Она умерла в четверг

      Всё начинается с тошноты. На протяжении недели Агату ужасно мутит, а одного взгляда на содержимое холодильника достаточно, чтобы в желудке закрутилось маленькое торнадо не самых приятных ощущений. Она терпит, списывает всё на погоду. Весна только вступила в свои законные права, на улице постепенно теплеет, а организм Харрис всегда остро реагировал на любые изменения климата. Но когда к тошноте присоединяется периодическая головная боль, плавно переходящая в мигрень, Агата начинает подозревать неладное.       Она судорожно считает дни в календаре, перебирает даты и с ужасом понимает — у неё задержка. Это открытие сваливается, как снег на голову в середине лета где-то в глубинке Африки. Потенциальная беременность совсем не то, что Агата рассматривала в качестве перспективы ближайшие лет… десять? Чёрт, совсем не вовремя! У неё впереди летняя практика, а затем последний курс учёбы. Устройство на работу, новые открытия и далекоидущие планы. А маленький вопящий и требующий внимания ребёнок в них совершенно не вписывается. К тому же, с теоретическим виновником торжества Агата сейчас не то чтобы ладит.       Они расстались. Снова. Как и всегда в таких случаях бывает, Александр улетел в Стокгольм на неопределённое время. Успокоиться, разложить всё по полочкам в голове и вернуться обновлённой лучшей версией себя. Эти странные отношения длятся уже три года. И если кто-нибудь спросит, не надоело ли им трепать друг другу нервы, они оба с уверенностью ответят — нет, не надоело. Разве может героинщику надоесть белый порошок, подогреваемый на ложке над дрожащим пламенем зажигалки?       Им просто периодически нужно отдыхать друг от друга. Это нормально. Наверное. Агата не психолог в сфере романтических отношений, ей сложно оценить степень абсурдности связи, которая у них с Нильсеном натянута как струна старой гитары. Тронешь пальцем — лопнет с громким звяканьем.       В любом случае, собравшись с мыслями и приказав себе не паниковать раньше времени, Агата идёт в аптеку и покупает пару тестов на беременность. По дороге домой её снова тошнит, и уже стоя в ванной, с нетерпением поглядывая на наручные часы, она почти морально готова к тому, что увидит две полоски. Однако чуда не происходит. Тест отрицательный. Второй тоже. Агата в замешательстве хмурится, садится на бортик джакузи и кусает нижнюю губу. А уже утром низ живота привычно тянет. Начавшаяся менструация позволяет ей выдохнуть на время. Шестое чувство буквально кричит, что что-то идёт не так, но девушка отмахивается от него. Главное, что она не беременна. Возможно, это просто гормональный сбой на фоне стресса. На следующей неделе она сходит к врачу. Если получится. Надо сначала с завалом на учёбе разобраться, здоровье может подождать.       Немного свободного времени выкроить удаётся лишь через две недели, когда тошнит постоянно, а голова гудит так, что никакие таблетки уже не помогают. Сегодня четверг. Агата любит четверги. Они являются своеобразным окончанием рабочей недели, остаётся только пережить пятницу и можно дальше ковыряться в своих проектах, завалившись с ноутбуком на диван и обложившись пустыми кофейными стаканчиками из-под капучино.       Врач долго её осматривает, задаёт какие-то наводящие вопросы, а затем отправляет на МРТ. Послушно выполнив все указания, Агата сидит в светлом коридоре больницы и дожидается результатов обследования. Напротив неё, затылком опираясь о стену, стоит какой-то молодой парень. Худой и бледный, с уставшим взглядом зелёных глаз. Чешет сгиб локтя, где виднеются буроватые следы — последствия долгого лечения. Агата передёргивает плечами, избавляясь от неприятного ощущения жалости к совершенно незнакомому человеку. Вряд ли ему это нужно, кто вообще в здравом уме захочет, чтобы его жалели?       Она заходит в просторный кабинет, сплошь заставленный горшками с разнообразными цветами. Зелени кругом столько, словно она в одной из теплиц покойной тётушки оказалась, а не в кабинете врача. Миссис Кинг, кстати, на вид приятная. Едва заметно улыбается, смотрит сквозь свои круглые очки в забавной розовой оправе и предлагает Агате присесть. Это, наверное, главное заблуждение каждого пациента: тебе кажется, что раз доктор улыбается, значит у тебя всё хорошо. Ну, разумеется. С улыбкой ведь могут сообщать только радостные новости. Агата не училась на медицинском, но уверена, что среди обязательных дисциплин у них числится искусство лицемерия. Приветливо смотреть человеку в глаза, зная, что через минуту разрушишь его жизнь.       