i'd let you win

      Бенни не осознает всего масштаба проблемы до того момента, как Элизабет уезжает в Париж.       Когда она обыгрывает его, он только усмехается. Бенни умеет проигрывать в отличие от нее, а ей проиграть так и вовсе не стыдно. Говоря, что Хармон – сильнейшая, он не лукавил, уже тогда он верил в Бет больше, чем она сама. Появившись однажды несколько лет назад с короткой стрижкой и этой челкой, вызывающей смешки у сверстниц, она сумела обратить на себя внимания не только его, но и общественности. Естественно, девчонка-подросток среди нахальных парней и опытных игроков возрастом выше тридцати. Она задала им всем жару, и Уоттс только ждал, когда наступит его черед. Не все сразу, конечно. В их первой партии Бет проиграла, хотя уже тогда заставила его попотеть. Его «это была сложная игра» вырвалось, когда он заметил, как в чужих глазах стояли слезы, но это была чистая правда. Бенни Уоттс не сомневался, что увидит ее вновь перед собой за шахматной доской, и в этот раз ему не победить. Так и произошло.       Какое-то время он наблюдает за ней только со стороны, читает газеты и журналы, не уставая поражаться ее ходам и маневрам. Будучи одним из лучших шахматистов США так уж точно, Бенни не понимал, как она научилась всему этому, играя в подвале с сантехником. Как и не понимал, почему Элизабет, такая уверенная и волевая, не верит в себя после проигрыша русскому. Человек, который не умел проигрывать и никогда не сдавался, так просто опускает руки. Он разочарован, но периодически наблюдать за ней продолжает.       Позже Уоттс узнает о смерти ее мамы, и многое встает на свои места. Он только надеется, что девушка найдет в себе силы идти дальше. Его друзья не понимают этого, мол, зачем ему сильный соперник? Бенни загадочно молчит, ведь он всегда мог видеть объективно. Его время еще не прошло, но очень близко к этому. И нет, Бет бы не стала его преемницей, он не достаточно стар, чтобы иметь «наследника», но и недостаточно молод, чтобы продолжать рвать всех на пути. Огонь потух, и шахматы перестают быть его жизнью. А Бенни, несмотря на его преувеличенное самолюбие и эгоизм, умеет видеть новые таланты и желает им только хорошего. Бенни всегда знал себе и другим цену.       Он нервничает, когда видит ее на турнире, хотя всеми силами скрывает это. Он наблюдает за ее уверенной походкой, против воли любуется – она похорошела, это нельзя отрицать. Рыжие волосы чуть отросли и на солнце отливают ярким пламенем, кажется, коснешься – обожжешь кончики пальцев. Хармон ходит в дорогих и стильных нарядах, заставляя остальных участников поворачивать вслед за ней головы. Сам Уоттс, заслышав цоканье каблуков, оборачивается, не сумев удержаться, и слышит тихие свисты и вздохи. Кажется, если Бет проиграет, все всё равно будут от нее в восторге, только она проигрывать не собирается.       Бенни то и дело пытается ее разговорить, зовя на вечеринку, отыскивая среди других участников, бегает за ней и от скуки достает. Хармон единственная, с кем он может здесь поговорить, единственная, с кем он чувствует себя на равных, единственная, кто не благоговеет перед ним. В какой-то момент, ему кажется, что это соревнование было сделано лишь с целью столкнуть их двоих снова лбами, потому что никто больше здесь им не ровня. Бет тоже это понимает и, Уоттс это чувствует в ее поведении, перестает его бояться. В нем просыпается какая-то детская обида, столь несвойственная его поведению.       Уж не воспринимает ли она его, как всех этих бедолаг, которых она уделывала за двадцать ходов? Неужели он перестал казаться ей сильным соперником?       