки мужчины, который постоянно подстраховывал, находясь рядом как тень; она никогда не слышала и не чувствовала его рядом, но каждый раз он появлялся в нужный момент, когда тьма тянула её за ногу, забирая детский вскрик в небо, — Мечика, не торопись, всему своё время, — и вечно грозное и громкое «Мецуселах» сменяется на хриплое и почти болезненное «Рейн», когда тёплый дождь касается оголённых участков кожи, напоминая его губы, пальцы и дыхание, — он снова пролез сквозь вентиляционный вход, не попадаясь на глаза смотрительницы и капитана тюремного корабля, укутываясь с ней под одним хлипким одеялом на узкой койке, сцеловывая дрожащие, будто росинки, слёзы с ресниц, улавливая тихие и сдавленные слова девчонки: я тоже стану бессмертной Рейн, ты не будешь один, я буду с тобой, я обещаю, Рейн, я... А Мецуселах лишь чётче чувствует холод и резь от железного креста впивщегося в старое-молодое сердце, — как бы он не отшучивался и не успокаивал Мечику, но каждый год, или каждую сраную вечность с замершим бегом стрелок на часах его жизни, он до сих пор ощущает каждой трещиной, опять, в руках-ногах после очередного побега от охотников на его голову; каждой новой пулей прошившей его дырявые лёгкие, опять; после каждой, редкой, смерти близкого человека, опять-опять-опять, прошу, хватит, Мечика, я не смогу смириться с твоей... — и сердце воет в давно забытой молитве, когда его взгляд ещё провожал прямую спину Фреи, а слух ласкало чтение Юки под лёгкой тенью дерева, когда девичьи губы секундно прикосаются к шрамам вокруг креста, — — она не выдерживает и поднимает лицо к плачущему небу, позволяя забрать с собой и её слёзы, — сейчас тьме не нужно прикрываться завесой сна; оборачиваясь, Мечика видит ползущую маленькую тень, с длинными руками-ногами, пробившими спину жуткими отростами, смутно напоминающие ангельские крылья — и искривлённые, неправильные и чёрные перья вырываются с тонкой кожи, устилая и скрывая от взора трупы под ногами ангела. А поворачиваясь обратно, вперёд к горизонту, где гримит гром и режет глаза молния, она видит туманную тень Рейна с падающим потоком дождя, и его тихий и нежный голос всё так же звучит в её голове, — Мечика, я люблю тебя, Мечика, найди меня, Мечика, я жду тебя... Мечи... — молния в последний раз сверкает, и даже гром не заглушает шёпот; она вскидывает руку и сжимает колыщущуюся фигурку, и когда её хватают за руки, ноги, волосы, позволяет шептать что-то о боли, новом мире и перерождении, оставлять кривые вертикальные борозды на лопатках и утаскивать в мир-наоборот, где кровавые океаны наконец выходят с берегов и обрушиваются на грешную землю смывающим всё на своём пути потоком, в недрах которого прячутся чёрные ангелы с потухшими крыльями. Небо рыдает от пробивших его плоть небоскрёбов, и выпускает своих монстров вниз, — и Мечика лишь сильнее перехватывает свою косу, резким движением стирая холодную кровь с щеки. Ворон пронзительно вскрикивает, срываясь с изувеченной руки ангела, — жёсткое крыло касается её лица, закрывая взор, и она сдаётся, — он ведь мёртв, не так ли? В крике птицы она различает шумное звучание листвы и мерное дыхание, — в её тьму пятнами пробиваются лучи чего-то светлого и яркого, и на мгновение она задерживает дыхание от неизвестности, — я с ним, наконец-то, я с ним, всё закончилось, я умерл... — Мечика, просыпайся. Тёплые, живые и такие реальные губы касаются её зажмуренных век, окрашивая лицо в нежно-розовый, вдыхая в неё жизнь. Его глаза замирают в взволнованном вопросе, пока ладони лихорадочно поглаживают щёки. — Всё хорошо, Рейн, всё хорошо. Просто дурацкий кошмар. Они больше не верят в ангелов — они верят в маленького мальчика, который наконец обрёл покой в смерти прошлого мира.