Сто тысяч миль. Призраки звёзд

      Что-то снаружи плескалось. Гремело. Шумело. Шептало.       Что? Где я?       Вокруг была только темнота. Привычная чёрная бесконечность сознания стала узкой и тесной. Я по привычке попыталась вынырнуть дальше, за её пределы, коснуться знакомой величественной безграничности, но ничто не откликнулось. Следуя наитию, я сделала то, что делала уже десятки раз: коснулась незримых границ, толкая их, но вовсе не вверх или вниз — вовнутрь. В глубину. К самой сути этой крошечной тьмы.       Мир вспыхнул светом. Картинкой. Странной, непонятной, слишком зернистой и пиксельной для человеческих глаз. Слишком цифровой для аналогового анализатора и порождающей странный диссонанс. Мне понадобилось одно мгновение, чтобы понять почему. Потому что я смотрела сама на себя. На своё тело, безвольно и бесчувственно лежащее в путах ремней безопасности. На свои закрытые глаза. На Беллами, склонившегося надо мной, как будто бы отчаянного, устало оперевшегося на внутреннюю панель обшивки.       Когда осознание всего обрушилось на меня с потрясающей ясностью, я рванула обратно. Спешно. Испуганно. Попыталась вырваться из сумрачной глубины, но в итоге уткнулась лишь в ту же удушающую тесноту. Нет. Нет! Так не должно быть. Она не держала меня, но и не отпускала дальше. Сбегая во тьму, я всегда теряла ощущения физического тела, но чувствовала путь обратно. Но не сейчас. Сейчас было лишь ничто.       Всё мелькнуло в воспоминаниях. Станция. Бекка. Шлюз. Боль. Капсула. Темнота. И… это. Идеальная ловушка, которая разделила меня надвое. Не виртуозный обман технологий, а жуткая реальность, в которую мне не хотелось верить.       Капсула. Чёртова капсула! Мы в ней, а она… Где она?       Стоило этому вопросу только оформиться в сознании, система тут же вывела отчёт о нашем путешествии. Завалила уведомлениями, показаниями датчиков, а заодно и целым списком проблем и поломок. Вчитываясь в него, я с трудом осознавала каждое следующее сообщение. «Зафиксировано приводнение». «Замкнуто реле барометрической системы». «Запасная парашютная система активирована». «Капсула погружена на тридцать процентов больше стандарта». «Крен капсулы составляет сорок пять градусов». «Короткое замыкание в блоке регуляции системы регенерации». «Выработка кислорода ограничена». «Подача забортного воздуха заблокирована». «Текущий уровень кислорода составляет шестнадцать процентов со средним понижением на полтора процента в час».       Море. Прежде это было море, которое плескалось и шумело, омывая корпус. Течения играли с капсулой, раскачивая её то вперёд, то назад, будто поплавок. Как ей и полагалось конструктивно, она повернулась так, чтобы люк оказался над поверхностью воды. Но солёная вода уже закоротила внешнее кольцо самых бесполезных датчиков и даже добралась до реле запасного парашюта. Тот раскрылся под водой, потянул капсулу за собой на дно, словно якорь. Наклонил её. Люк погрузился, под водой с ним оказались и отверстия вентиляции, которые должны были открыться при приземлении. Или приводнении. Слабая система жизнеобеспечения капсулы уже почти выработала свой ресурс. Шестнадцать процентов значили, что всё на грани катастрофы. Падение на полтора процента в час говорило лишь про то, что через четыре часа уровень кислорода упадёт до несовместимого с жизнью.       А он был очень нужен. Как минимум, одному из нас.       Я не желала предполагать, что умерла и потому оказалась здесь, но этот вывод напрашивался сам собой. Бекка уже однажды пережила подобное. Во мне был чёртов чип, который делал вещи и похуже. Я всё ещё не понимала до конца, как это работало, но… Если моё собственное тело уже умерло, то сознание последует за ним совсем скоро. Тогда, когда вода просочится не только в саму капсулу, но и в управляющие её блоки, организуя короткое замыкание. Чёртов люк рано или поздно придётся открыть, и тогда она тут же уйдёт на дно. Скорее всего, я вместе с ней. Солёная вода — чёртов яд для любых микросхем.       — Знаешь, это уже не смешно, да? — вдруг заговорил Беллами. Со мной. Или тем, чем я была раньше. Он держал в своих руках моё безвольное запястье. — Ты говорила, что в вашем мире, если следовать инструкциям, всё будет хорошо. Как неожиданно, что всё это лишь ещё одна ложь, правда? Я только что изучил буквально все аварийные инструкции, которые смог здесь найти. И чем они мне помогли? Кажется, только тем, что и без того сообщили очевидное. Нас зальёт водой, как только я попытаюсь нас отсюда вытащить. И — самое плохое — я понятия не имею, как заставить тебя открыть глаза. Ты… Те волшебные ампулы улетели вместе с Левиттом. И я… Я не знаю, как тебе помочь. Без тащить тебя в воду безумно опасно, а я понятия не имею, сколько до берега… Боги. Ты очень нужна нам обоим. Прошу. Очнись.       В ответ на надломленный тон во мне вновь очнулось что-то человеческое, даже сильнее, чем прежде. Паника. Боль. Страх. Не цифровое. Привычное. Глубокое, такое родное. Невероятно отчаянное и столь же сильное желание уверить, что это неправда. Закричать, что я никуда не уходила, чтобы возвращаться. Я здесь.       — Я здесь, — прозвучало кратко резонансом с мыслями. Только не моим голосом, другим, автоматическим от системы голосовых уведомлений.       Он вздрогнул, неверующе озираясь. Искал, куда смотреть, но в итоге только растерянно взглянул вверх. Я и сама изумлённо замолчала, осознавая. Боясь поверить.       — Кларк? — уточнил так, будто хотел, чтобы это оказалась я, и жутко боялся этого одновременно. — Ты? Это ты?       — Я же не умерла? Вот та… я?       Система выдала этот вопрос буднично, так ровно, словно уточняла абсолютно обыденную штатную ситуацию. У неё не было интонаций. Не было ни мощностей, ни алгоритмов, ни потребностей себя очеловечить. Впору было покрыться мурашками, если бы компьютеры умели что-то подобное.       — Я надеюсь, что мне сейчас не чудится твой пульс, — он посмотрел на моё запястье в своих ладонях. — Я сошёл с ума. Просто чокнулся и всё ещё надеюсь, это всё мне не чудится.       — Я тоже.       — Как ты вообще…       — Не знаю. Я не знаю. Пытаюсь выяснить прямо сейчас.       