Козетта больше не кричит

Человек, наверное, может привыкнуть к чему угодно, даже к самым ужасным ужасам. Козетта в очередной раз осознаёт себя, своё новое рождение, а следом — осознаёт, что больше не хочет кричать. Она устала, слишком устала от всего этого. Господин Ниджи хмурится, когда Козетта предстаёт перед ним не трясущейся от страха, не размазывающей по щекам слёзы, не пытающейся прикрыться, спрятаться, убежать — а смертельно, невыносимо уставшей. — Может, не будем время тратить в этот раз? — спрашивает она. Голос всё равно дрожит, и от вставших в глазах слёз лицо господина Ниджи расплывается, теряет чёткость. Воспоминания о боли слишком яркие, и страх не исчез бесследно, всего лишь притупился немного, но Козетта, удерживаясь на грани истерики, исторгает из себя слова: — Зачем ждать? Мне придётся работать, напрягаться… Просто убейте меня сразу? Пожалуйста! — с последним словом она не удерживается, всё-таки всхлипывает судорожно. Такого господин Ниджи явно не ожидал; Козетта бы сказала, что он выглядит почти растерянным, если предположить, что он вообще способен испытывать такое чувство. — Совсем страх потеряла? — цедит он сквозь зубы. — Вздумала указывать мне, что делать?! Он не знает, что Козетта и в самом деле потеряла свой страх; как минимум – изрядную его часть. Когда кулак впечатывается в её живот, превращает органы в единое месиво, именно страха Козетта и не испытывает. Боль обещает облегчение. Надо совсем чуть-чуть потерпеть, а потом придёт беспамятство, спасительная тьма, в которой нет места страданиям и тревогам… Следом наверняка последует очередное рождение, но смерть обещает передышку. Козетта пытается отрешиться, забыть себя, потерять все чувства, чтобы не испытывать боль, раствориться в ней. Сейчас-сейчас, ещё немного… Ничего страшнее уже всё равно не будет.

***

Козетта больше не кричит. Наверное, надо кричать; наверное, её молчание злит господина Ниджи, но Козетте уже всё равно. Чего ей бояться? Что он сделает — убьёт её? Не будет убивать? Не заставит снова возродиться и переживать все унижения? Ни одна из этих перспектив не кажется хуже прочих. После того раза, когда она не прожила и пяти минут, господин Ниджи снова и снова сдерживается, не накидывается на неё сразу. Козетта даже пытается спровоцировать его специально, непозволительно грубит с ноткой истеричной весёлости: — Отстаньте уже, дайте поспать! Вы меня убили после праздничного ужина! Я устала на кухне, не успела отдохнуть, а тут ещё вы! Просто отстаньте! И закройте капсулу с той стороны! Она почти чувствует исходящее от господина Ниджи напряжение, каких усилий ему стоит держать себя в руках. В лаборатории кроме них двоих никого, только бесконечные ряды ещё не живых клонов в автоклавах, так что некому услышать предсмертный хрип Козетты. Когда господин Ниджи протягивает к ней руку, Козетта заставляет себя застыть, не шевелиться, вытерпеть этот момент. Она готова к удару, пощёчине, толчку или разряду электричества, но господин Ниджи приподнимает её голову за подбородок, чтобы посмотреть в глаза. Молча, внимательно и напряжённо. Так они и стоят посреди пустой лаборатории: голая и начинающая замерзать Козетта и необъяснимо сдержанный господин Ниджи, всё ещё не убирающий руки от её лица. Она чувствует кожей тепло его пальцев и в тот момент, когда осознаёт это, по телу пробегают мурашки. Мелькает странная мысль: он такой тёплый, что Козетта бы сейчас не отказалась его обнять. Просто чтобы согреться и не дрожать от холода в стылой лаборатории. — Ты забыла, — цедит господин Ниджи, — кто тут королевских кровей, а кто прислуга? К щекам моментально приливает кровь, Козетта чувствует, что неудержимо краснеет, потому что эти слова слышатся ей ответом на собственные мысли. Только мгновение спустя она осознаёт, что господин Ниджи имел в виду её дерзость. — Я не забыла. Козетта шумно сглатывает. Господин Ниджи всё ещё не отнимает руки от её подбородка, и там, где он касается, кожа горит огнём. Пальцы соскальзывают ниже, к горлу, где сильно и быстро бьётся пульс, один удар в эту точку так легко может прервать жизнь Козетты. Она это знает, но ей не страшно, только необъяснимо волнительно. В какой-то мере она хочет этих прикосновений и того, что они обещают… К чему только ни привыкает человек, что только ни способен полюбить. Господин Ниджи отдёргивает руку резко, словно обжёгся — а может, действительно, взгляд Козетты выбивает его из колеи? У неё внутри такое безумное месиво из эмоций и мыслей, что разобраться в них нет никакой возможности. Она сама не представляет, что с ней происходит, насколько она должна этого пугаться и к чему это может прийти. — Приведи себя в порядок, — командует господин Ниджи. Можно было бы снова проявить дерзость и попытаться его спровоцировать, но Козетта молчит, только смотрит вслед удаляющейся спине. А потом проводит пальцами от подбородка вниз, по шее, повторяя недавние прикосновения.

