***
Стоять на эскалаторе со ржавой херовиной на плече оказалось не так трудно, как ещё вчера предполагал Баргельд. Всего-то и требовалось приноровиться к росту Унру, держать рельс за неострые и не слишком ржавые части и по возможности не принюхиваться. Ссал Унру этот в свой коктейль, что ли... — Заносим, — распорядился он, вглядываясь во внутренности практически безлюдного вагона. Запах и крайне непритязательный внешний вид сослужили им в итоге неплохую службу. Стойкий аромат бензина, спирта и ещё чёрт знает чего отгонял добропорядочных горожан не хуже слезоточивого газа, а на следующей станции заглянувшая было в вагон фрау предпочла ретироваться, едва взглянув на сидевшего ближе всех ко входу Бликсу. Дальше ехать им предстояло в обществе рекламных плакатов. «Люби и знай своего врага», — мелькнуло в голове у Баргельда. — Последняя остановка в Западном Берлине! — возвестил голос из динамиков. — Следующая остановка — Райниккердорфер-штрассе! Эндрю переглянулся с Бликсой и Алексом: пора. Всего восточных станций на пути пять, но посередине имелся откровенно недружественный КПП на Фридрихштрассе. — Спички, — потребовал Эндрю. — Так у тебя же коробок... — Это дымовуха, — отрезал тот. — Спички! Пока Алекс обыскивал карманы и помогал поджечь коробок с высыпающимся оттуда целлулоидом, мимо пролетела первая станция-призрак: безлюдная, грязная и плохо освещённая. Впрочем, отсутствие розовых плюшевых медведей, Рональда Макдональда или, скажем, хороводов улыбающихся пограничников радовало: выходить безопасно. Бликса дотянулся до панели связи с машинистом. — Хаке, доложи обстановку, — потребовал он и зажал кнопку. — У нас задымление, — прерываясь на удушливый кашель, отрапортовал Алекс. — Сильное! — Да не мне, машинисту это скажи. Горим, бля! — помог ему Бликса и прочистил горло на случай, если первого крика окажется мало. — Выпустите нас! Машинист колебался недолго. Резкое торможение и отрубившийся сразу в нескольких вагонах свет, возможно, испугал бы Бликсу в другое время, но теперь темнота действительно была другом анархистски настроенной молодёжи. Неверный свет зажжённой спички выхватил из мрака безумное и совершенно счастливое лицо Унру. — Поберегись! — кинул он бутылку с зажигательной смесью в хвост вагона, и в лицо Баргельда тут же пахнуло жаром. — А теперь валим отсюда, — заявил он. Однако двери вагона оказались на удивление неподатливы — похоже, возможности открыть их вручную не предусматривал никто с тех пор, как осси**** начали массово сигать через границу. — Всё самому приходится делать! — Бликса второй раз за день еле перехватил тяжеленный рельс (теперь — на манер тарана) и, подтащив к дверям вагона, с радостью расхреначил им стекло. — Свобода, — гулко разнеслось по тоннелю. — Кислород... Эндрю аккуратно переступил через осколки. Хаке тоже вылез из вагона, полный юношеского задора и готовый биться с пограничниками, злобными коммунистами, подземными чудищами и кем только не — однако пришлось брести вслед за старшими в направлении ближайшей станции. — Что, это и есть их социалистический рай? — разочарованно пробубнил Хаке, пройдя с полкилометра по пыльному и отвратительно освещённому подземелью. — Можно меня в ад тогда? — На детский приставной стульчик? — Не смешно, Бликса, — вздохнул Эндрю. — О, там станция впереди! — И, кажется, автоматчики.***
Домой их выдворили уже на следующий день и с Фридрихштрассе, причём обошлось внезапно без репрессий. Пограничники с обеих сторон настолько не ожидали побега на Восток, что Алекса, Бликсу и слегка закопчённого Эндрю попросту обругали за идиотизм, высадили на ближайшей западной станции и поспешили забыть. Реальность фантастически быстро менялась, латая саму себя и выкидывая не укладывающиеся в неё события. В новостях, которые Бликса от нечего делать посматривал на работе, не было ни слова о вчерашнем теракте или хотя бы возгорании в метро. Поняв, что они так и не засветятся в медиа, Бликса мрачно отхлебнул кофе: тень от невидимой руки рынка накрыла конформистской тьмой ставший ненавистным ему Западный Берлин... Однако бороться ещё стоило. Бликса отчётливо помнил: на стене последней из увиденных ими станций-призраков, аки символ в раннехристианских катакомбах, был кем-то нарисован хуй.