Я видела, как он коснулся моей шеи, вновь нащупывая пульс. Даже не смог облегчённо вздохнуть, только тяжело дышал и хрипло произнёс:       — Ты жива. Иного быть не может.       Я тоже хотела в это верить. Очень хотела. И держалась за волнение и леденящий ужас, как за последние ниточки к своей человечности. Они давали мне надежду, что я смогу снова стать собой.       — Хорошо.       — Почему ты там? Ты же сможешь проснуться?       Я не знала, что стоило на это ответить. Я не хотела говорить правду, что не имела ни малейшего понятия. И не хотела лгать об обратном. Беллами принял моё молчание так, как и стоило: за самый худший вариант. Все мои попытки вынырнуть из темноты пока не увенчались успехом. Мой путь был только вглубь, а не вовне.       — Не молчи. Скажи хоть что-то, чтобы я… чтобы я знал, что ты ещё здесь.       — Я здесь. Мне некуда деваться.       — Почему это случилось? Есть идеи?       — У меня есть только одна версия. Бекка отключила меня от Айли во время отстыковки, и пока я была без сознания, чип сам подключился к ближайшему доступному устройству. В окружающем вакууме нашлось лишь это, крайне плохо приспособленное к соединениям такого рода. И вот я здесь. Пользуюсь уникальной возможностью посмотреть детальный отчёт о нашем приводнении.       — Приводнении… — процедил сквозь зубы Беллами. — Скажи мне что-нибудь хорошее хотя бы об этом. Я не увидел там ничего приятного даже с учётом того, что понял в лучшем случае половину.       — По данным компьютера до берега двести футов. Повезло упасть не в открытом море. Доплыть до суши вполне реально. Вода по температуре плюс двадцать шесть по Цельсию, ветра нет. Хорошая новость в том, что механизм отстреливания люка не зависит от электроники. Он механический и готов открыть капсулу в любой момент, — сообщила я, просматривая детали диагностики. — Но я не вижу маячка второй капсулы. Дальность радара не такая большая, но с учётом одновременного вылета её должно было бы хватить. Мы должны были оказаться поблизости. Я надеялась отправить сигнал о помощи. А сейчас его никто не получит.       — Значит, доктор Диас исчез?       — Надеюсь, что уже успел спастись, и система отключилась, — не желая предполагать худшее, ответила я. — Кислород. Насколько тяжело дышать?       — Терпимо, — прокашлявшись, хрипло сказал он. — Это неважно. Важно понять, что нам делать. Что мне делать. Просто говори, что нужно, и я всё сделаю.       — В этом вся проблема. Я не знаю, что делать, — спустя пару долгих секунд ответила я. — Я пытаюсь понять, как мне снова проснуться, и всё, что мне для этого нужно — это время, которого у нас нет.       Кивнув, Беллами опустил голову и продолжал смотреть на моё тело. Я, будто бесплотная душа, наблюдала, как он погладил меня по волосам и повернулся прямо туда, откуда за всем этим смотрел мой разум.       — Ничего страшного. Я подожду. Не торопись.       — Я всё же постараюсь поспешить, — пообещала я, исчезая обратно.       Я не хотела умирать, только-только выбравшись из заточения. И эта отчаянная жажда жизни не могла принадлежать компьютеру, она ему не знакома и не нужна, она была моей, личной, человечной, но попытки ухватиться за неё каждый раз приводили только в тупик. Это тёмное ничто вокруг словно стремилось меня поглотить. Оно стало спасательной капсулой моего разума, но и не предусматривало беглецов. В нём не было стен или границ, будто в маленькой Вселенной, за пределами которой ничего не существовало по определению. Я плыла. Застревала где-то на середине пути, словно напрочь забывая дорогу. Возвращалась к исходной точке. Снова плыла. Бесценные минуты утекали сквозь пальцы, пока я кругами бродила в этом сумрачном лабиринте без намёка на результат.       Когда компьютер сообщил об уровне в пятнадцать процентов, я оставила эти пустые усилия. Я знала о кислородном голодании не понаслышке. Оно лишало сил, сознания, способности трезво мыслить, а для того, чтобы выбраться отсюда, не помешали бы все три эти вещи вместе взятые. Вновь подключившись к камере, я сразу заметила на своём лице неестественную бледность. Беллами больше не стоял — сел на пол, прислонившись к корпусу и закрыв глаза.       — Тебе нужно полностью отключить компьютер. Вручную, — голосом автоматической системы вновь заговорила я, заставляя его вздрогнуть.       Он уже чётко знал, куда смотреть, слыша этот звук, так что почти показалось, что он взглянул мне в глаза.       — Нет, — рвано выдохнул спустя пару мгновений.       — Я уже сказала, что это не помешает открыть люк, его механизм полностью автономен от…       — Нет, — повторил он. — Что значит полностью отключить? Выключить и тебя? Убить? Бросить? Нет. Нет! Я буду ждать. И твой единственный способ заставить меня передумать — это сейчас же открыть глаза.       Уже на последних словах ни мужество, ни бравада не смогли заменить кислород. Они прозвучали совсем глухо, будто кто-то незримый и бесплотный прямо сейчас его душил, заставляя грудную клетку часто вздыматься в попытке вдохнуть как можно больше.       — Ты знаешь. Время на исходе. Я здесь застряла. И если ты сейчас отключишься от гипоксии, то я останусь здесь очень надолго совсем одна и буду смотреть, как мы оба медленно умираем, не в состоянии что-либо сделать.       Зло хлопнув по обшивке, Беллами зажмурился и сжал пальцами переносицу.       — Что заставляет тебя думать, что твой план с отключением сработает?       — Потому что так мы повторим ситуацию, из-за которой я здесь оказалась. Чип отключится и перезагрузится. А я проснусь собой.       — Ты уверена?       — Это единственный выход. Вот в чём я уверена.       — Я не могу, — его голос прервался и затих, когда он сделал новый глубокий и бесплодный вдох. — Не могу это с тобой сделать.       — Тогда мы умрём. Неизбежно. Оба. А так у нас будет шанс. Пожалуйста. Мы же не можем просто сдаться, мы же никогда не ждём, мы сражаемся и потому побеждаем, мы… мы не можем умереть. Не так.       В ответ в его глазах я видела собственные чувства, те, от которых я едва не свихнулась, когда отец заставил меня пройти своё чудовищное испытание в виртуальной реальности. Меня тогда вынуждал подчиниться чип, а его сейчас — обстоятельства. Только всё было по-настоящему. Эту симуляцию нельзя будет переиграть. Эта капсула могла быть последним, что я увижу в своей жизни. Эти слова могли быть моими последними. И это осознание заставило меня замолчать в отчаянии. Нас обоих.       