Вифлеемская Звезда

            Всё начинается с шагов.       С холодного уличного ветра, который скрипит створками и тревожит догорающую свечу. С янтарных, как глаза Иосифа, капель горячего воска. С молочного света звёзд. Всё начинается с Господа, и всё Им же заканчивается.       Мария вдыхает свежий, мокрый воздух и кутается в голубую матушкину шаль. Зябко и промозгло. Пальцы совсем окоченели, от сырости свернулись свитки с писанием. За окном тихо, как никогда, только весело позвякивает колокольчик на деревянной ставне.       Ей кажется, что что-то происходит. Мария слышит хлопанье крыльев и пение столь тонкое, что любой мастер, выдувающий плавящееся стекло, позавидовал бы воздушности этой песни. Слова невозможно разобрать, но они прекрасны и возвышенны.       Что бы ни происходило, Мария знает — нужно закончить читать. Она чувствует, как её душа тянется к книге Исаии, она ощущает, что недосказанные слова встали ей поперёк груди, сковали лёгкие в железные кандалы. Она кидает взгляд на пергамент и читает тихо, чтобы не разбудить дремлющую матушку.       — Итак, — шепчет Мария,  — Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил.       Звенят колокольчики, бьются крылья, шелестит радостный ветер, срываются капли весеннего дождя, и всё это смешивается, и поёт, и радуется, и…       И вот он перед ней: в белоснежных робах, с кожей, словно бы вырезанной из ствола цветущего миндаля, со смоляными кудрями и лицом, одновременно не имеющим ничего общего с человеческим и полностью его повторяющим. Вот он — посланник Божий, вылитый из Его милосердия. Вот он — величие денниц Господних. Его дыхание наполняет комнату святостью, его глаза смотрят с зоркостью сокола, с умом старца и любовью юнца. Мария делает шаг назад в трепете перед посланником Господа и натыкается спиной на побелённую мелом стену.       Она пытается преклонить колени, но ноги её не слушаются, а слова застывают в горле. Гавриил останавливает её лёгким движением руки и… сам опускает голову, складывает крылья и падает ниц.       — Радуйся, Мария, благодати полная! — говорит он нежным голосом. — Господь с тобой! Благословенна ты между жёнами!       Она не может вымолвить ни слова, лишь жмётся к холодной стене и пытается не заплакать от любви к Богу, от счастья, данного ей и от… предчувствия чего-то невероятного.       — Не бойся, Мария, — улыбается восторженный Гавриил. — Ты обрела благодать у Бога. Ты зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца.       Лоскут неба, выглядывающий из створок окна, захлёбывается в свете. Его не должно быть в сумерках, но Бог всесилен, и вот ночь озаряется сиянием. Мария сглатывает и, приложив руки к груди, изрекает полушёпотом:       — Я никогда не была с мужчиной… Как это возможно?       Гавриил чуть приподнимает голову и вдруг протягивает к Марии руку с орошённой дождями, невинной светло-розовой лилией. Она даже не моргает — до того велико её удивление.       — Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя, — говорит Гавриил, и теперь его голос становится выше и глубже. — Поэтому твой Сын будет и Сыном Божиим. Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не останется бессильным никакое слово.       Мария берёт из его рук нежную лилию.       Она тоже преклоняет колени, выставляет ладони вперёд, как в молитве, и вот глаза Гавриила встречаются с её глазами, голубыми, как небо, и столь же невинными.       На миг сонмы ангелы замолкают в ожидании. Солёные волны Галилейского моря застывают в кружевной пене, словно в фате невесты. Чёрные воды блестят слюдой под светом девы-Луны. Плотник Иосиф чувствует головокружение и опирается о стену своей мастерской, стараясь устоять на ногах. Небо не звенит сияющими монетками-звёздами. Перестают греметь даже колокольчики.       