И, повинуясь этому детскому порыву, Бенни зовет ее играть на деньги в шахматы на скорость за несколько дней до их соревнования. Он знает, что она не готова, что никогда прежде подобного не проделывала, по крайней мере, не с такими игроками, как он. Бенни знает, она проиграет, и это больно ударит по ее самолюбию. Ему даже немного за это стыдно, но желание напомнить ей, что нельзя расслабляться, что он не из тех, кого можно так легко обыграть, перевешивает. Уоттс успокаивает себя, что это будет своеобразным уроком.       Он не знает, сколько уже получил от нее денег, знает, что много, но добавляет это злосчастное «еще?». Бенни не злорадствует, не пытается ее унизить, он только развлекается и ждет, когда же она уже сдастся. Он не думает, что она может победить, гнев в ней снова перевешивает рассудок. Он давит и давит, останавливается, только заметив чужие слезы, вызванные досадой и злостью, но уже поздно. Она отдает ему в очередной раз деньги и быстрым шагом направляется вон из помещения. Только тогда Уоттс понимает, что он сделал.       Это было нечестно и, может быть, даже подло. Бенни не просто поставил ее в ситуацию, к которой она не была готова, он сделал это на глазах у других людей и провоцировал ее. Впервые за последнее время Уоттс слышит, как внутри него говорит совесть. Ему хочется пойти за ней, но он понимает, что это лишнее, сейчас не время, поэтому просто разгоняет всех собравшихся и идет домой.       А на следующий день извиняется и говорит мотивационную речь, что главное, первый раз(!) – искренне. Не эти фальшивые слова для газет, журналов и таблоидов, а то, что он на самом деле думает. На его губах непроизвольно возникает улыбка, когда глаза Бет загораются. Он сидит с ней еще какое-то время на скамейке, наблюдая за парочками и группами друзей, и чувствует зудящее желание взять ее за руку – погладить большим пальцем ладонь или провести ногтями по предплечью или просто сжать плечо, как он уже когда-то делал в их первую встречу. Бенни знает – Хармон одинока, не только в этом месте, но и вообще. Правда в том, что он тоже одинок, хоть и не как она, но сейчас они одиноки вместе. Их связывает тонкая красная нить, может, с момента, как они встретились, может, с их первой партии, может, с той минуты, когда Бет уверенно заявила, что в ее планах победить его, но эта нить есть. Только от них зависит, оборвется ли она.       И, оказавшись в тупике, где каждый его ход привел бы к поражению, он с чистым сердцем позволяет ей выиграть. Пожимая чужую, бледную, чуть вспотевшую от волнения ладонь, Бенни завязывает еще один узелок, укрепляя эту нить.       Когда он неожиданно – для нее, для себя он все обдумал заранее – приглашает ее к себе в Нью-Йорк, чтобы подготовить к партии с Василием Борговым, Уоттс не думает, что делает что-то неправильное. Он наблюдает, как она легко пьет бутылку за бутылкой, и, не выдержав, обхватывает ее кисть, не позволяя сделать еще один глоток. Бенни шутит, что она уделывает его даже в выпивке, но ему удивительно не смешно. Он чувствует странную, непонятно откуда взявшуюся ответственность за нее, поэтому уговаривает на поездку вопреки всем ее сомненьям. И стоит ей согласиться, в груди у него разливается какое-то тепло, будто он только что выпил стакан виски.       Уоттс говорит ей что-то про стратегию и планы, когда Бет чуть наклоняется и убирает рукой его прядь с лица. Ее и так темные глаза в этот момент черные, и разглядеть зрачки особенно при таком тусклом свете не представляется возможным. Он сбивается и удивленно на нее смотрит, теряя нить повествования. Хармон смущается, отодвигается назад и оправдывается:       - Мне нравятся твои волосы, - и пожимает плечами, будто ничего не случилось, но ее уши горят, выдавая ее смущение с потрохами.       - Разумеется, - бормочет Уоттс и продолжает свою речь, скидывая чужое поведение на алкоголь. Ему ли не знать, как влияет выпивка на двух людей в одном пространстве.       Думать о том, что бы было, если б он позволил им пойти дальше, Бенни себе запрещает, стараясь втолковать свои мысли девушке. Он почему-то уверен, что если позволит себе хоть чуть-чуть развить эту мысль, ни к чему хорошему его это не приведет. Поэтому, обговорив планы, он встает со стула и произносит:       - Говоря о сексе.… Забудь, - и это, считай, обещание, причем даже не Бет, а самому себе.       А после уходит по-английски, не прощаясь.       Когда они едут вместе в машине, играя в шахматы без доски и напевая песни, что идут по радио, Уоттс всеми силами старается не обращать внимание, как ему комфортно рядом с девушкой. Он ловит себя на мысли, что проводил бы так все время, наблюдая, как Элизабет смотрит в окно, восторгаясь многоэтажным зданиям и небоскребам, как она своим мягким голосом подпевает попсовой песне и легонько толкает его коленом, призывая присоединиться. Хармон уже не кажется такой строгой и холодной, она раскрывается ему, позволяя видеть себя с разных сторон. Возможно, дело в том, что она устала от одиночества, но Бенни хочется верить, что и его заслуга в этом есть.       Уоттсу забавно наблюдать за ее реакцией на его квартиру, пускай она ничего не говорит, но ее обескураженность проглядывается в каждом неуверенном движении. Но уже через пару дней она привыкает, и складывается впечатление, что они соседи уже многие годы. Бенни готовит ей кофе с утра, потому что всегда встает раньше, Бет умудряется что-то приготовить из его продуктов, и ему не приходится заказывать еду из ресторанов. Они часами обсуждают различные стратегии, Уоттс учит ее продумыванию, убеждая, что импровизация и интуиция – не всегда выигрышный вариант. Иногда они прерываются на обсуждение поп-культуры и выходят гулять, где продолжают обсуждать шахматы. Когда Хармон находит какие-то интересные фокусы и моменты, она зовет его, будто ребенок, который хочет показать маме свой рисунок, и счастливо смеется. Бенни треплет ее по плечу и гордится, чего прежде он никогда не делал. Ему хочется поцеловать ее в макушку, но он ограничивается похвалой, пускай и искренней, и ее улыбка греет ему душу. Они иногда продолжают препираться, меряясь остротами, и здесь она такой же сильный соперник, как и в шахматах, и с каждым днем ее сложнее подловить.       Бенни думает, что прежде с ним такого не было.       Бет спокойно вливается в его компанию, быстро находит общий язык с Клео, что его не удивляет. Когда Хармон предлагают выпивку, она отказывается, тут же оглядывается, ища глазами его, и Уоттс одобряюще улыбается одним уголком губ. Клео смотрит своим глубокомысленным и все понимающим взглядом и подмигивает ему. Он закатывает глаза, но дурачка из себя не строит.       Мысль заставить сыграть Бет с ним и его двумя друзьями одновременно возникает как-то сама собой. Хармон задорно смеется и предлагает сыграть еще и на время, и на деньги. Он сомневается, хочет припомнить прошлый опыт, но если Элизабет Хармон что-то взбредет в голову, ее не отговорить, и он соглашается. И проигрывает ей тридцать баксов, пока она, будто совершенно не раздумывая, делает ходы. Он слышит со стороны восхищенное «вау» Клео и не может не согласиться, как и не может оторвать глаз от Хармон. В ней азарт, волосы чуть растрепаны, а на шее капелька пота, и Бенни с какой-то одержимостью наблюдает, как она стекает в декольте блузки. И каждый раз, когда Бет оказывается напротив него и выдыхает это, будь оно трижды проклятое, «еще», Уоттс испытывает такую выразительную гамму эмоций, которую он получал когда-то раньше, запоем играя в шахматы и участвуя в турнирах.       