Танцуй под мои слова

У Насти испуганный взгляд, а под холодным светом пары мелких светильников в пустой раздевалке почти лишившееся загара лицо кажется трупно-белым и почти сливается с обесцвеченными волосами. Она взволнованно смотрит на ногу Глеба и кусает полные губы. Он знает все, что она сейчас скажет, но не приказывать же замолчать. Поэтому Глеб только равнодушно дожимает поршень шприца и медленно выводит иглу из колена. На какое-то время этого хватит.       — Это того не стоит, — она беспомощно качает головой, обхватывает себя за плечи тонкими руками и перекатывается с каблука стандартных лодочек на носок. — Не стоит. — Повторяет, будто в трансе.       Глеб морщится. У него особо нет выбора. Даже если он и хотел малодушно пропустить Блэкпул, он не может.       — Идем, я в порядке, — он заталкивает пустой шприц поглубже в сумку, чтобы не оставлять следов, опускает штанину классических брюк, поправляет шнурки на тренировочных туфлях и выпрямляется. — Нам о прогоне думать надо. Ты в венском на второй смене на левые заваливаешься мне на плечо и теряешь объем. Мы пролетим даже мимо восьмой, если ты не вспомнишь про рамку и свой корпус.       Глеб монотонно перечисляет список ее ошибок, выходя из раздевалки обратно в зал. Настя следует за ним, но он чувствует, как она сверлит его спину встревоженным взглядом. Настя не одобряет его решение, и его это удивляет: ему казалось, она такая же «больная» спортом. Такая же сумасшедшая. Но, похоже, Настя намного разумнее.       Нога почти не беспокоит, когда Глеб выводит Настю на медленный вальс в первом заходе разбитых для прогона пар. По крайней мере, в сравнении с дикой режущей болью до укола, ощущения вполне терпимые. И он даже может неплохо мягко сгибать и разгибать колени, уходить в ногу на оверсвее и других элементах.       В танго оказывается труднее: держать колени постоянно согнутыми, когда одно из них согласно только оставаться вечно прямым, задача с тремя звездочками сразу. Но обезбол и старательно намотанный эластичный бинт вроде справляются. Сам же Глеб концентрируется на бесконечном движении. А в венском — на корпусе Насти. Увы, снова не идеальном.       Медленный фокстрот проходит почему-то в мареве. На квикстепе же колено на миг пускает по всей ноге резкую боль, но следующие полторы минуты не слишком беспокоит. Или Глеб просто начинает привыкать к этим ощущениям.       Ему хочется выдохнуть, но радоваться рано. Тренер сообщает, что сейчас они будут прогонять все через венский, и Глеб стискивает зубы. Неженка, блин. Всего-то какая-то травма, а он этому придаёт такое значение, словно ногу отпилил и прыгает на одной. Глеб делает глоток воды, стирает пот с висков полотенцем и опирается лопатками о холодную стену. Настя молчит, но Глеб знает — она все ему выскажет дома. Или в машине.       Но его это едва ли волнует.       Главное, когда заканчивается показавшийся бесконечным прогон, правильно ответить на вопрос отца, не придется ли ему краснеть завтра за сына в Англии.