Опухоль головного мозга. Злокачественная.       Агате нужно время, чтобы вникнуть в смысл этих слов. Она переспрашивает три раза. Хмурится, прокручивая информацию в голове, пытается понять, но не получается. Способность к здравому мышлению будто разом выключается, а сама Харрис оказывается главной героиней в одном из тех сопливых фильмов, которые с детства ненавидит.       Доктор Кинг говорит ей что-то про гетерогенные группы различных внутричерепных новообразований, рассказывает о методах их лечения, убеждает, что это не конец и есть много-много случаев, когда люди с подобным диагнозом справлялись. Ещё что-то про процентное соотношение и высокие шансы. Как сказала бы Ева — пиздёж чистой воды. Как сказала бы Рэйчел — какой кошмар, дорогая, что же нам теперь делать?       Она выходит из больницы с кучей рекомендаций, предписаниями и рецептами лекарств. Доктор Кинг в приказном тоне немедленно заставляет её приступить к интенсивной терапии, расписывает всё на месяцы вперёд, но Агате, честно говоря, глубоко наплевать на слова этой женщины в дурацких очках. Стоя на улице и рассматривая деревья с первыми распустившимися на них почками, Агата чётко понимает — теперь она ненавидит четверги.       Харрис гуляет по городу, пока не начинает темнеть. Прикупив в ближайшем супермаркете бутылку вина и пару пачек кошачьего корма, она с кислой миной идёт домой. Квартира встречает её тишиной, которая быстро нарушается громким мяуканьем. Толстое рыжее недоразумение трётся об её ноги, смотрит доверчиво своими большими жёлтыми глазами и урчит. Агата плюхается на пол прямо в коридоре, прижимает к себе Арчи и лицом зарывается в мягкую шерсть. Кот пахнет выпечкой и молоком. Кот пахнет нормальной жизнью, которая у неё была ещё утром.       Вряд ли ей теперь можно пить, но Агата открывает бутылку вина и делает пару внушительных глотков. Головная боль немного притупляется, но дышать от этого не легче. В груди поселяется что-то колючее, вспарывающее лёгкие своими острыми шипами. Вылезает наружу, оставляя рваные раны, и солёной влагой оседает на щеках. Агата не любит плакать. В последний раз она позволила себе такую слабость на похоронах тётушки, но сейчас случай особенный. Теперь это её собственные похороны, а единственный, кто пришёл с ней проститься — Арчи, клубком свернувшийся на коленях и успокаивающий своим тарахтением.       …Жизнь меняется кардинально. Агата становится частым гостем больницы, а в кабинете доктора Кинг вовсе пора прописаться. Теперь от доброжелательной улыбки женщины Харрис тошнит, а растения в горшках вызывают у неё странную зависть. Стоят себе спокойно, цветут, горя не знают — зелёные и свежие. В следующей своей жизни Агата хотела бы стать каким-нибудь кактусом. Чтобы иголками ранить всех, кто к ней прикоснётся.       Теперь она знает: иголки — это больно и неприятно. А куча таблеток, которые она принимает в день раз по десять, помогают бороться с головной болью и приступами тошноты. Единственное, что бесит больше участливого взгляда доктора Кинг — дурацкие, совершенно бестолковые вопросы мистера Ричардса. Её новый психотерапевт, которого она видит чаще, чем своё отражение в зеркале. Мужчина каждый раз усаживает её на мягкий диван приторного пудрового цвета, протягивает контейнер с бумажными салфетками — на всякий случай, и спрашивает, как она себя чувствует. На ум лезут всякие «не ваше собачье дело» и «валите нахрен», но Агата себя сдерживает. Вместо этого она рассказывает мужчине о своих однообразных днях, которые состоят из частых прогулок в парке возле дома, игр с котом, чтения книг и самобичевания. Последний пункт заставляет Ричардса нахмуриться, но он быстро берёт себя в руки. Убеждает, что это нормально. Скоро её психическое состояние стабилизируется, а вкупе с лечением она вовсе начнёт чувствовать себя на все сто.       Ощущаете запах вранья? В полку лицемеров прибавление.       Когда возвращается Александр, она прогоняет его прямо с порога. Выталкивает, матеря на чём свет стоит, и с хлопком закрывает дверь. Потому что Нильсен не должен видеть её такой немощной и никчёмной. Потому что Нильсен привык к коротким стильным платьям и идеальной укладке, а единственное, что Агата может сейчас ему предложить — воронье гнездо на голове и растянутую пижаму с дыркой на правом колене. Потому что Нильсен — это запретная территория. Потому что увидеть в глазах Нильсена жалость — это хуже, чем узнать о своей скорой кончине.       