Ведь я правда не хотела умирать.       — И как его отключить? — найдя в себе силы подняться, спросил Беллами. Шагнул к панели, рассматривая её со смесью злости и презрения. — Что нужно делать?       Детально рассказывая инструкцию, я в самом деле почувствовала себя машиной. Последовательность была понятной и простой, но я повторила её трижды, а затем попросила его её повторить. Его тон стал похожим на автоматическую систему: ровный, тихий. Едва слышный оттого, что для него был нужен очередной тяжёлый вдох.       — Всё получится. Я знаю. Этот чёртов чип ведь был сделан как раз для этого. Для пути в человека, а не в машину. Но если… — я запнулась, не желая заканчивать предложение. — Если… ты знаешь, что я тебя…       — Нет, — оборвал он. — Я с тобой тогда не прощался, и ты не смей.       — Хорошо. Тогда… Готов?       — Если это вообще возможно.       Я не желала это видеть, не хотела смотреть — сбежала во тьму, делая последний рывок прочь из неё, наружу, когда исчезла даже она. Чувства отключились, ощущения закончились, последние крупицы сознания замерли и исчезли. Осталось только ничего. Потом не стало и его.       И снова что-то снаружи плескалось. Гремело. Шумело. Шептало.       Лёгкие будто бы сдавило. Я вдруг поняла, что вновь хоть немного чувствовала своё тело, пока оно судорожно пыталось сделать вдох. Сердце то едва билось, то отчаянно неслось вскачь, будто пытаясь нагнать пропущенные удары. Что-то сжималось в груди. Рот был полон солёной воды, она жгла горло, и одновременно с этим его мучительно сводило от попыток вдохнуть хоть немного воздуха.       Вместо этого из меня вырывались только болезненные булькающие звуки. Сознание то становилось чётче, то проваливалось во тьму, звуки появлялись и исчезали, и не хватало сил даже подумать о том, чтобы открыть глаза. Это походило на странный кошмар, на сонный паралич, когда разум и тело, казалось, не могли слаженно работать, и проснуться тоже не получалось.       — Дыши. Пожалуйста, дыши.       От этой отчаянной просьбы внутри что-то вздрогнуло. Будто от моего следующего вдоха зависела ещё чья-то жизнь. Не только моя.       Внешняя сила сжала грудную клетку, и я ей подчинилась. Солёная вода полилась по губам и подбородку. И снова. И снова. Когда её не осталось, бесплодные попытки дышать обернулись хрипами. Горло запершило. Я вновь задохнулась, но уже кашлем, оглушающим, болезненным настолько, что хотелось плакать, но…       Я смогла сделать вдох. Воздух показался целительным. Почти сладким.       — Да. Вот так. Дыши. Дыши…       Мне хотелось слушаться. Пусть даже крохотное усилие казалось невыносимо тяжёлым, я справлялась. Вдох. Выдох. Вдох… Я продолжала, только бы дальше слышать это тихое «дыши».       — Молодец. Ты большая молодец. Продолжай. Вот так…       И всё снова исчезло.       Первым, что я услышала, был шёпот плещущего моря, набегающего и отступающего обратно, прямо как вдох и выдох. Ветер холодил мокрую кожу. Тыльную сторону ладони колол шершавый крупный песок, а намокшая одежда неприятно липла к телу. В воздухе зависли влажность, йод и соль.       Очнулась? И жива? Я всё-таки жива?       Жадно вдохнув, я открыла глаза. Солнечный свет, отражающийся от бело-жёлтого песка, заставил слегка сощуриться. Вдалеке колыхались силуэты… пальм? Размытая картинка постепенно приобретала очертания, пока взгляд фокусировался на фигуре рядом со мной. Беллами. Он сидел рядом, устало потерев ладонью лицо, вздохнул, опустил голову и несколько мгновений будто бы всматривался в покрывающие пляж ракушки. Я знала, что они были ему безразличны, этот отстранённый вид всегда значил, что он думал совсем о другом. Но стоило мне слегка шевельнуться, как от его прежней задумчивости не осталось и следа.       В тот же миг я поднялась, пытаясь сесть, будто желая доказать себе, что могу.       Мы встретились взглядами тут же, и я едва не рухнула обратно на песок. Он сразу же подхватил меня, не давая упасть.       За всю свою жизнь я едва ли испытывала большее облегчение, чем сейчас, когда видела его перед собой. Кажется, даже имела роскошь не только смотреть. Я чувствовала прикосновения, его ладонь, её тепло, чувствовала всё — и внезапно заслезились глаза. Я потянулась вперёд, прижалась, уткнулась носом ему в шею. В моих дрожащих пальцах бился пульс, и они тут же вцепились в него, когда его руки крепко обхватили меня в ответ.       — Кларк, — от этого тихого отчаянного придыхания, полного внезапной радости, у меня сжалось сердце.       И я заплакала впервые с тех пор, как отец превратил меня в свою покорную рабыню. Я не позволила ни одной слезинке скатиться по щекам с тех пор и дышала только для того, чтобы дожить до этого момента. И наконец-то позорно разрыдалась.       — Мы… — мои голосовые связки сквозь всхлипы оказались способны только на неровный шёпот. — Боги… Я…       — Тише… тише… — он успокаивающе поглаживал меня по спине, пока тело содрогалось от прерывистых всхлипов. — Всё хорошо. Всё получилось, любовь моя.       От внезапной мысли, что всё это могла быть лишь ещё одна галлюцинация, ладони покрылись холодной испариной. Тело не слушалось: я никак не могла перестать дрожать в его руках, не в силах поверить в то, что всё это правда. Что мы наконец-то на Земле. Что пусть весь этот кошмар не закончился, но хотя бы дал мне миг свободы, миг, когда всё внезапно и быстро утихло после ужасной бури.       — Всё хорошо, — эхом к моим тревожным мыслям повторял он, прижимая меня ближе к себе, словно говорил и сам при этом не мог поверить. — Всё в порядке, слышишь? Всё закончилось.       Слёзы продолжали течь по щекам, омывая невидимые раны глубоко внутри. Исцеляя их.       — Мы здесь. Мы смогли, слышишь? — тихо продолжал он, словно убаюкивая ту часть меня, которая, наконец, вырвалась на волю и чувствовала слишком много всего. — Ты со мной…       Я молча закивала, чувствуя себя слишком слабой, чтобы говорить. Казалось, все мои силы ушли на то, чтобы держаться в этом теле. Чтобы просто дышать. На «Ковчеге» я была сплошным комком нервов, напряжённым, встревоженным, кипящим бессильной яростью. Теперь я чувствовала только опустошённость. Усталость. Безграничную скорбь по всему, чем могли быть мы, чем мог бы быть наш мир. Я оплакивала его. Оплакивала нас, едва выбравшихся их самых глубин ада.       Но мы выбрались. И Беллами был здесь, как и говорил. Рядом. Со мной. Так близко. Всё ещё прижимал к себе, разделяя мою боль. И я, наконец, затихла, просто беспомощно повиснув в его руках, не желая шевелиться. Закрыв глаза, держалась за него, будто за последний спасательный круг. Слёзы продолжали течь по щекам, но я почти забыла о них.       — Мы правда смогли, — хрипло прошептала я.       — И ты ужасно меня напугала, — также едва слышно отозвался он, так и не выпуская меня из объятий. — Никогда больше так не делай. Пожалуйста.       — Прости, — попросила я, снова всхлипывая. — Прости. Я просто…       — Нет, — тут же возразил он. — Не извиняйся. Ты сделала даже больше, чем могла. Ты… Тебе что-то нужно? Что-то болит?       — Порядок. Правда. А ты?       — Можно сказать, отделался лёгким испугом.       Я подняла голову, не желая бороться с потребностью убедиться, что это правда так. Увидеть своими собственными глазами, взглянуть в его, коснуться лица… Словно могла забыть, какое оно. И будто бы это вообще было возможно. Я было хотела что-то сказать, но ком застрял в горле, заставляя губы задрожать. Мой заплаканный и уставший вид, наверное, был довольно жалким. Но сил притворяться и храбриться тоже совсем не осталось.       — Кларк… — шёпотом выдохнул Беллами. — Прости. Прости, что мы во всё это впутались.       Прерывисто вдохнув, теперь я поняла, о чём именно он думал, сидя в капсуле долгие часы и разглядывая на пляже ракушки, наполовину зарытые в песок. О том, что могло бы быть, исчезни мы с «Ковчега» в ту же ночь, когда впервые встретились. Возможно, так было бы лучше. Возможно, нет. Но иногда мне страстно хотелось вернуться в тот момент и заставить себя передумать.       — Это было наше общее решение, помнишь?       — Я первым додумался поверить твоему отцу.       — Ты бы никогда не встретил моего отца, если бы я не стала призраком задолго до того. Или мы оба виноваты, или никто из нас. Выбирай.       Беллами только вздохнул с сожалением, смахивая мои слёзы. Я провела по щекам ладошкой, окончательно стирая их солёные дорожки, и снова уложила голову ему на плечо. Он коснулся губами моего лба, укутывая в своих объятиях. Мы сидели у воды, безмолвно наблюдая, как волны набегали на песок, не в силах выпустить друг друга из рук, не в силах пошевелиться. Это был такой желанный краткий миг иллюзии того, что всё правда было хорошо.       Небо отражалось в бесконечной ярко-бирюзовой ряби. Ветер доносил запахи соли и водорослей. Пальмы с чешуйчатыми стволами росли прямиком из песка, который в косых лучах солнца слегка отсвечивал охрой. Их веерные листья шелестели в такт волнам, колыхаясь от лёгкого бриза. У берега болтался прибитый течением спасательный комплект из капсулы.       — Похоже, скоро стемнеет, — тихо заметил Беллами, перебирая мои пальцы. — Нам лучше подготовиться до наступления темноты.       — Подготовиться?       — Как минимум, кто-то должен заняться вылавливанием этой штуки из воды. Думаю, через пару часов ты не откажешься от ужина. Да и спать на песке так себе идея, как думаешь?       — Просто сидеть пока довольно неплохо, — устало усмехнулась я.       — Поэтому ты останешься здесь и отдохнёшь, а я разберусь со всем сам. Пока план такой.       — Звучит не очень честно.       — Да, но, по-твоему, у тебя будет ещё один шанс так меня эксплуатировать? Нет. Наслаждайся пока можешь.       Неохотно позволив ему отстраниться, я огляделась. Вокруг по-прежнему не было ни души.       — Где мы? Что это за место? Раз море, значит… Морской Клан?       — Возможно, — покачал головой он. — Но, может, и нет. По одному пляжу сложно сказать. Нас могло закинуть как на восточный, так и на западный берег.       — Западный берег? — осознав услышанное, повторила я испуганно. Территории «Второго Рассвета». И так далеко вглубь них мы ещё не забирались.       — Мы в пустошах, — поспешил успокоить меня Беллами. — Мы можем быть тут неделями, и нас никто не найдёт. Как тогда на болотах Озёрного Клана, нам не пришлось даже особо скрываться, помнишь? Все, кто могут нам сейчас доставить неприятности — это разве что надоедливые насекомые. И, может, слишком жаркое солнце. Так что не переживай ни о чём, просто отдохни немного. Тебе это нужно.       Сил и правда всё ещё совсем не было, даже собственные пальцы казались будто выплавленными из свинца. Я устало опустилась обратно на песок, прислонилась спиной к пальме и упёрлась затылком в ствол. Закрыла глаза. Лучи солнца приятно ласкали лицо. В тёплом влажном воздухе помимо ароматов цитруса и незнакомых сладко пахнущих цветов ощущался покой. Всё тело потяжелело, и одновременно с этим я почувствовала долгожданное умиротворение, против воли проваливаясь в дрёму под убаюкивающий шёпот волн. А когда снова открыла глаза, круглый диск солнца уже почти касался горизонта.       Беллами сидел неподалёку у разгорающегося костра, подкидывая пламени сухие листья и стебли. Его красивый профиль чётко выделялся на фоне вечерней зари, а тёмные волосы по обычаю кучерявились, спадая на лоб. Я отчего-то вспомнила, как точно так же очнулась и впервые рассматривала его, сидящего у костра, в свой третий день на Земле. Тогда я умирала от страха и мечтала сбежать куда угодно от этого жуткого незнакомца, а сейчас не представляла более безопасного места на всей планете.       — Долго ещё будешь молча подглядывать? — не отрывая взгляда от огня, спросил он с лёгкой улыбкой.       — Ещё чуть-чуть, — смутилась я. — Как ты это делаешь?       — Делаю что?       — Следишь за мной даже не глядя.       — Ну, кто-то же должен, — Беллами наконец повернулся к мне. Кивнул в сторону костра: — Иди сюда. Или скоро тебе ничего не достанется.       