С самого утра понедельника мой день совершенно точно не задался. Не знаю, что было хуже: то, что понедельник уже не задался или то, что он вообще наступил. Утро было просто отвратительным, а из-за неудобного расположения моего дома, который, к слову, находился в отвратительнейшей части города, и прошедшего ночью дождя, вся песочная дорога до соседних улиц превратилась в сплошную песочную кашу. Блеклые листья постепенно опадали с верхушек тех деревьев, которые виднелись из окна, и если уделить этому делу достаточное количество времени, то получится даже написать неплохой стих. Но на стихи, как правило, должно быть время, талант и терпение, а ни того, ни другого, ни третьего у меня, скорее к счастью, чем к сожалению, не было.
Намеки на неприятности начались с утра. Сначала я банально проспала, тем самым опоздав на самостоятельную по географии, которую Лидия Степановна, женщина пожилого возраста с короткими седыми волосами и большими красными сережками в ушах, откладывала вот уже вторую неделю. В первый раз половина просто не пришла, а во второй – тоже просто не пришла. Времени итак оставалось, мягко говоря, немного, а знаний в этой области у меня было, стоит признаться, совершенно мало. Ну не знаю я, где на Политической карте мира находится Турция, и какая у нее столица.
На самом входе мне повезло столкнуться с завучем школы – Хлестаковой Верой Алексеевной, которая точно нутром чувствовала, что именно сегодня, именно в этот самый понедельник Аня Сафронова опоздает. Да, стоит отдать мне должное, я бы даже успела забежать в кабинет раньше Лидии Степановны, если бы
Эта женщина не решила со мной поболтать.
Этой женщине на вид было лет сорок-сорок пять, короткие светлые волосы, морщинистый лоб, родинка рядом с левым глазом, прямоугольные очки и шарфик на все времена года. Нет, про шарфик, это вообще отдельная история. Ходят слухи, что в прошлой жизни она была вдовой-утопленницей, а шарф скрывает оставшиеся следы. Видит Бог, как же я ее ненавидела.
Наша неприязнь началась с шестого класса. Тогда я пришла в школу в спортивных штанах и как раз попала под плохое настроение Верки. Точнее будет сказать, что просто попала. Ну, а что? Я, в силу своего юношеского максимализма и полного отсутствия мозгов, высказала ей все, что думаю про школьные платья. Ну почему я вообще должна их носить, если мне некомфортно, верно? Если бы у меня была машина времени - вернулась бы назад и надавала себе двенадцатилетней тридцать пять оплеух.
С тех самых пор началась необъявленная война: туалет взорвали – Аня Сафронова виновата, уроки прогуляли – Аня Сафронова всех подговорила; позвонили и сказали, что школа заминирована – ... ну тут не прикапались, было доказано, что я в это время ходила с одиннадцатиклассниками курить.
Вы не подумайте, со всеми учителями у меня отношения очень даже отличные и замечательные. С их слов я была девочкой неконфликтной, миролюбивой и трудящейся. Такое завелось ещё с класса пятого. Повезло, что сказать.
Всю свою осознанную школьную жизнь, вплоть до середины десятого класса, приходилось быть активисткой школы. Хороший аттестат на полу не валяется, знаете ли, а сидеть и разбираться в каком-нибудь КПД – увольте. Я лучше Белоснежку на утреннике сыграю. Соответственно, хочешь жить – умей вертеться! Вот я и вертелась, как могла.
Правда, характер был неприятный такой, противный. А если и не противный, то до нормального ещё очень далеко. Но это почему-то никого не отпугивало, а даже наоборот: ко мне люди тянулись, как мухи на сладкое. Я бы, например, сама с собой точно никогда не общалась. Терпеть таких людей не могу.
«На каждое слово у нее всегда находилось в ответ двадцать» – так ещё с детства говорила мне мама, а папа поддакивал.
Но, вернёмся к тому ужасному понедельнику. После географии шла моя любимая химия. И да, химия действительно была моим любимым предметом. Кислоты, щелочи, уравнения реакции вызывали у меня такой бурный восторг, что, казалось, этого должно вполне хватать, чтобы со мной не общаться. С самого детства я хотела связать свою жизнь с наукой: стать учёным или первооткрывателем – ни в коем случае не медиком – разработать вакцину от неизлечимой болезни, внести свой вклад в историю человечества. Заработать уважение других, путем непосильного труда и упорства. Прозвучало красиво. Мне понравилось.