***

С каждым разом их встречи у открытого автоклава всё запутаннее. Как было просто и понятно, когда Козетта кричала от страха, размазывала по щекам слёзы, а господин Ниджи облекал свои искалеченные эмоции в удары. Теперь они оба не знают, что делать и как реагировать. Они словно прощупывают друг друга, испытывают на прочность тела и нервы, подбирают тот сценарий, который устроит обоих. Господин Ниджи убивает, сдерживается, пытается не обращать на Козетту внимания и отдаёт ей всё, на что способен. Козетта умирает, Козетта оживает, Козетта умирает снова, Козетта хочет умереть…

***

Дверца автоклава с шипением отъезжает в сторону. Козетта не торопится. Она выходит наружу уверенно, с высоко поднятой головой, благосклонно принимая подставленную руку Ниджи. Не стесняясь своей наготы, не беспокоясь обо всём, что произошло раньше или случится дальше, она ненадолго замирает, задумывается о чём-то своём. Ниджи терпеливо ждёт. Он снова убил её, но это произошло по её вине. Точнее — просьбе. Теперь оба ждут, как Козетта отреагирует. Скажет, что больше не хочет умирать? Потребует убить её снова? Может, вообще попросит больше её не беспокоить? Последнее точно невозможно, этого Ниджи не сможет сделать, не сможет отпустить её — пальцы сжимаются крепче, наверное, его хватка причиняет боль, но Козетта даже не морщится, только стреляет взглядом из-под длинных белёсых ресниц. Козетта не догадывается о его мыслях, а он не знает, о чём она думает, и никогда не знал. Сейчас она просто стоит голая, не стесняясь, и не отнимает руки из его крепкой хватки. Она вообще помнит, как и почему здесь оказалась? Козетта поднимает их сцепленные руки и легко трётся щекой о его крепко сжатые пальцы, так что Ниджи вздрагивает от неожиданности. Она помнит, осознаёт он, точно что-то помнит… И что дальше? — Надо будет повторить, — шепчет Козетта, бросает его руку и идёт к выходу, даже не оборачиваясь. И с широкой ухмылкой Ниджи следует за ней. Всё, что пожелает его… королева. Они оба уже не смогут наверняка вспомнить, с чего всё началось, чем продолжилось и как пришло к тому, что есть сейчас. Они смутно знают, что кто-то из них королевской крови, а кто-то прислуга, но не уверены в своих ролях. Не помнят, почему один убивает, а вторая умирает, всё происходит на каких-то инстинктах, животных рефлексах. Их просто тянет друг к другу, несмотря ни на что, и с каждый разом спираль закручивается всё туже и плотнее… Но одно неизменно. Козетта больше не кричит.