Ей остался год. Примерно. Доктор Кинг продолжает вешать лапшу на уши, расписывая перспективы долгой и счастливой жизни, но Агата умная девочка. И мазохистка немного, раз нарушает главное правило интернета — никогда не гуглить свою болезнь. Теперь она знает, что рак сожрёт её в течение года. Если повезёт, месяца два-три в подарок. Как акция в магазине или награда за выдающиеся заслуги перед отечеством. Отсрочка казни.       Агата решает, что лучшим решением будет запереться дома, никого не впускать и тихо умирать в одиночестве, лишь изредка наведываясь в больницу, чтобы поделиться своей охереть какой интересной жизнью с доктором Ричардсом. Он опять скажет что-то успокаивающее, а она опять выбесится. Стандартная схема, привыкли уже. И только Арчи своим урчанием действительно может её утихомирить. Смотрит доверчиво, ластится и массирует лапками её голову, устроившись на подушке. Чувствует словно, что где-то там — под копной каштановых волос — засела зараза, убивающая хозяйку. Маленький такой пульсирующий сгусток, отравляющий жизнь.       Скоро у неё появятся галлюцинации. Гугл так сказал. А ещё настроение начнёт меняться по щелчку пальцев, как у пациентов психиатрической больницы. Вкусовые рецепторы потихоньку откажут, зрение будет ухудшаться до тех пор, пока перед глазами не появится непроглядный чёрный экран. И, возможно, волосы выпадут. Но это не точно, тут даже гугл сомневается. А пока что, стоя перед зеркалом, Агата замечает лишь тёмные круги под глазами и усталый вид. Если включить фантазию, можно даже представить, что она просто замоталась на учёбе. Как там говорил Паланик? Это не настоящее. Это всё понарошку. Всего-навсего фильм. Мы — цивилизация мальчиков-шутников.       Во время следующего визита Александр проявляет чудеса упёртости и стойкости. Он полчаса долбит кулаком по двери так, что у Агаты начинает болеть голова сильнее обычного. Наспех надев домашние тапки, она несётся в коридор, рывком открывает дверь и уже собирается обозвать Нильсена всеми нехорошими словами, которые приходят на ум, но не успевает. Спотыкается о взгляд его льдистых глаз и понимает — он знает. Он, чёрт возьми, как местный гугл — всегда в курсе происходящего. Смотрит на неё с осуждением, а затем заходит внутрь, прикрывает за собой дверь и останавливается. Сверлит этим своим я-разочарован-в-тебе-каттен взглядом.       — Почему ты мне не сказала сразу?       Агата пожимает плечами. Потому что это только моя жизнь и моя смерть? Потому что мы с тобой, вроде как, снова расстались? Потому что сама до сих пор до конца не верю?       Он вдруг улыбается странно, протягивает руку и кончиками пальцев поглаживает её по исхудавшей щеке. От этого простого касания всё тело прошибает током, но Агата не подаёт вида. Лишь начинает громко возмущаться и брыкаться, когда Нильсен обхватывает её двумя руками и прижимает к себе. Тепло его тела и запах одеколона действуют похлеще промедола. Но она, стараясь сохранить какие-то жалкие остатки гордости, бьёт его кулачками по спине, пытаясь отпихнуть от себя.       — Успокойся, идиотка, — шипит Алекс, прижимая её крепче. Проводит ладонью по спутанным прядям длинных волос и укачивает, как маленького ребёнка.       — Не смей меня жалеть, ясно? — голос тихий, но твёрдый. Она отстраняется немного и смотрит на него снизу вверх. — Не смей.       — Как скажешь, каттен.       Это их маленький уговор. Агата согласна терпеть его присутствие в своей их квартире, а он не будет смотреть на неё как на ходячий труп. Этого достаточно. Это лучше любой терапии — всё ещё чувствовать себя живой.       Утром Агата просыпается от громкой ругани. Алекс снова что-то не поделил с Арчи. Эти двое никогда не ладили. Нильсен спал и видел, как в один прекрасный день вышвырнет рыжую щётку для обуви из дома. Арчи же считал своим долгом изгаживать его дорогие рубашки или ночью, пока швед спит, вскакивать ему на грудь и царапать коготками. Хоть что-то в этом мире остаётся неизменным, некая иллюзия нормальности и стабильности.       Первая химиотерапия проходит для Агаты как в тумане. Странного цвета жидкость бежит по прозрачным трубочкам, проникает в вену и смешивается с кровью. После на языке оседает металлический привкус, но блевать больше не тянет. Эта стадия закончилась, наступает вторая.       