***

      Тем дождливым вечером восьмилетней давности Глеб повел себя как надо. То есть покорно покивал и заверил отца, что все будет отлично. А следующим утром проверил, чтобы ампул анестетика было с запасом. Он не имел права подвести отца. Хотя, увы, но полученное серебро все же тот засчитал за провал. Проклятое колено подвело на венском, и несколько смазанных шагов в повороте стали решающими.       Отец лишь скривил губы, сообщив, что нужно лучше себя контролировать.       До рези в груди обидная серебряная медаль оказалась закинута куда-то в дальний ящик письменного стола, а потом и в какую-то из коробок, где лежала до сих пор. Смотреть на нее Глеб не мог даже спустя много лет, как и на фотографии с того турнира. Но еще труднее было смотреть на себя в зеркало сейчас.       Хотя, наверное, отец бы мог им гордиться — в том чертовом последнем разговоре с Яной он себя контролировал и-де-аль-но.       То, что потом он разгромил всю посуду, какую обнаружил на кухне не спрятанной в шкафы и ящики, — досадные мелочи. Случайности. Его просто не устраивали те отвратительные белые чашки.       Спустя два месяца Глеб даже очень неплохо себя контролировал в целом. Хотя все еще не горел желанием обсуждать завершенную спортивную карьеру. Даже если некоторые пытались до него отчаянно докопаться. Например, как Леха.       — Ничего не хочешь рассказать? — друг кружил вокруг да около уже добрых минут пятнадцать: все то время, пока девочки наслаждались громкой музыкой на танцполе.       Леха пользовался моментом и старался выбить из Глеба хоть какую-то информацию. Пока сам Глеб пытался понять, зачем согласился впервые за эти два месяца со дня операции выбраться «в свет», да еще и в клуб. Вроде бы Полине, настаивавшей на этом, он умел говорить «нет», а желания всех остальных его едва ли волновали. Но, видимо, он и сам какой-то частью себя устал видеть одни и те же стены, периодически сменявшиеся кабинетами физиотерапевта и бассейном в загородном доме отца — в последние две недели, когда врач настоял на плавании.       Колено постепенно приходило в себя, хотя за пределы квартиры Глеб выбирался исключительно в ортезе, да и чувствовать себя заживо похороненным даже спустя полтора месяца надоело. Может, именно поэтому Глеб согласился сегодня приехать к Лехе в клуб. Но за проведенный здесь час пока не получил ни капли удовольствия.       — Без понятия, о чем ты, — наконец он соизволил ответить на прозвучавший парой минут ранее вопрос и равнодушным взглядом скользнул по отрывающимся в толпе Полине с Юлей. Судя по тому, какое удовольствие испытывала последняя, Леха все же занялся клубом ради нее, а не из особой любви к ночной жизни.       Жаль только, она его старания не оценила — гулять на стороне не прекратила.       — Что от тебя опять требует Александр Яковлевич? — конкретизировал Леха.       Впрочем, Глеб и так догадался о сути вопроса. Вот только говорить на эту тему не очень хотел. И в то же время понимал — друг просто так не отстанет. Он был одним из немногих, кто стоически терпел любые проклятия в свой адрес, лишь бы докопаться до сути.       — Стать идеальным сыном. Как всегда.       — Если «как всегда», то какого черта ты спортивную карьеру закончил внезапно?       Если бы здесь сидел не Леха, а кто угодно другой, Глеб бы все объяснил стандартной фразой о том, что ему просто надоело бороться. С отцом, в смысле. Надоело пытаться противостоять бесконечному давлению, даже если это означало проигрыш. Надоело ждать, какой шаг еще отец способен предпринять, чтобы заставить сына действовать так, как хочется отцу.       Возможно, Глеб бы согласился с тем, что отцу виднее «как лучше», но не в двадцать восемь.       В двадцать восемь уже пора действовать по своим желаниям и расплачиваться за свои ошибки. А не слушать ну-очень-ценные-советы, даже если их дают родители. Тем более единственное, в чем действительно отец мог бы показать пример — как удачно жениться, чтобы продвинуть себя выше. Глеб сомневался, что хочет брать такие уроки.       — Потому что отец придумал или решился на новые рычаги давления. И закончить карьеру оказалось безопаснее.       Хотя Глеб порой думал, так ли действительно отец готов к тому, чем угрожал. Ведь по его репутации это бы тоже ударило. В конце концов, в СМИ они оба светились.       — И что на этот раз? — вопрос Лехи был пропитан скептицизмом.       Друг не верил, что возможно что-то серьезное. Но увы.       — Беспроигрышный вариант, — криво усмехнулся Глеб, наконец переводя взгляд с дергающейся под биты толпы и устремляя его на друга, сидящего на диванчике напротив. — Допинг.       — Ты не был на паркете с весны. Какой нахер допинг?       — Практика «сфабриковать все задним числом» у нас отработана отлично. Отец бы вполне смог добиться, чтобы результаты последнего майского Кубка Европы пересмотрели и с меня сняли титул. А там потом он бы цепочку запустил, и сняли бы еще и титул с Чемпионата Мира в прошлом году.       На лице друга мешались отвращение и недоумение. Глеб мог его понять — это действительно выходило за рамки нормального. Подобные действия можно ожидать от соперников. От тренеров, которые когда-то оскорбились на уход спортсмена. От судей, в конце концов. От кого-то в Федерации, кому спортсмен или его близкие перешли дорогу. Но от родного отца — нет. По крайней мере, в адекватной картине мира.       Однако картина мира Глеба адекватной не была.       Помолчав и сполна оценив эмоции друга, Глеб добавил:       — Он пообещал также запустить проверку Насти.       И сложно сказать, что в его личной системе ценности было хуже — обесценивание своих результатов и клеймо, от которого не отмыться, или удар по бывшей партнерше. Пусть и тоже поступившей с ним не слишком честно, но не заслужившей такого. Тем более со стороны бы это выглядело как месть со стороны самого Глеба, еще и отложенная. Словно он делал вид, что ему плевать, а сам старательно готовил нож в спину.       Может он и не простил Настю за предательство, но точно не собирался делать чего-то подобного.       Леха, правда, расценил все несколько иначе.       — Ты все еще любишь ее? Серьезно? — он озадаченно подался вперед, словно пытаясь при близком рассмотрении найти на лице Глеба что-то, отвечающее на этот вопрос честно.       Тот поджал губы.       — Я всего лишь не хочу опускаться до такого уровня скотства, чтобы подставлять бывшую партнершу. Отцу хочется со мной воевать — пусть. Но ни Настя, ни кто-либо другой к этому конфликту отношения не имеет.       — А ты реально что-то принимал?       Очень захотелось оставить вопрос друга без ответа. Потому что подобное недоверие звучало оскорбительно. Фарма — последнее, к чему Глеб бы стал прибегать ради побед. Даже если порой очень хотелось сдохнуть и возникала мысль найти эту самую волшебную таблетку.       Видимо, Леха прочел все по его лицу даже в меняющемся цветном освещении клуба, потому что резко замахал руками.       — Ладно-ладно. Дурацкий вопрос. И что? Ты теперь все, окончательно?       Глеб бы сам хотел знать, что. С одной стороны, у него был железный аргумент — операция. Вполне себе понятная причина для окружающих. Каждый третий уходил из-за травм, еще примерно столько же — потому что добились поставленных целей. Какой-то процент бросал, потому что надоело. Партнерши порой уходили в декрет. И в любом случае это намного лучше, чем уйти после громких заголовков в СМИ о допинговых победах.       Но правда была в том, что Глеб намеревался еще побороться. Только «неофициально». Если ему удастся найти что-то, чем можно надвить на отца, заставить того отступиться окончательно, он сможет вернуться и наконец довести все до логического конца. И хотелось бы, чтобы это «что-то» не требовало рассказать все матери. Жаловаться ей даже в шестнадцать было унизительно, а уж в двадцать восемь и того хуже. Даже если Глеб знал — это гарантированный способ вернуть себе спорт. Но он должен был найти другой вариант.       А если не получится… Что ж. Именно на этот случай он и обрубил все жестко и с Яной, и с Аллой Витальевной. Все объяснять — давать надежду, которая может и не оправдаться. Это было слишком неправильно.       — Соберу теперь тебе фан-группу и буду ходить на все твои соревнования, — хмыкнул Глеб, когда пауза затянулась. — Почувствуешь себя наконец звездой.       Друг возмущенно фыркнул.       — Я и так бы тебя обошел на следующем Первенстве.       — Ну-ну.       — Между прочим на Блэкпуле!.. — что там Леха хотел привести в качестве железного аргумента своего грядущего чемпионства, Глеб узнать не успел, потому что вернулись девочки.       Очень шумные, с коктейлями и горячим желанием рассказать, кто и в каком количестве к ним клеился. И если Юля делилась таким с опаской, то Полина — с гордостью и насмешкой: для нее это были очередные трофеи. И Глеба это ничуть не задевало. В конце концов, они и правда только периодически спали.