После краткого ужина я довольно быстро перенастроила планшет из спасательного комплекта: даже его скромной мощности должно было хватить для приёма и передачи сообщений с помощью коротковолнового диапазона на несколько сотен километров. Но в радиоэфире по-прежнему был только белый шум. Никакого ответа. Возможно, Левитт просто не подумал про это? Или не смог настроить? Я-то знала каждую деталь, я готовилась к полёту сюда всю свою жизнь, а он… если и пережил приземление, то оказался в огромном страшном мире, о котором не знал совершенно ничего. Да и если бы вдруг вышло поговорить прямо сейчас… на что я надеялась? Чем бы мы смогли ему помочь? Даже Беллами точно не знал, куда именно нас забросило. Бекка совершила худшую ошибку, отправив его сюда вот так. Больно было думать об этом, но своей спешкой, скорее всего, она убила его.       Сморгнув едва выступившие слёзы, я взглянула вдаль. Там алело закатное небо, контуры облаков сияли золотом в косых лучах солнца, почти скрывшегося за горизонтом. Оно спряталось за него за считанные мгновения — и этот насыщенный красный потух, став у самой воды ярко-розовым, почти малиновым. Выше он переходил в сиреневый, тот — в голубой, а этот на самой высоте — в глубокий и тёмный синий. Море зеркалом отражало это буйство оттенков. Стало почти невозможно рассмотреть линию горизонта, растворившуюся в подступающих сумерках.       Зрелище казалось почти нереальным. Изумлённая его красотой, я никак не понимала, как могли наши предки променять это чудо на необходимость прозябать в мёртвом космосе? Или прятаться в темноте подземелий? Разве хоть какая-то, даже самая благая цель всего этого стоила? Стоила ли боли, смертей и миллионов загубленных судеб? Для меня — никогда. Я всегда мечтала не позволить очередной войне разрушить мир снова. Я осталась на станции и пошла к отцу только потому что видела в этом единственный способ. И вот теперь я сидела здесь, потому что больше не знала, куда идти.       Вот она — свобода, которую я так хотела. Вот она — Земля. Всё здесь. Но это больше не приносило успокоения, как я когда-то представляла. Это больше не было убежищем — это стало новым полем боя. И бежать с него было больше некуда. Точно не к горцам под руководством мстительного чокнутого Данте. И не домой в космос — не после всего, что я узнала о «Ковчеге». А здесь… Здесь большинство местных видело меня идеальным инкубатором для будущих поколений, пока немногочисленные союзники за помощь мне рисковали потерять всё. Буквально всё, ведь стоит мне появиться в Лесном Клане, отец и Данте не успокоятся, пока снова не превратят меня в свою пешку под угрозой уничтожения всех и вся. Одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы стало жутко, опустошающе больно. Не было ни единого шанса, чтобы Беллами не думал об этом, не понимал всё так же ясно, как и я. Он не мог не осознавать, что сейчас на одной чаше весов был его долг, его жизнь, его Клан, к которому он мог вернуться, пусть и один, а на другой — я. Балласт. Просто девочка из космоса, которой нигде не рады и которая ничего не может сама. Я не имела права хотеть, чтобы он выбрал меня. Я должна была сделать всё, чтобы этого не случилось.       — Ты уже так долго молчишь, — тихо спросил он. — О чём думаешь?       — Закат очень красивый, — выдохнула я, молясь, чтобы не задрожал голос. — Никогда не видела ничего невероятнее.       Он едва заметно хмыкнул, определённо не поверив.       — Значит, немного соскучилась по Земле?       — Да. Здесь хотя бы красиво.       Я слегка повернула голову, и мы встретились взглядами. Его глаза сияли — в них отражались отблески костра и далёкие звёзды. Я боялась представить, что сейчас можно было рассмотреть в моих. Рядом с ним было тепло и уютно, и в то же время я ощущала себя совершенно одинокой. Боялась задавать вопросы, которые меня терзали, и ещё больше боялась ответов на них. Он провёл кончиками пальцев по моей щеке.       — Ты же знаешь, что мы можем обсудить всё, что захочешь?       — Знаю, — кивнула я.       — Тогда поговори со мной. Пожалуйста.       — Беллами, я… — я не смогла закончить. Замолчала. Было больно говорить и даже больно просто думать над ответом.       — Я не заставляю. Скорее прошу. Кларк, я понятия не имею, через что тебе пришлось пройти, что пережить, что испытать. Не буду задавать вопросы, потому что, наверное, не имею права спрашивать. Потому что знаю, что ты ответишь на них сама, когда будешь готова. Но мне невыносимо видеть эту боль в твоих глазах. Я не могу делать вид, что не вижу её.       Да. Потому что скрыть её казалось невозможным. Чип всё ещё был в моей голове, а это значило лишь то, что кошмар совсем не закончился. Я сбежала вопреки прямому приказу, все системы станции в процессе сошли с ума, и теперь отец наверняка в ужасе от мысли, что вся армия его марионеток может быть способна на то же самое. Он будет искать Левитта. Будет искать нас. Меня. Он захочет заполучить нас обратно, и он уже доказал, что мало что способно остановить его на пути к возмездию и могуществу. Значит, когда он придёт за мной, надо быть готовой. Надо иметь на руках все возможные козыря, чтобы обменять их на жизни всех, кто был мне дорог, всех, за кем он придёт, чтобы вынудить меня вернуться. Но что я могла ему предложить? Как могла это добыть, если даже идти было некуда?       — Позволь мне помочь, — мягко попросил Беллами. — Я могу что-то сделать?       Хотелось сказать, что ничего. Совсем ничего. Но это было бы нечестно. Он и так уже сделал очень много, даже слишком, раз до сих пор не решил отказаться от меня. Из любви? Милосердия? Благородства? По какой причине? По скольким из них? Я должна была сказать, что все из них того не стоили.       Вместо этого тихо произнесла:       — Давай просто посидим вот так. Как будто всего остального мира не существует хотя бы сегодня вечером.       — Конечно. Иди сюда, — он привлек меня к себе и уткнулся носом в макушку.       Я прильнула к нему, закрыла глаза. Его пальцы нежно перебирали мои волосы, под шум волн тихо потрескивал костёр, время растворилось в сумерках, и я замерла, впитывая этот момент. И наконец-то было хорошо. Так хорошо, что хотелось растянуть это на вечность.       — Спишь? — едва слышным шёпотом спросил Беллами.       — Нет, — так же тихо ответила я. — А что?       — Хочу тебе кое-что показать. Хочешь?       — Да. Конечно.       Он отстранился, выпуская меня из объятий, и, открыв глаза, я обомлела. Небо было чёрным покрывалом со светящейся россыпью звёзд, но поражало вовсе не оно. Море. Оно тоже светилось. Прибрежная полоса, где набегали беспокойные волны, вспыхивала сиянием при каждом приливе — тот словно выбрасывал на песок десятки крошечных голубых неоновых огней, ударяясь о песок. Они постепенно тухли, пока вода продолжала мерцать и переливаться сотнями, тысячами их. Это было похоже на то, как если бы в море упали звёзды.       — Невероятно, — прошептала я, пока мы шагали ближе к этому природному чуду.       — Не то слово. Я теперь точно знаю, где мы. Песчаный Клан. Этот залив называют Звёздным морем. Говорят, оно светится так только летом. Нужно же было оказаться здесь и сейчас, чтобы небылицы из таверны ожили перед глазами.       — Небылицы? — спросила я, делая шаг вперёд, к воде. — Какие?       — О душах утонувших моряков и путешественников. Говорят, каждую ночь они пытаются выбраться на берег в месяц солнца. Но они навсегда привязаны к морю, потому стоит им выбраться, их сразу призывает прибой. Они покидают море и исчезают. Вновь и вновь.       Вода то медленно гасла, то разгоралась вновь, будто дно обратилось в мерцающий лунный камень. В волнах сияли сотни Млечных Путей, каждую секунду собираясь в мириады созвездий, словно неведомое звёздное небо колыхалось у наших ног. Изредка его рассекали яркие, быстрые вспышки — свет преследовал потревоженную морскую живность.       — Невероятно красивый способ очеловечить реакцию окисления с излучением фотона. И, глядя на это, я всё понимаю. Не хочется выводить уравнения. Хочется думать о чём-то живом.       — Хочешь сказать, твоя наука с лёгкостью объясняет и это?       — Моя наука называет это биолюминесценцией. Невидимые глазу обитатели местных вод так общаются. Светятся чуть сильнее, заметив угрозу, надеются её отпугнуть, и меркнут, когда поводов для беспокойства нет. Этим вот не нравится вместе с волной разбиваться о берег. Самое поразительное — это то, что они реагируют одновременно, тысячи, миллионы их, будто они все единый организм. Я читала об этом, но никогда не думала, что увижу взаправду.       — Значит, если я правильно понял, если я сделаю так, то… — Беллами присел у самой воды и окунул в неё руку, зачерпывая немного в ладонь. Я восхищённо улыбнулась, когда жидкая магия света яркими струями полилась сквозь его пальцы. — …то случится что-то такое. Что ж. Твои книжки опять победили. И испортили всё веселье. Это даже скучно.       — Твой черёд злорадствовать придёт позже. Он всегда приходит… когда меня вставит в ступор какая-то совершенно тривиальная мелочь. Это, наверное, весьма жалкое зрелище.       — Заметь, про жалкое зрелище это ты сказала. Не я.       Я усмехнулась, замерев в полушаге от волн. Прозрачная вода мерцала, позволяя разглядеть на дне каждую песчинку и ракушку.       — Хочешь зайти в воду? — глядя на мой завороженный вид, спросил он.       — Что? — почти испуганно спросила я.       — Что? Неглубоко. Разве не интересно?       Мне было безумно, до жути, ужасно интересно. Решившись, я стащила ботинки. Мокрый песок тоже светился, я коснулась его босыми ногами, слегка подтянула штанины комбинезона. Шагнула — и тёплая вода заплескалась вокруг щиколоток, заискрилась, как будто только этого и ждала. Мои следы позади тоже засветились, будто пляж превратился в что-то живое.       — И это всё? — с улыбкой хмыкнул Беллами.       — А что ты ожидал? — не поняла я, поднимая на него взгляд. Он уже расстегнул манжеты и воротник, стягивая ткань с одного плеча. — Что ты делаешь?       — Собираюсь правда зайти в воду. Вот эти твои полумеры не для меня. Но не хочу снова мочить эту дурацкую форму, ведь тогда она будет сохнуть всю ближайшую вечность.       Комбинезон и правда до сих пор местами неприятно холодил и лип к коже. Пусть было тепло, но при этом и слишком влажно, чтобы он полностью просох. Его хотелось стянуть даже просто так. Пока я бессовестно отвлеклась, внезапно высокая волна вдруг накатила на берег. Подвёрнутые кончики штанин снова промокли, облепив ноги чуть выше колен. Я поспешно шагнула назад, на пляж, наклонилась, выжимая воду. Вместе с ней на песок стекли крохотные огоньки. Их смыло следующей мерцающей волной, которая коснулась пальцев ног, и ещё несколько мгновений я не могла оторвать взгляда от этого чуда.       Когда я снова выпрямилась, поверхность воды уже рассекали светящиеся потоки, следующие за Беллами по пятам. Сделав несколько шагов в глубину, он остановился и обернулся, глядя на меня.       — Я же говорил, что так и будет. Ещё не передумала?       Моргнув, я замерла. Наверное, теперь не смогла бы отвести взгляд, даже если бы очередная волна накрыла с головой. И что, в конце концов, меня останавливало? Я едва не умерла. В очередной раз, я уже даже потеряла счёт, в который. Разве это не значило, что стоило наслаждаться моментом, пока получалось дышать?       — Знаешь, передумала, — ответила я, расстёгивая молнию. Заклёпки на манжетах разомкнулись с тихим щелчком. — Не могу же я оставить всё веселье только тебе.       — Я так и знал, что ты не устоишь, — хитро улыбнулся он.       Я охотно развязала пояс внутри формы. Комбинезон Бри был для меня слишком свободным, поэтому дальше легко соскользнул вниз, на песок, стоило только стянуть рукава.       — Доволен? — приподняла бровь я, перешагивая через ткань, оставшись только в белье.       Бегло меня оглядев, Беллами одобрительно кивнул и заключил:       — Ну, начало определённо хорошее.       — Это всё затевалось, чтобы просто меня раздеть, да?       — В том числе, — без малейшей доли серьёзности ответил он, пока я заходила в воду. — Я бы назвал это приятным бонусом.       — Ты не думал, что если я утоплю тебя здесь и сейчас, то никто никогда не узнает?       — Это будет не самая худшая смерть. Передашь всем, что я ни о чём не жалею?       — А как быть с моими сожалениями, что я поддаюсь на твои провокации? — спросила я, остановившись в полушаге от него.       — Ну, — Беллами взял мою руку, переплетая наши пальцы, — может, стоит убедиться, что не зря?       