Ее месть за тот случай удается сполна, и, когда его друзья уходят, Уоттс справедливо отмечает:       - Никто еще меня так не уделывал.       - Даже Боргов? – усмехается она, гордо поднимая подбородок и складывая руки на груди.       - Даже он, - кивает Бенни и долго смотрит на Бет, прожигая взглядом. Внутри него сейчас происходит борьба, но он пока не подозревает между чем и чем.       Прежде, чем одна из сторон победит он практически сбегает, напоследок пожелав спокойной ночи, хочет закрыть дверь в свою комнату, но останавливается.       Сейчас или никогда! – кричит внутренний голос, и он ловко хватает Хармон за плечо.       - Стой, - вырывается у него, и Элизабет останавливается, быстро взглянув на его руку, обхватывающую ее в том месте, где заканчивается рукав блузки. То ли контакт с ее теплой и мягкой кожей, то ли остатки разума заставляют его замешкаться на несколько секунд.       - Что? – Хармон действительно не понимает его поведения, признаться честно, он сам ни черта не понимает, но руки не отнимает, слегка поглаживает большим пальцем ее плечо и чувствует, как чужая кожа покрывается мурашками.       - Тебе все еще нравятся мои волосы?       Глупый, очень глупый вопрос, но он срабатывает, Бет, наконец, понимает и, не давая ему передумать, другой рукой слегка треплет его волосы и зарывается пальцами, чуть массируя и оттягивая. Бенни издает нечто похожее на полустон и рычание одновременно и поддается вперед, касаясь губами ее губ. Хармон отвечает, прижимаясь ближе и не убирая руки из его шевелюры. Бенни кажется, будто он только что нашел, то что давно искал, потому что чувство удовлетворения наравне с возбуждением окутывает его, когда девушка мягко целует его, усмиряя пыл, но при этом перехватывает его ладони, устраивая у себя на бедрах. Уоттс подхватывает ее и уносит к себе в комнату, аккуратно устраивая на кровати и нависая сверху. Бет чуть раздвигает ноги и впивается ногтями в его плечи, скрытые тканью футболки, и в этом нет чего-то пошлого и грязного, это ощущается так правильно и так нужно, что у Бенни голова идет кругом от непонимания – а как он раньше-то без этого был? Он отстраняется, чтобы стянуть с себя футболку, и останавливается, чтобы просто полюбоваться Бет. Азарт в ее глазах, что разжег в нем этот огонь, сменился чем-то другим, чем-то более осознанным, на щеках девушки был румянец, но совсем не от смущения, а лента, связывающая ее волосы в хвост, слетела, теперь на его сером постельном белье рассыпались рыжие пряди. Только сейчас он не боялся обжечься, и его рука ласково зарылась в копну прежде, чем Уоттс вновь прижался к ее губам, отчаянно и почти безумно. Бенни слегка оттягивает ее голову за волосы и целует шею, ведет носом по ней вдоль ключиц, вдыхая запах, который пропитал за эти дни всю его квартиру. Не запах духов или гелей, шампуней, а ее запах, описать который он не в силах, но не спутает ни с чьим другим. Уоттс обхватывает ладонями ее бедра и прижимается своим возбуждением к ней, продолжая оставлять отметины на шее и ключицах, и с губ Бет раздается громкий стон.       Она давит на его плечи, и Бенни отстраняется, боясь, что он сделал что-то не так. Хармон усаживает его, и он, все еще опьяненный, ей поддается. Девушка легким движением стягивает блузку, быстро снимает брюки и нижнее белье, и Уоттс следует ее примеру. По классике в ящике рядом с кроватью он достает пачку презервативов и использует один из них. Где-то между этими действиями ему хочется спросить, не первый ли ее это раз, но по тому, как уверенно она справляется с одеждой и устраивается у него на коленях, Бенни убеждается в обратном.       