***

      Поставить за полтора месяца две программы и отработать их — самоубийственный квест. Насколько он выполнимый, по истечении этого месяца Яна так и не поняла. Однако на календаре были последние числа ноября, а она стояла в узкой и холодной раздевалке, поправляя длинные атласные перчатки без пальцев на левой руке и проверяя, не примялась ли где длинная юбка-годе с восемью шифоновыми клиньями. Катающая шипастый шарик под босой стопой Лика что-то щебетала, но Яна едва ли вслушивалась в эту болтовню.       Ей до сих пор не верилось, что вчера они прилетели в Питер на Кубок России и собирались сегодня танцевать двоеборье.       Утром она едва ли что-то осознавала, приехав на место в половине десятого на прическу и макияж. Хотя их отделение начиналось в два, но забронировать стилистов на попозже не удалось. Все то время, пока мастера колдовали над ней в четыре руки, Яна пребывала в каком-то анабиозе — сознание не соглашалось принять реальность. Но ему пришлось, когда спустя полтора часа, облаченная в теплый спортивный костюм, Яна выходила с Ромой на разминку между отделениями. И то — все ощущалось в каком-то тумане.       В нем же пролетел все предыдущие полтора месяца: когда пара пыталась станцеваться, причем делать это в Испании — потому что Гальярдо дал согласие, и медлить было некогда. Ошарашенный новостями Рома только молча кивал на поток информации, который выдавала Яна, и почти автоматически скинул ей данные загранпаспорта. Спустя двое суток после этого разговора они уже приземлились в Барселоне.       А еще спустя неделю Яна проклинала весь мир за свой порыв. Потому что хотелось протянуть ноги и вообще ничего не чувствовать.       Она и забыла, насколько неумолим бывал Гальярдо.       Он поставил им латину — точнее, немного подретушировал уже готовые схемы Яны, которые она нарабатывала с Глебом. Стандартом занималась уже Алла Витальевна в Москве. И это было сумасшедшее время, потому что в Испанию Яна с Ромой летали трижды, и отвыкший от таких частых прыжков по часовым поясами организм старательно бунтовал. Яне очень хотелось надеяться, что это временно.       И даже после той интенсивной работы Яна не была уверена, что поступила правильно, согласившись уже сегодня выходить на соревновательный паркет. Роме-то ничего — у него поменялись схемы, но в целом он довольно быстро со всем справился. Яна не танцевала три года, а с августа гоняла в основном латину. Всего полтора месяца стандарта, еще и с новыми вариациями, — курам на смех. И сразу выходить в двоеборье, а не отдельные программы танцевать.       Несмотря на то, что Алла Витальевна сразу заявила — не рассчитывайте на финал, и пояснила, это просто проба паркета, Яна в упор не понимала смысла сегодняшнего их выхода. Все было очень сырым. Не кошмар и ужас, но она бы еще месяц минимум готовилась. Либо выходила с одной программой. Но точно не в двоеборье.       И все же, сейчас она стояла перед узким зеркалом и отстраненно изучала атласное платье салатового цвета, идеальный зализ классического низкого пучка на темных волосах, ставших от тонны лака и геля почти черными, и крупные камни, наклеенные на мочки ушей и центральный пробор. Все это до сих пор ощущалось каким-то оторванным от нее, странным. И как-то странно дергало в груди.       — Готова? — поинтересовался подошедший сзади Рома, и Яна мельком окинула взглядом их общее отражение.       Она все еще подсознательно сравнивала каждого нового партнера с Максом. И, пожалуй, из всех Рома был больше всего на него похож: того же среднего роста, чтобы в стандартных лодочках разница была чуть меньше чем в одну голову, такой же худощавый и тоже с темно-русыми волосами. Может, это было причиной, по которой Яна тогда так бездумно предложила ему разбежаться с Дашей и встать в пару с ней. Потому что вряд ли она сама от себя подобного ожидала.       Это всегда казалось ей нечестным ходом.       — Вроде бы, — послав партнеру неуверенную улыбку через зеркало, Яна обернулась и протянула руку: — Давай номер.       Цепляя булавками белый прямоугольник с цифрой 137 на спину Ромы, Яна невольно улыбалась себе под нос: этих мелочей ей очень не хватало. Закрепив последний уголок, она на несколько секунд задержала пальцы на гладком шуршащем файле. Все постепенно начинало возвращаться на круги своя.       И ей пока в это не верилось.       Замотав шею кашемировым шарфом и накинув на платье шелковый черный халат, Яна последовала за Ромой из раздевалки в зал, к площадке: до их категории оставалось минут пятнадцать. Какая-то четверть часа, прежде чем она снова вспомнит, что такое — настоящая жизнь. Что она потеряла три года назад по собственному желанию. Чего себя лишила.       Если Яна едва ли понимала, кто с ними в одной категории и есть ли вообще здесь знакомые лица кроме Лики с Юрой, то Рома активно оглядывал трибуны. И Яна догадывалась, кого он ищет.       Дашу.       Дашу, которая с момента их ссоры месяц назад и последовавшего за этим предложения «отдохнуть» друг от друга не сказала ему ни слова. Она определенно не пришла в восторг от этого тайм-аута, в том числе и в профессиональной сфере. Тем более от того, что ее партнер и жених вдруг решил танцевать с кем-то другим. Яна не знала, что и как Рома объяснил Даше. Не знала, объяснил ли вообще что-то. И порой ее кусала совесть. Однако Рома ей не сказал ничего на этот счет и ни разу не показал, что переживает. Яна лишь мельком, как сейчас, видела его тщательно скрытые эмоции.       — Вы больше не говорили? — тихо поинтересовалась она, присаживаясь на пластиковый стул недалеко от паркета и вынимая из кармана халатика железную щетку.       Касторка касторкой, а еще раз приподнять ворс на подошве не помешает. Хотя один черт уже к венскому ноги будут скользить: покрытие на этой площадке было дерьмовым. На разминке Яна всерьез опасалась, как бы не повредить себе что-нибудь неудачным шагом.       Стоящий рядом Рома отрицательно качнул головой: понял, о чем она спрашивала, но явно не хотел развивать разговор.       Яна поджала накрашенные губы. Ее все это не касалось. Она не должна была переживать. И все равно, почему-то, чувствовала себя не в своей тарелке.       И проклятое ощущение не прошло до конца, даже когда объявили их категорию, и Яна, преодолевая внезапную слабость в ногах, выпорхнула под руку с Ромой в первом заходе на паркет. В голове резко возникла пустота. Яна смотрела на партнёра, замершего в четырех шагах от нее и с первыми звуками музыки растянувшего руки в форму, и старательно отмахивалась от попыток сознания заместить одно лицо другим. Настолько настойчивых попыток, что потерялась в реальности и спешно встала в пару, только когда остальные пары в заходе уже начали движение.       Вряд ли это сильно ухудшит их результаты. Но начать ошибаться с первого мгновения было катастрофически глупо.       К счастью, пусть и серьезно отвыкшее от турниров, тело все же согласилось двигаться по программе, а не идти на поводу у никак не желающего нормально работать мозга. И как минимум грубых ошибок в вариациях не допускало. Хотя после окончания каждого из пяти танцев Яне казалось, что она не может вспомнить ни музыку, ни себя. Словно на полторы минуты исчезало все. И пугало то, что если на стандарте такое ощущение отстраненности еще как-то удавалось скрыть, потому что пара движется в абсолютном контакте, и партнерша в основном слушает партнера, то в латине все становится намного сложнее.       И это «сложнее» предстояло испытать менее чем через полчаса.       Выскальзывая из пышного платья и с трудом стягивая узкие перчатки, Яна как мантру повторяла себе о необходимости сконцентрироваться. Да, они явились не за медалями. И даже не за титулом финалистов. Но провалиться с грохотом — последнее, что нужно им обоим. Все же, они не неизвестные личности. А она еще и вернувшаяся внезапно.       — Ты в порядке? — озабоченно спросила Лика, закрепляя перекрестные резинки на спине, удерживающие бретели и чашки короткого платья.       Механически покрутившись и проверив, что бахрома вся движется свободно, Яна вздохнула.       — Не понимаю сама. То ли не могу поверить, что вернулась. То ли просто психологически еще не готова, и у организма адский стресс.       Лика сощурилась: и без того узкие глаза, утяжеленные огромными ресницами, превратились в щелочки. Правда ее это ничуть не портило внешне. Смешанная кровь, которой Яна порой завидовала, давала о себе знать.       — Или тебя просто совесть грызет? — моментально попала в яблочко Лика.       Яна едва успела отвести помаду от губ, потому что рука дернулась. Она и забыла, как порой проницательна бывала подруга.       — Не уверена, что там еще осталось, что грызть. Да и есть ли ей за что меня грызть? В конце концов, я предложила, а не ставила ультиматум и не угрожала.       — Не предложила б ты — сами бы разбежались вскоре. У них уже давно все было… — Лика неопределенно развела руками, — не очень. И Даше полезно посмотреть, что от нее мужики тоже могут уходить. Потому что обычно хвостом вертит она.       В чем-то подруга была права. Не сказать чтобы от этого моментально становилось легче, но, возможно, Яне действительно не за что было себя винить. Даже подсознательно. Даже едва ощутимо. И, черт возьми, она контракт на десять лет Роме не подсовывала — решит вернуться, пусть возвращается. Не сложится так не сложится. Тем более все эти смены у них внутри одной Федерации, что немного упрощает процесс.       И все же, руки подрагивали. И проклятая устойчивость на восьмисантиметровом слим-каблуке босоножек ловиться не очень хотела. Но все же, выходя под руку с Ромой на паркет для самбы, Яна уговаривала себя дышать. И начинала вариацию вполне в музыку. Без задержек. И уже чуть лучше ощущая собственное тело.       Настолько, чтобы вполне естественно улыбаться. Настолько, чтобы удовлетворенно чувствовать, как от активной работы бедер разлетается бахрома. Настолько, чтобы почти получать удовольствие от полутора минут самого зажигательного танца из латинской пятерки. Почти оживать.       Оживать до того состояния, когда и ноги на ча-ча-ча уже не такие вялые. И колени работают вполне четко. И контакт с партнером уже не только тактильный, но и эмоциональный.       К румбе Яна, кажется, почти пришла в себя. По крайней мере, она слышала музыку, пыталась с ней взаимодействовать, искала в себе не только технику, но и женственность.       И вся магия рухнула в один миг. Когда на замедленном движении, где четыре счета Яна работала исключительно на зал и тянулась к случайно выбранному человеку за периметром паркета, перед ее глазами мелькнула знакомая фигура.       Очень хотелось верить, что на лице ее улыбка не сменилась кратковременным ужасом. По крайней мере, с ритма Яна не сбилась. И свои полторы минуты дотанцевала.       А когда Рома вывел ее на поклон после румбы, Игоря возле паркета уже не было. И Яне оставалось только гадать — обман зрения или реальность.       И собирать себя обратно. На пасодобль. И на джайв.       К моменту, когда первый отборочный тур закончился и Яна смогла закутаться в халатик и упасть на холодный пластиковый стул, чтобы сделать глоток воды, ноги подрагивали вполне ощутимо. И уже не от той странной слабости, вызванной нереальностью происходящего и стрессом. А от банальной физической нагрузки и волнения. Все же, для отвыкшего от соревнований организма это оказалось сложно. Конечно, не так, как для начинающих. Но Яна вновь получила подтверждение мысли, что возвращаться спустя три года — затея убийственная.       — Ты как? — поинтересовался Рома, протягивая ей плитку молочного шоколада.       