Ноги немного вязли в шелковистом донном песке. Когда мы шли, он тут же вспыхивал вместе с морем, и яркий шлейф света тянулся следом. Вода становилась глубже: волны коснулись сначала бёдер, а затем уже и талии. Мы замерли по пояс в воде, и я завороженно глядела на ореол из голубого сияния вокруг нас. Стоило провести ладонью по поверхности — и следом зажигались сотни крошечных огоньков. Несколько из них продолжали светиться на руке, когда я подняла её. Волшебство. Настоящая магия.       — Я правда в восторге, — вздохнула я, качая головой. — Ненавижу тебя, когда ты прав.       — То есть всегда?       — Всегда.       — Ты же знаешь про вот это «от ненависти до любви»?       — Поверь, в этом конкретном случае всё было наоборот, — с улыбкой заверила я. — От любви до «терпеть тебя не могу».       — Именно поэтому ты стоишь так близко и до сих пор держишь меня за руку?       — От вредных привычек всегда трудно избавиться, знаешь?       — Поверь, как никто другой. У меня же есть ты.       Прикусив губу от подступающего веселья, я быстро провела ладошкой по воде, окатывая его волной светящихся брызг. И ещё одной. Всё же засмеялась, успев отступить назад: не поймал! Пришлось снова брызгаться, чтобы сбить его с курса, и внезапно он решил ответить мне тем же. Весело взвизгнув, я снова поспешила сбежать, но в воде движения не выходили столь же ловкими, поэтому дурачество продолжалось с равным счётом.       — Ну, всё, хватит тебе поддаваться , — наконец, Беллами перехватил меня за оба запястья, прижимая к себе.       Мы так и не зашли сильно глубже, чем по пояс, но из-за этой глупой игры уже были все мокрые. Вода капнула с его чёлки прямо мне на нос, и я непроизвольно моргнула.       Запоздало возмутилась:       — Отпусти меня. Так нечестно!       — Да что ты? Не я это начал.       — Сейчас же возьми свои слова обратно. И отпусти меня. Или…       — Или что? Как ты меня заставишь?       Я попыталась вырваться, но заметив, как близко были наши лица, застыла. По телу пронеслась дрожь, словно от озноба, хотя в воде было очень тепло.       — Может, просто скажу «пожалуйста»? — мило улыбнулась я.       Он склонился ко мне, слегка прищуриваясь. От его тепла так рядом вдоль позвоночника, будто щекоча, пробежали мурашки.       — И всё? По-твоему, мной так легко вертеть?       — Да?       — Нет.       — И что тогда будет дальше?       — Посмотрим на твоё поведение, — усмехнулся он, глядя в упор.       Мне уже не слишком хотелось отстраняться, даже если бы он мгновенно меня отпустил. Теперь хотелось только ближе, ведь сердце вдруг забилось в груди так сильно, словно хотело вырваться наружу, к нему.       Исчез «Ковчег». Исчезли его правила, его ужасы, его предательства и кошмары. Исчезло всё. Были только мы. И огромный мир вокруг, где мы были совсем одни. Вокруг — небо, усыпанное мерцающими звёздами. Море из жидкого света, в котором сияли их отражения. Но, несмотря на все чудеса вокруг, этот всеобъемлющий, глубокий взгляд принадлежал только мне.       Быть живой — вот как это ощущалось, когда внутри, под рёбрами, расцветало что-то огромное, нежное, трепетное и в то же время обжигающее. Я хотела забрать себе каждую капельку этого чувства без остатка, впитать её, как и эту пьянящую долгожданную свободу. Его хватка на моих руках вдруг ослабла настолько, что я легко могла их вырвать, но я даже не шелохнулась. Мне почти хотелось застыть в этом моменте навсегда.       Беллами накрыл ладонью мою щёку, нетерпеливо притянул к себе, и я не смогла сдержать тихого стона, когда его губы накрыли мои. Не просто поцелуй — нечто настолько желанное, словно попытка удержаться за украденное мгновение в бурном водовороте.       Всё, что я могла — это позволить себе утонуть, сначала целуя коротко, горячо, а затем, задерживая дыхание, глубже, влажно, сливаясь в одно целое. Волшебно, жарко, невозможно. И мало, так отчаянно мало, что хотелось не просто прижаться — раствориться, забыться, подчиняясь щекочущей тяжести внизу живота. Чтобы его руки не только мягко гладили спину и путались в моих распущенных волосах, а чтобы позволили себе больше, чтобы мурашки бежали вдоль позвоночника, когда бы кожа полностью коснулась кожи.       По телу прошла дрожь, когда дорожкой из поцелуев он по щеке спустился за ушко, и я слегка откинула голову, отчаянно желая, чтобы его губы коснулись шеи. Но он снова поймал ими мои, целуя ещё глубже, откровеннее, чем прежде, касаясь языком языка, слегка прикусывая губу, чтобы перед моими глазами вспыхнули звёзды.       Его руки нашли мои ягодицы, жадными касаниями спустившись с пылающей поясницы, и в ответ я обвила его ногой, легко приподнявшись в воде. Издав едва слышный прерывистый вздох, Беллами подхватил меня, вжимая в себя всем телом. Я обхватила ногами его бёдра, скрещивая их, упираясь в твёрдость его возбуждения, поймала нетерпеливый поцелуй, выдохнула стон прямо в губы. Жар внизу живота разросся и заструился по телу жидким пламенем, заставляя вздрагивать и тереться об него, пока он продолжал целовать меня — то неторопливо, то жадно, то торопясь вновь приникнуть губами к шее, посылая новые волны горящего желания.       Внезапно, будто опомнившись от морока, Беллами слегка отстранился, отводя глаза и тяжело дыша. Я потянулась к нему снова, но он не встретил меня на полпути.       — Подожди… Хватит… — хрипло шепнул в ответ. — Мы…       — Что? — сипло спросила я, ища его взгляд своим нечётким и затуманенным. Губы пылали от поцелуев. — Ты… не хочешь?       — Ты издеваешься, спрашивая такое, да? — с силой прижав меня к себе обеими руками, он всё-таки посмотрел мне в глаза. — Ты сегодня едва не… боги… Ты уверена, что это то, что…       От его мучительно протяжного «Кларк», сорвавшегося с губ, стоило мне прижаться чуть ближе и поёрзать бёдрами, разум совсем помутился. Я осмелела достаточно, чтобы всерьёз искренне прошептать:       — Я хочу тебя.       — Чёрт возьми, — почти прорычав это, Беллами вновь судорожно подался вперёд к моему лицу. Шепнул: — Ты невыносима, — и дотронулся губами к шее. — Просто ужасна, — жадно прихватил кожу, не кусая, но почти заставляя меня застонать. — Ты невозможна, — всё ещё крепко держа меня на руках, шагнул к берегу. — Боги… какого чёрта я даже не могу сказать тебе «нет»…       Я прерывисто выдохнула, повисая в его объятиях, когда вода подо мной исчезла.       — Ты немного повторяешься в своих жалобах, — прошептала я прямо ему в губы. — Ещё какие-то будут?       Он опустился на колени, чтобы усадить меня на подстилку. Я расцепила ноги, освобождая его бёдра, но мои руки всё ещё крепко обхватывали шею. Я не собиралась так легко отпускать — потянула Беллами за собой, вниз, укладывая нас обоих. Он навис сверху, и от веса его тела на мне перехватило дыхание.       — С удовольствием послушаю твои, — смерив меня горящим взглядом, заявил он. Больше не желая медлить, наконец-то торопливо задрал вверх мой топ, накрывая грудь горячей ладонью, нетерпеливо сминая её. Коснулся затвердевшего соска, обводя его пальцем. От внезапного удовольствия я приглушённо застонала, выгибаясь навстречу его рукам. — Что? Ты что-то сказала? А-а-х? Вот это твой вариант?       — Всё ещё лучше, чем твой, — возразила я, резко умолкнув, когда дорожкой из поцелуев он по шее спустился к ключицам. Потянул наверх топ, окончательно стягивая его с меня.       — Разве?       Стоило ему коснуться губами груди, я задышала так быстро, что закружилась голова. С наслаждением плавилась от его ладоней, вычерчивающих круги на животе. Нежно гладя, они по спирали сползали ниже и ниже, заставляя меня вздрагивать от нетерпения с каждым новым витком. Дразнящими линиями он очерчивал каждый изгиб, стараясь оставить на каждом миллиметре кожи свои поцелуи.       — Да… но вообще…       — Что?       Пальцами он подцепил кромку шорт, стягивая вниз и их. Издевательски медленно, изводя нежностью касаний на внутренней стороне бёдер — между ними уже давно стало влажно и скользко, хотя он дотронулся до меня там только теперь. Я промычала что-то вслух, стараясь не податься вперёд в ответ на его ласки. Почти захныкала.       — М-м-м? И это твой ответ? Совсем никуда не годится.       Издевался. Он правда издевался. Уперевшись ладонью ему в грудь, я заставила его перекатиться на спину, и его руки тут же потянули меня, укладывая сверху. Мы замерли, глядя друг другу в глаза несколько долгих мгновений, тяжело дыша. Всё горело, умоляя поспешить, прижаться ближе, наконец, почувствовать его внутри, но я намеренно растягивала момент. В прошлый раз эта страсть была полна спешки, страха и зашкалившего адреналина, она была необходимостью, словно реанимацией, чтобы вернуть к жизни безнадёжного пациента, а сейчас… сейчас это было самой жизнью, бьющейся в артериях. Каждое нервное окончание искрило, словно оголённый провод.       Кончики пальцев покалывало, когда я скользила ими по его телу, ощущая под пальцами тот же жар и упругие мышцы. Не отводя глаз, Беллами перехватил мою руку, поднёс к губам, невесомо касаясь ими пальцев. Из меня вырвался прерывистый вздох, когда он спустился к запястью, потёрся носом, поцеловал его, ловя дыханием мой сбивчивый пульс. Во всём этом было столько чувств, это было так невинно и одновременно настолько откровенно, что прошило дрожью.       Одним ловким движением Беллами поднялся, вновь усаживая нас обоих. Обнимая. Мои бёдра сами собой разошлись в стороны, теперь по бокам обхватывая его. Я чувствовала его намного чётче, острее, чем прежде сквозь ткань, слегка потёрлась, и сердце пропустило удар. Внутри стало невыносимо жарко, будто насыпали горячих углей. Он не шевелился, не торопил, даже почти не дышал, будто позволяя мне насладиться моментом. Или самой решить, правда ли я этого хотела.       Разумеется, хотела. Об этом почти умоляло всё моё существо. Наши губы встретились, от нарочито медленного, почти невинного поцелуя закипела кровь, и сдерживаться больше не было сил. По наитию приподняв бёдра, я позволила себе это, позволила ощутить его внутри, скользя вниз, зажмуриваясь от внезапно яркого удовольствия. От его едва слышного стона внизу поясницы скрутился пылающий тугой узел. Замерев на мгновение, я плавно повторила своё движение. Выдохнула от наслаждения, пронёсшегося вдоль позвоночника. Наши губы снова нашли друг друга, когда моя кожа теперь целиком касалась его кожи, и это казалось самым естественным, правильным, бесстыдным, но упоительным до эйфории. Подчиняясь внутреннему ритму, я прижималась сильнее, запрокидывая голову, скользила всё быстрее и быстрее. Мир исчез, время исчезло. Осталась только я и он. Мы двигались вместе, будто это был какой-то сумасшедший танец. Я растворялась в этом первобытном омуте, впиваясь пальцами в его плечи, захватывая зубами мочку уха, не прикусывая, выдыхая, соединяясь так, будто никогда не суждено рассоединяться. Всё растворилось в мутной бездне, замерев. Я утонула в ней, со стоном выгибаясь от разнёсшейся из низа живота волны удовольствия. Ещё несколько рваных движений — и он почувствовал это тоже, вовремя снимая меня с себя и содрогнувшись с тихим вздохом.       Я без сил опала на песок, глядя в яркое звёздное небо. Море продолжало переливаться светом. Пульс шумел в ушах, мысли едва собирались в голове, сердце ещё колотилось о рёбра, будто безумное. Тело покинуло зудящее напряжение. В конечностях покалывало приятной истомой. Наверное, я выглядела жутко: вся в песке, растрёпанная, раскрасневшаяся, с бегающим безумным взглядом расширенных зрачков. Но настоящая. Живая. Свободная. Эти ощущения дарили на душе особую лёгкость, почти заставляя парить. Я знала, что запомню этот миг на всю жизнь, что бы ни ждало завтра.       — Довольна? — зачем-то уточнил он, лениво целуя меня в висок.       — Ты издеваешься, спрашивая такое, да? — передразнила я, укладывая голову ему на плечо.       — Ты проиграла. Так и не предложила вариантов лучше моих, — улыбаясь, напомнил он.       — Что ж. Я люблю тебя. Как тебе такой?       — Беспроигрышный. Но соревнование уже окончено. Мне жаль.       — Тогда я хочу реванш.       — Как скажешь, любовь моя. В любое время.       Море шептало, накатываясь на пляж. Прижавшись лбом к плечу Беллами, наслаждаясь его теплом, я закрыла глаза. Местная магия правда работала. В свете тысяч волшебных огоньков, казалось, наши души соприкасались.