В очередной раз целуя Бет, Уоттс думает, а как ему дальше жить в случае чего. До этого он не представлял ее в таком свете, отгоняя все подобные мысли, но зная, какая она на вкус, как ласковы ее касания, как уверенны все движения, будто они не сексом занимаются, а играют в шахматы, он не уверен, что сумеет так просто это забыть.       Все мысли исчезают из головы, когда Бет, дрожащая от переполняющих ее чувств, с зажмуренными глазами, обхватывает ладонями его лицо и прижимается лбом ко лбу. Бенни одной рукой придерживает ее за поясницу, а другой ведет вдоль внутренней стороны бедра, легко касаясь ее между ног, но ничего не делает. Чужое дыхание сбивается, и Хармон шепчет что-то неразборчивое, а потом разочарованно выдыхает, когда он убирает руку. Уоттс ведет обеими руками по спине по животу, и они устраиваются на ее груди, сжимая, и девушка пытается заглушить стон, пряча лицо у него в шее. Но Бенни мало, он всегда выводил ее на эмоции и во время игры и во время разговоров, он наклоняется и проводит горячим языком по груди, обхватывая губами сосок, отчего Бет практически захныкала и сильнее прижалась к его плоти, вызывая ответный стон, заставивший проглотить шутку про его острый язык. Его вторая рука снова устроилась между бедер, лаская, и Элизабет буквально извивалась, продолжая шептать что-то ему в шею.       Уоттс же не мог перестать смотреть на нее, ловя каждый стон, каждое движение, покусывание губ, она была невероятна, и его сердце сжималось при мысли, что ему позволено такой ее видеть, что ему позволено так ее касаться и доводить до пика. Он вспоминал ее еще совсем девчонкой, которая интриговала своими способностями. Ни в первую, ни во вторую встречу он не мог себе представить, что будет целовать ее и касаться горячим языком везде, где только можно, а в данный момент не мог представить свою жизнь без этого.       - Бенни, сейчас, - просит Хармон, и он целует ее жадно, шумно и тяжело дыша, чуть приподнимает бедра и опускает, входя в нее медленно, не торопясь, ведь как бы ни ныло у него внизу живота от возбуждения, это хочется продлить настолько долго, насколько возможно.       Бет двигает бедрами вверх и вниз, обнимая Уоттса за шею, с каждым стоном выбивая почву из под ног. Кажется, если бы он не сидел, то трясущиеся ноги бы просто его не выдержали. Бенни чувствует какое-то невероятно понимание, ему не нужно спрашивать девушку, как ему двигаться, где касаться и что делать, он ощущает все ее невербальные просьбы и дает, дает с желанием доставить удовольствие в первую очередь ей, не себе.       Она крупно вздрагивает, утыкаясь ему в плечо, и чуть позже Уоттс тоже доходит до разрядки, прижимая Элизабет к себе. Они остаются в таком положении еще какое-то время, восстанавливая дыхание и силы. Бенни осторожно отстраняет от себя девушку, и та понятливо сползает с его колен, укладываясь грудью на кровать и пряча лицо в подушку. Он стаскивает презерватив, кидает его в мусорку, не попадая, но, не имея сил, чтобы встать, забивает и устраивается сверху на Бет, обнимая ее за талию. Умиротворение, которого он ни с кем не чувствовал, сейчас витало в комнате, погружая в сонливость.       - Так вот, какого это, - шепчет Бет, и Бенни не уверен, но, кажется, он понимает, о чем она.       А потом она уезжает в Париж.       Бенни кусает ногти от волнения, шляется по квартире туда сюда в ожидании звонка, и он в шаге от того, чтобы запить. Кровать кажется холодной и пустой, как и вся квартира, но спать тяжелее всего. Когда ко всему прочему у него начинает ныть в груди, Уоттс теряется, хочет даже обратиться к врачу, не понимая причины недуга. Осознание приходит просто, в один момент. Стоит ему проснуться в день, когда у Бет была партия с Борговым, до него все доходит.       