Выдав благодарную слабую улыбку, Яна отломила полоску и закинула в рот сразу половину. Глюкозная бомба сработала как надо: как минимум дрожь в ногах начала утихать. Это, конечно, ненадолго. Но ей хватит.       Медленно прикончив шоколад, Яна задумчиво протянула:       — Странно. Мне кажется, мы запороли все, что можно. Ну, или я запорола, — она нервно усмехнулась и отломила еще полоску от шоколада, который Рома держал в руке.       Она так давно со всем этим принудительным сбросом веса не ела сладкого, что сейчас, с одной стороны, думала, что лучше б шоколад был горьким. А с другой, оправдывала себя словом «соревнования». Они уже за две программы сожгли половину шоколадки точно. И в теории еще как минимум столько же сожгут.       Совесть могла заткнуться.       — Не думаю, — расслаблено покачал головой Рома. — Стандарт оттанцевали лучше, чем я ожидал. В пасодобле правда подсбились. Но в следующий тур должны пройти. Ты видела вообще соперников?       Если бы у нее на это хватало сил. Яна едва ли понимала, кто с ними в одной категории. Она себя-то плохо осознавала. Хотя вчера листала регистрационные списки на предмет знакомых фамилий.       — Там даже две пары D-класса затесались, — правильно расценив ее молчание, фыркнул Рома. — Еще где-то три-четыре пары с С-классом. Бэшек много. Тут достаточно тех, кто останется позади. Пойдем переодеваться обратно на стандарт, — он поднялся на ноги и подал руку.       Вздохнув, Яна встала и последовала за ним.       Пока паркет топчут Юниоры двух категорий, им следовало переодеться и немного передохнуть. А в идеале еще и размять стопы. Подмывало взять пример с Лики, которая уже радостно развалилась на широкой лавочке в раздевалке и подставила ноги Юре — как и всегда. Но на это наглости Яне пока не хватало: они не настолько сблизились с Ромой как партнеры.       Подруга, завидев Яну, что-то тут же защебетала про соперников. Кажется, успела перекинуться парой слов с бывшими одноклубниками, и вроде бы кого-то из Нижнего встретила. На такие соревнования порой и из других регионов приезжали — уровень был средненьким. Но Яна не слишком вслушивалась: все равно большинство этих пар она не знала.       Прислонившись макушкой к стене и стараясь устроиться так, чтобы не повредить низкий пучок, Яна прикрыла глаза. Минуты три подышать у нее точно есть. Прежде чем придется опять перебирать все эти крючки и застежки и расправлять нижние юбки стандартного платья. Прекрасные три минуты спокойствия. Если бы еще тишины, конечно, но с этим сложно, когда в раздевалке пар двадцать пять как минимум топчутся. Потому что кто-то уже вылетел и не торопится, а кто-то раньше пришел, переоделся и ушел чай да салатики в буфетах брать.       Контролируя дыхание, Яна почувствовала, как наконец расслабляются ноги. Слабость еще ощущалась, но уже не так сильно.       Однако все спокойствие стерли будто ластиком, когда рядом прозвучал озадаченный голос Ромы:       — Мы не прошли.       Яна открыла глаза и вперила недоуменный взгляд в партнера, устроившегося на лавке рядом с ней. Он держал в руках айфон и листал, похоже, онлайн-результаты. Спокойно перехватив у него телефон, Яна уставилась в мелкую таблицу. В списке пар на четвертьфинал действительно не было их фамилий.       Возможно, они действительно так паршиво оттанцевали. В конце концов, две программы за полтора месяца — квест невыполнимый. По крайней мере, после трехлетнего перерыва. И в новой паре. Но что-то скребло грудную клетку.       Переодевшись в спортивный костюм, Яна вышла в зал, когда их категорию снова пригласили на паркет. И наблюдая за парами, прошедшими в четвертьфинал, разбитыми на три захода и исполняющими медленный вальс, она убеждалась, что рано крыть себя всем нецензурным запасом выражений.       Многие из тех, кто вышел на площадку, были ощутимо ниже уровнем. И это не чувство собственной важности, а реальность.       Значит, Игорь ей не привиделся.