Она отвечает:       — Я, раба Господня. Аминь.       — Дядя Иосиф, а мы успеем в Вифлеем на Хануку?       Мария вздрогнула и оглянулась по сторонам. Опять она задремала! И, судя по всему, надолго…       Толпа мигрирующих куда-то пропала, и вокруг было тихо. Грузное небо нависло над тропой, и после ночных заморозков на земле потрескивал иней. Ослики тревожно фыркали, звенели колокольчики на их бруздах. Громко пел Клеопа, прерываясь на радостный смех. Мария поправила спадающую накидку и заметила маленького Иосию, взирающего на Иосифа большими-большими глазами.       Муж тяжело вздохнул. Разочаровывать детей никогда не хочется.       — Боюсь, что нет, малыш. Ханука уже завтра, а мы едва подобрались к дому почтенной Рахили. — Иосиф потянул ослика за уздечку, когда тот заупрямился и остановился у рожкового дерева. Потом посмотрел на Марию и удивился, найдя её проснувшейся. — Ты же дремала. Я разбудил тебя своими разговорами?       Мария покачала головой.       — Что ты! Я проснулась сама. Да и пора бы уже: солнце… — Она подняла голову на взбитые ветрами тучи. — Не светит, но уже день.       — Дядя Иосиф, — опять пропищал Иосия, — а мы не можем сегодня быстренько дойти до Вифлеема?       — Нет, потому что Марии нельзя ни быстро идти, ни ехать на скором ослике, иначе ей и нашему сыну будет плохо. Да и расстояние до Вифлеема слишком большое. Пойди, — кивнул Иосиф, махнув свободной рукой, — к матушке и попроси у неё ботиночки потеплее, не то замёрзнешь.       Это было правдой — то, что касалось её: с каждым днём Марии было всё тяжелее. Она плохо спала по ночам и часто молилась до рассвета, а дорогу переносила вообще ужасно. Приходилось постоянно останавливаться, и, если бы не не помощь Иосифа, Мария бы уже, наверное, замёрзла, изголодалась и свалилась с ног где-нибудь под деревом. Лучшего мужа и пожелать было нельзя.       — Радуйся, Мария, благодати полная! — Иосиф опустился на колени, низко склонил голову и взял её за ладони. — Прости меня, маловерного! Велик Господь в помыслах своих! Я не прошу тебя согласиться быть моей женой: ты заслуживаешь лучшего супруга. Я лишь молю: прости меня, дурака!       Мария тоже опустилась на колени, прямо на весеннюю, напоенную дождями землю, чтобы видеть прекрасные янтарные глаза Иосифа. Она коснулась своим лбом его.       — Радуйся, Иосиф: с тобой благословение Господа. Ты будешь отцом земным Спасителю, Который есть Христос Господь, и наречёшь ему имя — Иисус.       Мария улыбнулась. Это были хорошие воспоминания, и возвращаться к ним было приятно. Не всем было дано любить так сильно.       Дождь так и не пошёл, но воздух был мокрым и тяжёлым. Если резко вдохнуть, будет жечь горло и захочется пить. Было промозгло и очень свежо, поэтому Мария порадовалась, что укуталась в накидку, подбитую мехом, и что Иосиф надел плотный халлук. Они были в тепле, а это самое главное — и для Иисуса тоже. Мальчик должен скоро родиться, совсем-совсем скоро — Мария это чувствовала, как мать.       Опять послышались топот ног и хлопанье ткани. На этот раз с Иосией прибежал и Иаков: они оба подули на окоченевшие пальцы и вдруг резко перестали болтать и замолчали, воззрившись на Марию.       — Тётя, — наконец прошептал Иосия, — а вы правда видели ангела?       Мария ожидала такого вопроса, но всё равно почувствовала холодок, пробежавший по спине. Радуйся, Мария, благодати полная! Она быстро заморгала, чтобы отогнать воспоминания.       — Почему вы задаёте такие вопросы? — сурово спросил Иосиф. — Это неуважительно к старшим. Кто вам сказал это?       — Папа, — пристыженно пробубнил Иосия и потупился. Иаков тоже опустил взгляд на остужённую ночными туманами и ливнями землю.       — Вам действительно не положено спрашивать о таких вещах, — серьёзно кивнула Мария. — Но я отвечу вам, потому что считаю, что вы достаточно взрослые, чтобы никому не рассказывать о таких тайнах. — Мальчики с надеждой взглянули на неё. Их глаза засияли, и на щеках расцвёл румянец. — Ангел являлся ко мне несколько раз. Однажды, когда мне было шесть, он возвестил мне о кончине моего отца, почтенного Иоакима. Я тогда ещё училась в Иерусалимском храме.       — Мы соболезнуем вам, тётя, — в унисон сказали мальчики выученные слова. Мария не могла потрепать их по головам, потому что усидеть на ослике было немного сложно, и поэтому просто ласково улыбнулась.       — Спасибо. Мой батюшка, как и мама, сейчас с Господом. — Она умолчала о том, как надрывно стучало её сердце, когда её похолодевшую матушку выносили из дома в белом саване. — Так вот, ангелы сказали мне эту весть, а я, неразумное чадо, заплакала. Тогда самый главный из них начал петь, и всё его войско подхватило эту божественную мелодию…       Дитя толкнулось в её чреве, и слова застыли у губ клубящимся паром. Мария резко вдохнула: прохладный, кристально-чистый воздух наполнил её лёгкие. Она попыталась скрыть своё волнение, но каждый раз, когда сын заявлял о себе, её охватывало беспокойство. Что, если прямо сейчас?.. Господь с нею, но рожать ребёнка — это всё равно труд, и не хотелось бы, чтобы Мессия появился на свет невесть где… Но ничего не произошло. Нет, пока рано.       — Тётя, всё в порядке? — вежливо спросил Иаков.       — Помочь тебе слезть? Всё хорошо? — нахмурился Иосиф и уже собирался привязать ослика у дерева, но Мария покачала головой.       — Всё хорошо. Сын толкается, вот и всё. — Она попыталась улыбнуться, но её губы дрогнули. — Я говорила вам об ангелах. Они посланники Божьи, но ещё — миротворцы нашей души. Когда я плакала, ангелы успокаивали меня, как собственное дитя. Тогда я была ещё совсем малышкой, — Мария посмотрела на своих воодушевлённых племянников, — но Господь любит всех — даже крошек вроде малышки Есфирь. Вы помните дядю Алфея и его детей?       — Да, малышка Есфирь родилась совсем недавно, а у Иакова такое же имя, как у меня, — сказал Иаков. — Дядя Алфей женат на тёте Саломее, а она — двоюродная сестра первой жены дяди Иосифа.       Мария одобрительно кивнула и поспешила переменить тему. Еврейские семьи не должны забывать свою родословную, но ей не хотелось, чтобы Иаков и Иосия вспоминали о Ревекке — первой жене Иосифа. У них с мужем не было секретов друг от друга, и он ей сразу признался: Ревекку за него выдали, когда он был зелёным юнцом, ему тогда едва исполнилось восемнадцать. Друг друга они не любили и жили очень несчастно. Через три года Ревекка умерла, родив мёртвую девочку — в Назарете это бы сочли за неблагодать Господа, но раввин вступился за Иосифа и сказал, что нет его вины в этой трагедии.       — Тётя, — пропищал Иосия, когда Мария сделала небольшую паузу в своём рассказе о Иерусалимском Храме, чтобы попить тёплого молока, — ты не могла бы, пожалуйста, познакомить нас с ангелами?       — Разве можно так говорить? — опять посуровел Иосиф. — Иосия, разве ангелы — базарные торговцы, чтобы с ними знакомить? И вообще, хватит донимать Марию, — добавил он поучительным тоном. — Она устала и хочет спать.       Иосиф любил племянников, но вряд ли их понимал. Пока своих детей нет — вовек не научишься. Но Мария провела всю свою жизнь в окружении маленьких девочек и мальчиков, и она знала — они никогда ничего не делают просто так. И подчас намного умнее взрослых.       — Зачем тебе говорить с ангелами, Иосия? И тебе, Иаков, я же вижу, что ты тоже хочешь знать.       Престыженный Иосия молчал, понурившись, поэтому Иосиф немного смягчился и даже улыбнулся уголками рта.       — Не грусти, малыш. Говори свободно, но на будущее — знай, что на вопросы Господни ни один человек пока ответить не может.       — Спасибо, дядя Иосиф. Мы просто хотели, чтобы тётя Мария передала ангелам, что мы очень любим Бога. Молиться у нас не всегда получается, — признался Иосия, — но мы всё равно Его любим.       Это так тронуло милосердную душу Марии, что она готова была расплакаться, но сдержалась, чтобы не смутить мальчиков. Только приложила руки к груди, в которой трепетала песня любви к своей семье.       — Бог знает, что вы Его любите! Он нас знает лучше нас самих. Поверьте мне. Но ангелы сами решают, кому им показаться, — молвила Мария, а потом вдруг весело сощурилась. — Помните, мы утром выходили из дома доброй Сарры, что пустила нас переночевать?       — Помним, — серьёзно кивнул Иаков. — Вы с мамой шили вместе с ней и пели псалмы Господу.       — Так у меня есть кое-что для вас! — улыбнулась Мария и достала из одной из сумок завёрнутые в платок, ещё тёплые пирожки с козьим сыром, что они все вместе вчера испекли. Иосия и Иаков захлопали в ладоши от счастья. — Иначе какая Ханука без угощений?       Получив по лакомству, мальчики поблагодарили тётю и побежали к Мирьям и Клеопе, стараясь не раскрошить поджаристую корочку.       Иосиф с любовью посмотрел на Марию и тоже улыбнулся. Она сжала его ладонь в своей и склонилась, чтобы поцеловать в щёку.

***

      В следующий раз Мария проснулась от пения. Оно поднималось к захлёбывающемуся синевой небу, как торжественный гимн ангелов, славящих Господа. Не было ничего прекраснее и морознее этой мелодии, колкой, бьющей, словно тысяча колоколов, покрытых инеем. Каждый звук взволнованно звенел в душе и согревал окоченевшие пальцы, разливался пряным уютом в груди. Если бы мелодия была парным молоком, Марии захотелось бы испить её и уталить жажду.       Это пели Клеопа и Мирьям, и вторил им Иосиф. Он никогда не пел на её памяти, а тут так красиво затянул, что Мария затаилась и опустила голову, чтобы не было видно её слёз. Гимн славил Господа, а из уст Иосифа он звучал так прекрасно и насыщенно, что хотелось плакать.       Среди голых олив проглядывались маслянистые огоньки. Купол неба, усыпанный мелкими звёздами, словно сахарной пудрой, нависал над белёным домиком с распахнутыми ставнями. Он стоял в отдалении от города, укрытый ветвями олив, обдуваемый ветрами, и из окон лился насыщенно-медовый, пьянящий свет.       — Дом старой Рахили, — шепнул Иосиф Марии, оторвавшись от пения. Он не ожидал увидеть слёз в её глазах, и поэтому нахмурился, найдя её плачущей. — Что случилось? Тебе плохо?       — Что ты! — всплеснула руками Мария. — Я счастлива! Твой голос, Иосиф, он тронул меня. Почему ты никогда раньше не пел?       Иосиф промолчал, но улыбнулся уголками рта и, когда ослик замедлил ход, помог жене слезть и заново укутаться в тёплую шаль. Клеопа всё ещё пел и хохотал, а Иосия и Иаков носились друг за другом и смеялись.       Они зашли во двор под блеяние овечки из стойла.       — Матушка Рахиль, встречай! — выкрикнул Клеопа, ударив своим посохом о землю, как жезлом Моисея.       На самом деле, старая Рахиль не была матушкой Клеопе и Иосифу. Она была им тётей и жила несколько в отдалении от своей деревни, хотя каждую субботу ходила в храм и посылала служанку на базар, чтобы разузнать новости. Идти тут было совсем недолго, но всё же было странно, что такая старая женщина живёт одна, без мужчины в доме. Но муж её умер, а сын, Симеон, стал раввином в Иерусалиме. Рахиль не захотела покинуть своей обители и осталась с Ризой самой себе хозяйкой.       Старая Рахиль была у них с Иосифом на свадьбе в Назарете и подарила молодожёнам мягкие ковры. Увидав Марию в голубом свадебном наряде, старая Рахиль хотела расцеловать ей руки и вытереть своими истончившимися волосами её ладони, но Мария попросила этого не делать и сама наполнила чарку женщины вином.       — Ма-а-атушка! — вновь затянул Клеопа.       Вначале в дверном проёме показалась кудрявая голова служанки, а затем и сама старая Рахиль выбежала на крыльцо с непокрытыми волосами, в распахнутом талите, заливаясь слезами радости. Она упала на колени посреди двора, взметнув клуб пыли, и выставила руки, как в молитве.       — Славься, Адонай! — Её старческий голос дрожал, когда она обращалась к Господу. — Славься, ибо послал мне святых людей в дом! — Старая Рахиль обратила слезящиеся глаза к Марии и ликующе рассмеялась. — Славься, Мария, благодати полная!       — Здравствуй, почтенная Рахиль! — склонила голову Мария в знак уважения. Иосиф тоже согнулся, не отпуская локтя жены. — Спасибо тебе, что согласилась приютить нас. Мы боялись, что письмо не дойдёт до тебя.       Клеопа попытался помочь старой Рахили, сидящей на коленях в пыли двора, но она задорно ударила его по рукам и, блаженно улыбаясь, гордо встала сама.       — Я ещё не совсем бессильна, — гордо заявила она, но тут же смягчилась и зарумянилась. — Ах, Мария, знает моё мудрое сердце, что ты не позволишь мне целовать твои руки, так позволь же коснуться твоих щёк и волос. Подойди, благодатная!       Марию учили повиноваться старшим и чтить их, поэтому она приблизилась к старой Рахили, и они расцеловались — почтенная женщина с седыми волосами и дева с кудрями цвета миндаля и мягкими чертами лица без единой морщины. Потом была очередь остальных, а потом они все пошли в дом, потому что становилось всё холоднее. Старая Рахиль ворковала на ходу, касаясь кудрей Марии и её рук, и запевала на все лады о том, как велик Господь.       Когда вся семья умыла руки и уселась за трапезу, чтобы отведать молочных блюд, небо окончательно почернело. Стол пестрил яствами, которые полагается вкушать на Хануку: драниками, пирогами и лепёшками с козьим сыром, мёдом и обжаренными в масле суфганиотами. В кувшинах бродило старое и терпкое вино.       После краткой молитвы настало время ужинать, и Мария поняла, что на самом деле очень проголодалась. Они с Иосифом пили воду и ели драники с творогом, но остальные приложились к вину, раскраснелись и раскричались. Дети вскоре прикорнули от усталости и, откинувшись на подушки, лениво наблюдали за взрослыми.       — Вот что я скажу вам об Ироде, — вспыхнул Клеопа, размахивая руками. — Он выскочка, и трон Израиля пустует! Да-да, Иосиф, не надо так хмуриться! Он пособник этих проклятых римлян, которые устроили свою перепись! А ведь, а ведь… — Он на миг замешкался, пытаясь поймать ускользающую мысль. — А ведь не поедешь — земли отберут! В Вифлееме родился царь Давид, а Ирод хочет прибрать и наши земли к своим рукам! Вот придёт Мессия, а Он скоро придёт, и будет Ироду кара небесная!       — Не богохульствуй, — запричитала старая Рахиль. Мария никогда раньше не видела, чтобы женщина, пусть даже седая, повелевала мужчиной. — Мы сегодня празднуем. Ханука на дворе.       — Она будет завтра, — вспеснул руками Клеопа, но угомонился и с остервенением принялся жевать. — И из-за Ирода мы не можем справить её дома, а Мария вынуждена трястись на ослике на сносях.       — Это правда, — согласился Иосиф. — У матушки Рахили нет даже миноры, а мы не сможем пойти на служение в синагогу. Но пути Господни неисповедимы. Да и справь мы её дома — не увидели бы матушку Рахиль.       — Ах, так это вы, матушка, устроили перепись! — воскликнул Клеопа, и все залились смехом, а потом стали есть и говорить о более приятных вещах, например, о свадьбах и починке дома старой Анны. Пахло яствами, деревом и воском, и всех клонило в сон.       — Хозяйка, — пропищал дремлющий Иосия. — А можем мы остаться и на завтра? У вас так хорошо и тепло…       — Конечно! — ласково улыбнулась старая Рахиль. — Разве можете вы покинуть меня так скоро? После всего того, чем наградил вас Бог, после такой благодати!.. Ведь Мессия грядёт — вам бы не знать!       Мирьям опустила взор на тарелку, а Клеопа расхохотался, потому что он находил смешным, как Иосиф и Мария смущались при словах о Мессии. Но на этот раз Иосиф тоже засмеялся, и Марии стало радостно на душе. Дети же не задавали вопросов, и тут чувствовалась рука Клеопы, который умел становиться очень грозным в нужное время.       — У Господа не останется бессильным никакое слово, — улыбнулась Мария и потянулась за стаканом с молоком и за хлебом, сдобренным маслом и мёдом. — Давайте же вознесём хвалу Ему, потому что скоро мне придётся отойти ко сну: я стала очень сонливой в последнее время…       — Что ж, помолимся! — радостно хлопнул в ладоши Клеопа.       Они произнесли полагающиеся псалмы с закрытыми глазами. Больше всего на свете Мария любила молиться: не потому что её так приучили в стенах Храма, а просто… Раввины говорили, что в молитве бренность бытия оставалась под ногами, а душа рвалась в небо, высокое, напоенное синевой и свежестью, в котором парили голуби с сияющими перьями, но Мария в сердцах не была с этим согласна. Она молилась о том, чтобы удачно разродились овцы в шват, чтобы взошли крепкие посевы и смоквы созрели вовремя. Она молилась о мастерской Иосифа, о том, чтобы он не хромал и не болел, а не о каре Господней на головы её врагов. Молитва — это разговор с Богом, а не тирада на римской арене… Но об этом частно забывали — даже раввины.       Потом Мария поцеловала старую Рахиль в висок, и они с Иосифом отошли в свои комнаты, хотя из залы ещё долго слышались раскаты смеха и плеск доброго вина. Иосиф помог Марии приготовиться ко сну и улечься на кровать, чуть приподнятую над полом, а сам сел на ложе пониже. Они недолго помолчали.       — Иосиф, — произнесла робко Мария, — можем ли мы помолиться ещё раз? Я хочу вознести хвалу Господу.       — Конечно. Нам надо за многое Его благодарить — и всей жизни не хватит.       Иосиф сел на корточках у кровати Марии и взял её за потеплевшие, мягкие руки, пусть и с немного потрескавшейся кожей после колких морозов. Мария приподнялась на кровати и закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться.       «Спасибо Тебе, Господи, за моего мужа и за то, что Ты дал мне такую любовь к нему. Спасибо Тебе за Сына, которого я скоро рожу. Спасибо Тебе за Благую Весть, за Спасителя нашего. Спасибо Тебе, Боже, Отче наш, за мою семью — пожалуйста, будь милосерд к моим родителям. И ещё, прошу Тебя, Всевышний и Всесильнейший, пусть мои племянники не очень расстраиваются насчёт Хануки… Так уж вышло, по замыслу Твоему, что мы вынуждены скитаться во времена великого праздника, прошу, прошу Тебя, пусть мои племянники не очень печалятся».       Мария почувствовала, что слова иссякли и откинулась на подушки — она никогда не молилась лишь бы. Спина у неё болела и очень хотелось спать. Но Иосиф всё ещё с серьёзным лицом что-то шептал. Его руки сжимали ладони Марии. У него, должно быть, больше просьб к Господу — это же он защищает жену и Сына, он — глава семьи. Да, Иосифу пришлось нелегко, но он всегда был на стороне Марии. Даже когда ещё не был возвещён Гавриилом, даже тогда он поклялся, что не выдаст невесту Марии и позволит ей отправиться к Елисавете и родить там, а если путь слишком опасен — так поедет с ней…       «Пусть ещё помолится, — ласково подумала Мария и сладко улыбнулась. Воспоминания разморили её, как и сытная еда. — А я пока подремлю чуть-чуть и потом пожелаю доброй ночи»…       Они так и заснули — держа друг друга за руки.