Следующие несколько часов я мечтала только об одном: о спокойствии. В понедельник главное дожить до вторника – этим нехитрым правилом я существовала. Даже шутила всегда, что если умру, то только в понедельник. Дошутилась.
***
Придя домой, первым делом я села за геометрию. Почему? Потому что, чем раньше начать что-то неприятное – тем быстрее это неприятное подойдёт к концу. Это было второе нехитрое правило моей жизни. Вот что-что, а геометрию я ненавидела, наверное, даже больше, чем нашего завуча.
– Ага, - бормотала себе под нос, - чтобы найти косинус…это синус тридцати градусов…
Щелчок. Второй.
– Мам! Это ты? - оторвавшись от записей, крикнула я. - Почему так рано? Только не говори, что Александр Петрович опять пошел покурить и не вернулся!
Потерев виски, я откинулась на стуле и, так и не дождавшись ответа, медленно встала, направляясь в сторону двери.
Шаг. Второй.
Темнота.
***
"Что вы знаете о безысходности? Я долбанных три года учила химию и эту тупую биологию, улыбалась детям, которых просто терпеть не могла.. А ради чего? Правильно, ради того, чтобы умереть в шестнадцать, классно. Как мне нравится.."
—… и что же нам делать дальше? - прозвучал рядом чей-то еле слышный голос. Причем говорили явно на английском.
"Живая? Ясно, я ничего не помню. Даже, как найти косинус не помню, хотя вот это как раз не так странно. Почему английский, и почему я его понимаю? Не понятно. Вот же Вера будет грустить, если я подохну раньше нее. С кем же она будет ругаться, как не со мной? А, нет, Ваня Колыгин живой, все в порядке."
– Опасности для здоровья нет. К Первому сентября мисс Д’арк будет полностью здорова, - кто-то встал с места расположения моей тушки. - Нужные зелья я оставил на столе, если что вдруг - присылайте сову.
"Чего? Какую сову?"
– Да, целитель Сметвик, - голос очень мягкий и приятный, принадлежал женщине, - конечно, спасибо большое, Дэн вас проводит.
Я открыла глаза и осмотрелась.
Это была просторная комната в красно-золотых тонах. Узора на стенах как такового не было, только характерные завитушки.
"Ненавижу красный." - пронеслось в голове.
Деревянные полки были забиты игрушками, непонятного мне происхождения; разноцветными бантиками и книгами. Окна выходили на светлую сторону, что было, определено, минусом. Никогда не любила такую солнечную сторону дома, потому что моя комната была именно такой стороной. Ближе к кровати стоял стол из темного дерева, на котором были рассыпаны цветные карандаши и лист жёлтой бумаги. Тут же виднелись очертания большого зеркала. А шкаф, расположенный рядом с высокой тумбочкой, уж очень напоминал гроб..
"Не густо, но комната точно не моя."
– Нэнси, солнце, ты как, в порядке? - на меня в упор смотрела женщина лет тридцати, с ухоженными длинными темно-каштановыми волосами и тускло-зелеными глазами. Подбородок ее был немного вытянут, а лоб наоборот, поменьше, что только добавляло ей странной красоты. Интересное шоу, но мне что-то не нравится.
"Так, Сафронова, не паникуй. Подумаешь, мама другая, ну и что? Сейчас разберемся. Если ты в плену у психов, то им надо подыграть, а сбежим потом. Если удастся, конечно..."
– Да, мамуль, - и больше искренности в глазах, чтоб прям поверили, — только я не помню, что случилось.
"Так, а что с моим голосом..?"
– Это был магический выброс, дорогая, ничего серьезного. Ты расстроилась из-за того, что Дэн случайно поджёг твою игрушку.
"Что? Какую такую игрушку? Стоп. Да ну..."
– Мам… - или сейчас, или никогда, - я же в Хогвартс поеду? - мне просто показалось. Такого не бывает.
– Что за глупости? Конечно поедешь. До школы ещё целый месяц. Ты успеешь поправиться, только не переживай. А теперь, мне пора, если что - позовешь Тинки.
"Вот тебе и косинус.."