Её начинают мучить кошмары. По ночам она просыпается от собственных громких криков. И даже крепкие руки Алекса и его ободряющие слова не могут ей помочь. Харрис снится горящий особняк, умершая тётушка и ещё куча всего, заставляющего сердце в грудной клетке бешено колотиться.       Агата теряет вес. Не катастрофически, до анорексии ещё далеко, но уже довольно заметно. Под бледной кожей проступают ключицы, похожие на распахнутые крылья птицы. Выпирают косточки на запястьях и коленях. Агата вся становится какой-то угловатой, но Нильсен её убеждает, что даже так она всё ещё его заводит.       Они занимаются сексом. И судя по блеску в глазах Александра, он не врёт — действительно хочет её даже несмотря на то, что она постепенно становится бледной копией себя прежней. Только вот что-то нестерпимо меняется. Нет той резкости и необходимой силы, что были раньше. Агате хочется закричать — свяжи меня, сукин ты сын, возьми грубо, ударь, накричи, заставь просить. Сделай, чёрт возьми, хоть что-то, а не носись со мной, как с хрустальной вазой. Я не рассыплюсь от того, что ты меня трахнешь не по инструкции.       Но Агата молчит. Слушает размеренный звук его дыхания, пока щекой лежит на голой груди Александра и пальцем чертит хаотичные узоры на гладкой коже. Он не виноват, что она оказалась бракованной. Не виноват, что сломалась так рано. Алекс мог пожелать ей выздоровления и уйти, но какого-то чёрта остался. И за это Агата ему благодарна. Потому что умирать одной страшно, а она не такая храбрая, какой пыталась казаться.       Несколько месяцев назад её так испугала возможная беременность, что она едва сознание не потеряла. Забавно даже. Тогда маленький ребёнок в животе казался ей худшей из всех проблем, но теперь Агата знает — дрянь, сидящая у неё в голове, в стократ ужаснее. Ей надо сходить в церковь, исповедаться и замолить свои грехи. Она была очень глупой.       Арчи лежит на её коленях, укрытых пледом, и периодически тянется лапой к ведру со сладким попкорном, нагло стаскивая оттуда вкусности. Рука Александра, закинутая на спинку дивана, изредка проходится лёгкой дробью по её плечу, и это успокаивает. Они смотрят старый фильм про мумию. Рэйчел Вайс и Брендан Фрейзер на экране выглядят такими гармоничными, что Агата невольно вспоминает своё детство. Тогда она мечтала о подобных приключениях, но вместо прекрасного героя из сказок получила этого саркастичного говнюка.       — Твои подружки? — усмехаясь, спрашивает Александр, когда на экране появляются трухлявые мумии. Агата не сразу понимает вопрос, но затем смотрит на сгиб своего локтя, обмотанный бинтом, и улыбается. На такую дурацкую шутку любая девушка бы обиделась, но Агата ему благодарна. За то, что остаётся таким же козлом, как и раньше. За то, что продолжает острить, не зацикливая внимание на её болезни и не жалея её. — Уверен, Имхотеп был бы от тебя без ума.       — Уверена, в древние времена тебя бы использовали вместо одиннадцатой казни египетской.       Он наклоняется и целует её, в отместку прикусив нижнюю губу зубами, а Агата чувствует себя счастливой. Пожалуй, её жизнь пока что не полное дерьмо, раз существуют такие моменты. Она не станет разрушать их и говорить, что ей приходится напрягать глаза, чтобы видеть двигающуюся картинку на экране телевизора. Зрение ухудшается — это было ожидаемо.       Следы от инъекций становятся заметнее, а волосы на голове истончаются. Не выпадают, но сильно теряют в объёме. Агата стрижётся коротко, на что Алекс закатывает глаза и говорит, что теперь она похожа на Еву. Просит только на русском не ругаться и водку литрами не пить. Хочется пинка ему дать, но реакции у Харрис слишком заторможенные, а координация ни к чёрту.       Когда Нильсен приносит ей маленький аккуратный букет цветов, Агата пару минут смотрит на него, как на спятившего. А эта сволочь протягивает свой веник и скалится во все зубы.       — Мне нужно было смертельно заболеть, чтобы дождаться от тебя цветов? — со скепсисом спрашивает она, недоверчиво забирая букет, словно он может сейчас взорваться. — Это что?       — Маргаритки, — тоном флориста отвечает Алекс, пока девушка рассматривает цветы, внешне напоминающие ромашки, только бордового цвета, побольше и пожирнее. — Их в качестве своего символа когда-то выбрала скандинавская богиня-мать Фрейя. Они олицетворяют чистоту, непорочность и бессмертие.       — Так много качеств и всё не про меня, — фыркает Агата, но цветы в вазу, всё же, ставит. Главное, чтобы Арчи не посчитал их угрозой мирового масштаба и не сжевал. — Откуда ты так много об этом знаешь?       — Если не забыла, я тоже скандинав.       — Правда? Не вижу у тебя мьёльнира.       — Идём в спальню, покажу.       Они в порядке? Да, они в порядке. Настолько, насколько вообще могут быть в такой ситуации. Агата продолжает пить лекарства и ходить на химиотерапию, Алекс продолжает приносить ей маргаритки и поить холодной водой после очередного ночного кошмара.       Агата смотрит, как за окном сменяются времена года. Слабость накатывает подобно снежному кому. Увеличивается день ото дня, собирается в одну большую глыбу, которая придавливает Агату к кровати. Она много спит и мало ест. Кожа у неё истончается, становится сухой и хрупкой, как старый пергамент. Вены на запястьях проступают отчётливо, и Нильсен целует их, пока она спит. Укрывает её несколькими одеялами, потому что Агата во сне мёрзнет. Организм начинает постепенно отказывать, не справляется с нагрузкой. Зараза, сидящая в голове, слишком сильна.       Агата усыхает, как колосья на полях. Быстро и стремительно. Гаснет, как огонёк спички на ветру.       Улыбки её становятся натянутыми, руки дрожат, а глаза щурятся, цепляясь за остатки такой былой роскоши, как хорошее зрение. Очень часто мы начинаем что-то ценить лишь тогда, когда теряем.       — Что это?       — Апельсин.       — Странно, не чувствую, — она пережёвывает цитрусовую дольку, но совершенно не разбирает её вкуса.       — Возможно, он какой-то испорченный. Я принесу новый.       Александр уходит на кухню, а через мгновение Агата слышит странный звук. Словно по стене ударили. Когда Нильсен возвращается, она на ощупь тянется к его рукам, пальцами касается костяшек и ощущает на них что-то липкое.       — Не делай так. Ты не виноват, — Агата качает головой, обнимает его и носом зарывается в шею. Алекс пахнет мятой. Она хочет сохранить это в памяти, потому что завтра, возможно, обоняние её тоже покинет.       В следующий раз, когда Агата просыпается, над головой у неё горит приглушённый свет. Перед глазами всё расплывается, Харрис почти ничего не видит, но всё равно понимает — она в больничной палате. Из носа торчат трубки, в руку воткнута капельница. И, наверняка, она одета в одну из тех дебильных рубашек в горошек.       — Каттен.       Чёрт, ей бы очень хотелось увидеть его ещё раз, но не получается. Агата может только сжать пальцы немного, чтобы почувствовать его ладонь.       — Я попрошу тебя кое о чём. Пообещай, что выполнишь, — во рту совсем сухо, говорить удаётся с трудом.       — Я не начну встречаться с малышом Сэмми, даже если это будет твоим предсмертным желанием, — она готова поклясться, что Алекс улыбается. Неисправимый придурок.       — Он всё равно тебя добьётся, это лишь вопрос времени, — Агата смеётся, хрипло и лающе, как старая побитая жизнью собака. — Арчи. Возьми его к себе, пожалуйста, когда я… когда…       — Хорошо. Мне давно нужен был коврик для ног.       Ей хочется его ударить, но Агата лишь благодарно улыбается. Этот рыжий комок шерсти не выживет в питомнике, слишком привык к уходу за своей драгоценной самодовольной задницей. Они с Нильсеном похожи больше, чем оба думают. Два главных засранца в жизни Агаты Харрис.       Алекс что-то говорит на шведском, Агата только кивает и разжимает руку. Она хочет немного отдохнуть. Она слишком сильно устала. Перед тем, как погрузиться в спасительную тьму, Агата позволяет себе порадоваться, что вовремя написала небольшую записку и оставила в месте, где Алекс обязательно её найдёт.

***

      Она умерла в четверг. Прошёл ровно месяц с момента, как её сердце перестало биться. Ровно тридцать дней с тех пор, как его собственное покрылось тонкой коркой льда.       Он опустился на траву возле могилы, коснулся рукой холодного камня и положил рядом небольшой букет бордовых маргариток. Просидел так час, пока не начало смеркаться. Пора возвращаться домой. Там его ждёт большой рыжий кот, требующий внимания. Такой же самодовольный, нахальный и с гадким характером, как и его бывшая хозяйка.

«Долго не получилось, но счастливо — да. Я читала скандинавские мифы. Раньше люди верили во вторую жизнь и реинкарнацию. Возможно, когда-нибудь мы встретимся снова. Твоя Агата».