***

      Всё начинается с шагов.       Вначале послышались гулкая поступь босых ног и скрип половиц. Мария повернула голову и встретилась взглядом с сонным Иосифом, который, видимо, задремал в ужасно неудобной позе — перегнувшись через половину кровати, почти полусидя, держа в своих руках ладони Марии. Он мотнул головой, словно бы стряхивая с себя сон, проморгался и выпрямился. Стояло морозное утро, туман пропитал разреженный воздух, но под одеялами было тепло — только щёки немного щипало.       И кто-то крался по коридору. Кто-то маленький и восторженный.       — Иаков? — тихонько спросила Мария. Иосиф покачал головой.       — У него шаги тяжелее. Иосия.       Они замолчали, будто тоже чего-то ждали. Но ничего не происходило. Даже петух пока не кукарекал и овечки не блеяли. Спали все в доме, даже чуткая Мирьям. Бодрствовал один Иосия. Да и Господь, потому что…       Он никогда не спит.       Потом послышался крик. Мария тут же откинула одеяла и наскоро укуталась в шаль, позабыв о боли в спине. Иосиф натянул халлук поверх ночного платья, и они оба выскочили в коридор, но вместо рыдающего Иосии, нашли его подпрыгивающим, хлопающим в ладошки.       — Тётя! — рассмеялся Иосия. — Это вы, да? Это вы сделали?       На клокочущий, ликующий хохот прибежали Клеопа, Мирьям и Иаков, и старая хозяйка со своей служанкой. Они все мёрзли и тёрли ладони, чтобы согреться, и переглядывались между собой, будто не до конца понимали, что произошло. Старая Рахиль первая пришла в себя и, подозвав Иосию к себе, ласково изрекла:       — Почему ты раскричался, дитя? — спросила она осипшим голосом. Откашлялась в платок.       — Хозяйка, чудо свершилось! Это тётя Мария, я знаю! — Он посмотрел на Марию с детской, наивной надеждой. — Это же вы, это вы сказали ангелам? Вы сказали ангелам, да?       Мария поглядела на Иосифа так, словно бы он знал ответ на этот вопрос. Но он тоже был в замешательстве.       — Иосия. — Мария поправила шаль на голове, которая грозилась соскользнуть и явить всем нерасчёсанные кудри. — О чём ты говоришь, мой хороший? О каком чуде?       Мальчик хихикнул, бесцеременно схватил тётю за руку и повёл её к главному входу, за ними естественно побежал Иосиф, а за ним, как за главой семьи, — все остальные. Парадная дверь скрипнула, выпустив на улицу спёртый воздух, и сквозняки тут же обняли всех за лодыжки. Клеопа выругался в бороду, а семилетний Иаков запрыгал на одной ноге.       Выйдя на крыльцо, Иосия указал на стену, и Мария вначале не поняла, в чём дело… А потом приложила обе ладони ко рту, чтобы подавить вскрик. Около окна, под связкой сушёного чеснока висел светильник Хануки с одной зажжённой масляной свечой.       Мария отшатнулась и упёрлась спиной в Иосифа. Он осторожно поддержал её за локоть и, распахнув полы халлука, укрыл тёплой тканью.       Светильник Хануки, отлитый из серебра, гордо блестел боками-куполами, смазанными в воске. Господь всегда отвечает на молитвы, просто иногда Его ответ — нет. Но не в этот раз. Мария заметила, с каким изумлением открыл рот Иаков и как Мирьям вцепилась в руку Клеопы. Но старая Рахиль отчего-то сняла с волос платок и обратила лицо к небу. Все замолчали, чтобы насладиться чудом Божьим и силой Его слова.       Ибо у Господа не останется бессильным никакое слово.       Мария тоже подняла голову, чтобы скрыть слёзы умиления, и увидела, как в потоках воздуха парит белое пёрышко, похожее на голубиное. Она улыбнулась, и на миг ей показалось, что кто-то в сияющей робе хитро засмеялся в ответ и зашелестел крыльями.