Синдром взрывающейся головы

      Кацуки Бакуго спит стоя.       Последние два года его мышцы постоянно напряжены, и жилы на руках судорожно перекатываются под кожей — Очако не нравится, что Кацуки нервничает, Очако не нравится, что Кацуки совсем не ест, Очако не нравится, что Кацуки настолько сломан; сам же Кацуки пожимает плечами. Его тревожат сейчас проблемы масштабов вселенских, а не отсутствие еды в желудке.       Ну, возможно, ещё то, как Монома каждое утро после пары кружек кофе из заспанного любвеобильного сони — нет, серьёзно, настолько тактильным быть нельзя, хватит объятий уже на сегодня! — превращается в неконтролируемый комок энергии, которую обязательно нужно направить на то, чтобы что-нибудь сломать или испортить: Тенко впервые очень громко ругается на Нейто за контроллер, который теперь стал разноцветными половинками. Монома неистово ржёт, замечая, как после этого случая Шимура засыпает, прижимая к себе все свои игрушки и плотно заворачиваясь в плащ — ещё одна невероятно значимая для него вещь, подробности неизвестны.       К счастью всех домашних («как-то непривычно мягко звучит, не находишь?»), Монома засыпает самым первым, потому что негоже царской особе не высыпаться как следует; Тенко рубится в игры до раннего утра, где-то до часов четырёх-пяти Кацуки ещё может слышать звуки ударов и прыжков по плиткам трёхмерным, а после настаёт время тишины. За последние два года Кацуки успел полюбить безмолвие. С ним проще стирать ноги до коленей в кровь, с ним проще горбатиться, чтобы выживать хоть как-нибудь, с ним проще, потому что на оглохшее сознание ничего не давит.       Очако предлагает купить новые приборы для ушей, но Кацуки отказывается. И благодарно льнёт, прижимает к себе крепко-крепко, когда девушка ложится рядом и обволакивает теплом — а Кацуки думал, что должно быть наоборот.       — Знаешь, кто из нас больше всех приносит в дом, Бакуг? А вот не знаешь! — Монома скачет по комнате и плюхается на диван рядом, тыча пальцем бескультурно. — Я, разумеется! Очако, может быть, ну и ты. Слегка. А мистер Царапка вообще на каких основаниях занимает жилплощадь?       — Захлопнись. Это моя квартира вообще, — тихо, без оттенка единого злобы в голосе говорит Кацуки.       — Это МОЯ квартира, идиоты, — хохочет Очако, протягивая Шимуре тарелку с пиццей; тот, не отрываясь от экрана телефона, кивает и устраивается поудобней в кресле. — Могу вообще всех-всех отсюда вышвырнуть, вот так вот!       Очако просит вести себя хорошо, и, на удивление, все слушаются. Неожиданно, что большее влияние имеет она, а не Кацуки, но многое ведь изменилось с тех пор, как Томуры Шигараки не стало.       Тенко замечает, как хмурится Бакуго, и весь напрягается.       — Ты в норме?       Кацуки выходит на крышу через пожарную лестницу и пялится на серые клубы пара от заводов, ожидая дождя. Курить ему нельзя чисто из принципов, да и денег на сигареты не найти, зато пустых банок от энергетиков, воняющих дешевизной, здесь навалом. В первые встречи с круглолицей всё их содержимое оказывалось за шиворотом.       Потому что Кацуки калечит себя до укусов в плечо, а умереть всё ещё боится. Тенко с этим проще: он умер уже однажды во имя поддельного имени, и сейчас буквально начинает жизнь с истоков. Хорошо ему, наверное.       Было опрометчиво оставлять подле себя того, кому завидуешь более всего — Бакуго совсем не учится на ошибках прошлых.       — Где Он сейчас, ещё не нашёл? — Шимура немногословный, грязный и разбитый, сущее размытое отражение Бакуго, только вот второго шанса самому Кацуки не ждать.       — Нет, — Кацуки облокачивается на перила и представляет, как оглашает криком гетто. Если бы только хватило сил, он бы сбросился, пожелав в следующей жизни не рождаться героем.       — Хреновый квест нам выпал нынче.       Кацуки из вежливости выдавливает смешок.       Конечно, подозрения Мономы не беспочвенны — приютить бывшего злодея минимум непредусмотрительно, будь настороже, но бога ради, спи спокойно, я обо всём позабочусь. Конечно, Тенко сам едва понимает, как исправить всё дерьмище, которое натворил кто-то настолько зловещий, что даже имя скрывает из архивов, зачёркивает зелёным маркером. Конечно, Очако не настолько оптимистично настроена, как кажется всем выжившим подругам, и плачет Кацуки в майку, когда становится совсем невыносимо.       Кацуки спит стоя, чтобы не занимать много места. Чтобы слышать каждый шорох и в момент внезапный опасности успеть развязать бинты рук запачкавшиеся и вгрызться в шею не то человеку, не то существу — сил тому хватает, чтобы разломать стену.       Кацуки впервые за два года смеётся, пока злодей-злодей размазывает кулаками слёзы.