Влюбился. Влюбился, как идиот. И ведь где-то глубоко внутри предугадывал такой расклад, не позволял долго себе сближаться с девушкой, но не удержался, а теперь придется расплачиваться.       Бет сообщает о проигрыше, втором подряд, и Бенни, зная, к чему это приведет, зовет ее к себе, но она отказывается. В отчаянии он даже шутит, что даст ей у него выпить, только бы вернулась, только бы не оставалась одна и не оставляла его. Они теперь так сильно друг в друге нуждаются, даже если она этого не признает. Но зависимость Бенни сильнее, ему нет смысла глушить ее ни алкоголем, ни сигарами, ни играми.       Он бродит по Нью-Йорку, не желая возвращаться домой, где пусто и одиноко, где чужой запах так и не пропал. Или у него просто галлюцинации, это неважно, ведь теперь его дом – это ночное небо. Бенни не хочет никого видеть, кроме нее, и злится на себя, что позволил себе влюбиться. Что позволил ей одержать победу над ним, над его чувствами, а должен был позволить выиграть только в партии. Но каким-то неведомым образом у них началась другая партия, более сложная, где проигрыш был хуже, и для Бенни она оказалась фатальной.       Он не сдерживается и однажды тихо говорит в трубку, признавая свое поражение:       - Бет, я скучаю.       Но в ответ убивающая тишина.       - Ты приедешь в Нью-Йорк? – сказано со слепой и неоправданной надеждой.       - Мне нужно побыть в Кентукки еще чуть-чуть. Одной.       Будь проклята Элизабет Хармон и ее желание быть одной. Будь проклята Бет и момент, когда она появилась первый и последующие разы в его жизни. Она ушла, она бухает сама по себе и медленно втаптывает себя в грязь, но по-своему желанию, а Бенни теперь жить с воспоминаниями об их единственной ночи и осознанием, что она не повторится.       Вместе с горьким чувством досады и тоски приходит злость, она бушует в его душе смертельным пламенем, когда Бет звонит ему с просьбой занять деньги и поехать с ней в Москву. Он зол, потому что девушка объявляется только, когда он ей нужен, потому что все, что между ними было для нее ничего не значит. Он выплёвывает грозное «не звони мне больше» и всеми силами пытается ее забыть.       Только ни черта у него не выходит, Бенни каждый раз вспоминает неприкаянные глаза, рыжую копну и белые пальцы. Он вспоминает все их беседы, вспоминает мягкие теплые губы и звонкий смех, и жалеет, что шахматы не остались его единственной любовью. Уоттс начинает жалеть, что накричал, но дозвониться до девушки не может.       Она сама появляется. Опять, неожиданно и резко, а еще эффектно. Пускай и не в физической форме.       Появляется Гарри, тот самый мальчишка, что занимался с Хармон до ее очередной встречи с Бенни. Позже появляется Таунс, по словам Клео, первая (и вероятно единственная) любовь Бет. Они говорят что-то про турнир в Москве, про Боргова и поездку девушки, но Уоттс ничего не понимает, пока ему не всовывают в руки газету. И вся злость и вся боль уходят, остается только гордость и желание помочь.       Таунс уезжает в Москву, к Бет, из-за чего Бенни испытывает неконтролируемую ревность, но быстро успокаивается. Это сейчас неважно, важно помочь ей, она самая сильная из всех, кого он знал, и заслуживает победы.       Он собирается с парнями, долго разбирает с ними книги и статьи, просчитывая каждый ход. Они отслеживают новости, и, узнав, что партия с Борговым переносится на следующий день, чуть ли не визжат от радости. Эта передышка дает и огромную возможность.       Уоттс почти забывает, как дышать, когда спустя столько времени слышит по телефону ее голос:       - Алло?       - Если он пойдет на коня, ударь его пешкой королевской ладьи.       - Бенни? – радость в ее голосе греет душу, и он позволяет себе ласковую улыбку, она все равно ее не увидит.       А потом остается только ждать и верить.       Одновременно он обдумывает случившееся, их отношения, и что же будет дальше. И все-таки она его обыграла, и обыграла во всех смыслах. Хармон была когда-то для него просто девчонкой, отношения к которой у него колебалось от снисходительности до уважения. В итоге она сумела занять в его жизни столь важное место, разбила сердце, но он все равно возвращается и помогает ей, хотя мазохизмом никогда не страдал. Что ж, если ему остается быть рядом только таким образом, и если он утратил смысл жизни в шахматах, но нашел в ней, то так тому и быть. Элизабет Хармон стоила того.       Звонок раздается неожиданно, они все подрываются, но Уоттс быстрее берет трубку.       - Бенни? У меня есть только несколько секунд, но она сделала это. Наша девочка. Она выиграла.       Бенни чувствует ком в горле, когда кладет трубку, и поворачивается к ребятам, с улыбкой кивая. Крики и радостные возгласы раздаются вокруг, но Уоттс в трансе. Что-то теплое и нежное окутывает его сердце. Кажется, это называют любовью.       Бет не связывается с ним неделю, но Бенни это больше не злит. Он ждет, и будет ждать, сколько потребуется. К нему пришло смирение с его чувствами, он обрел некий покой и постепенно входит в строй. Ему достаточно видеть Хармон в газетах и у друзей по телевизору. Она счастлива, ему этого достаточно.       На улице шел снег, когда Уоттс выходил из квартиры, чтобы пройтись до магазина. Мысль о Рождестве делала его счастливым, будто ребенка, и снегу он тоже радовался, как дитё. Вот и сейчас, залюбовавшись на падающие хлопья, он не заметил, как кто-то подошел к нему, хрустя ботинками по снегу.       - Ты же в курсе, что с расстёгнутым пальто в такой холод ты не выглядишь круче, да? – голос застал его врасплох, и он замер, не смея оборачиваться. Ему и не нужно было, он знал, кто это.       Впрочем, Бет сама подошла к нему, счастливая и светлая, с красным от холода носом в белом пальто и шапке. Она изменилась, в ее лице было меньше печали, она была более открытой и довольной. Неужели выигрыш так на нее повлиял? Хотя Бет так долго этого ждала…       - У меня складывается ощущение, что ты мне не рад, - неловко замечает она, обнимая себя за плечи, но не от холода, а от смущения. – Хотя, это неудивительно. Я была жестока с тобой.       - Это неважно, - возразил Бенни. – Главное, что ты здесь. Надолго?       - Зависит от того, как ты меня примешь, - Хармон пожала плечами и игриво улыбнулась. – Видишь ли, в этом городе есть только один человек, к которому я могла бы приехать, но я не знаю, нужно ли это ему…       Уоттс не дослушивает, обнимает ее, прижав к груди, и утыкается губами в макушку. Он вдыхает запах, такой родной, что щемит сердце, а глаза становятся влажными. Бет зарывается носом в участок между рубашкой и шарфом и что-то говорит, но Бенни не может разобрать, ему приходится отстраниться и переспросить.       - Говорю, ты никогда не хотел сделать что-то очень сентиментальное, как в кино?       - Зависит от того, что именно, - уклончиво отвечает он, хотя на самом деле с ней готов сделать все, что угодно.       - Вот это, например, - произносит Бет и прижимается к его губам. Бенни отвечает, обхватив ледяными руками без перчаток ее щеки, но девушка не отстраняется.       Бенни бы впустил ее снова к себе домой, позволил бы обыграть его в шахматах, позволил бы снова одержать победу над его сердцем, даже разбить его. Она была и остается единственной, кому позволено это делать.       Чего Бенни не знает, так это того, что Бет больше не намерена так поступать, и будет беречь чужое сердце, ведь это самое дорогое, что у нее есть.