Танцуй под мои слова

      Парный спорт – это всегда сложно, потому что ты зависишь от другого человека. Твой успех – это и его успех. Ты одиночно представляешь ценность только при наличии килограмма регалий, и то – недолго. А если ты при этом девушка, считай, надеяться придётся на удачу. Потому что на десять девчонок, как известно... А в спортивных танцах скорее на двадцать, если список требований средненький. При серьезном там уже выясняется, что шанс найти идеально подходящего партнера стремится к одному на сто, и это в Москве. В мелких городах и вовсе ловить нечего.       Отстегивая ремень безопасности, Яна пыталась понять, какой черт её все же дернул в восемь уговорить маму забрать её с художественной гимнастики и отдать в бальные танцы. Мальчик ей, блин, понравился. Танцевать с ним захотела. Её вообще жизнь ничему не научила – как с детства из-за мальчиков себе стрессы начала устраивать, так никак и не прекратит. Осталась бы в гимнастике, к двадцати бы карьеру закончила в статусе призёра Олимпийских игр (утопично, но помечтать-то можно?), и наслаждалась. А сейчас что? Ей двадцать пять, медаль Чемпионата Мира сорвалась (опять же, «мальчик»), олимпийская не светит (потому что МОК продолжает отказываться внести танцы в олимпийские виды), соревновательная карьера закончилась три года назад не по её желанию, и она сидит в свадебном платье перед местом, где прошли лучшие четырнадцать лет её жизни, не понимая, почему остановила машину здесь.       (понимая, но не желая это произнести даже в своей голове – достаточно того, что в ЗАГСе озвучила)       Обычное пятиэтажное кирпичное здание шестидесятых годов в советские времена было частью научного комплекса, позже превратилось в очередной бизнес-центр, но особого лоска не приобрело. Наверное, даже к лучшему: оно до сих пор выглядело так же, как почти пятнадцать лет назад, когда ее впервые сюда привела мама. Наверняка за три года и зал не изменился. Что такое три года? Это для неё серая вечность, еще сильнее растянутая годом депрессии, а для мира – мгновение.       Совершенно не понимая, зачем она это делает, Яна открыла дверь и вышла из машины, оставляя её на парковке неизвестного жилого комплекса напротив (на удивление, не закрытого шлагбаумом). Чтобы, рассеяно оглядываясь и кутаясь в удлиненный кремовый жакет, перебежать четырехполосную дорогу совершенно не по пешеходному переходу и в доброй паре сотен метров от светофора – к счастью, между полосами был «островок», чтобы переждать поток машин. Впрочем, в сравнении с утренним безумием сейчас она просто детские глупости совершала.       Мама, наверное, уже раз десять успела ей попытаться позвонить. Хорошо, что телефон отключен: не готова она сейчас все объяснять, тем более не в первый раз.       Единицы из редких прохожих на неё оглядывались – это Яна видела краем глаза и вполне понимала их удивление: не каждый день в таком месте невесты бегают. ЗАГСа рядом нет, свадебного салона тоже, да и возле неё ни жениха, ни родственников. Зрелище и впрямь интересное. Но чужое внимание – последнее, что ее интересовало сейчас: взгляд прочно прикипел к огромным окнам третьего этажа. Днём в них ничего нельзя было разглядеть – жалюзи все скрывали, августовское солнце добавляло бликов, но Яна была уверена: там кто-то есть. Там всегда кто-то был. В одном из самых старых и престижных танцевально-спортивных клубов столицы никогда не затихала жизнь.       Когда-то и она была частью его вечного пульса.       Стеклянная дверь резко открылась, выпуская какую-то смеющуюся парочку девиц с кофейными стаканчиками в руках. Словно приглашая войти. Неосознанно Яна сделала шаг. Замерла. Ещё раз бросила взгляд на окна и хотела развернуться в направлении дороги, но почему-то в пятнадцать шагов преодолела расстояние до входа и потянула на себя знакомую дверь. Черт с ним.       Бетонные ступени, четыре пролёта, один холл и узкий длинный коридор: все как обычно. Словно трёх лет не было. Словно она только вчера в одиннадцатом часу ушла с затянувшейся самостоятельной отработки, а сегодня привычно приехала на индив: они всегда занимались в двенадцать. Она до сих пор помнила прежнее расписание. И скол на круглой золотой ручке тоже – даже с закрытыми глазами узнала бы. Пальцы задержались на дешевом металле на несколько секунд, прежде чем Яна толкнула деревянную дверь.       И замерла в узком проеме. В зале квадратов на сто, не больше, сейчас находилось пар шесть. Судя по тому, что из колонок играл фокстрот, но одни венским вальсом по периметру кружили, а другие вообще джайв отрабатывали – опознавался по стремительной серии киков, сейчас или самостоятельная практика, или просто тренировка пока не началась. Хотя десять минут первого второй вариант ставили под сомнение. Тренера нигде видно не было. Яна простояла, наверное, минуты две, бессознательно сжимая ручку пальцами и просто наблюдая. Чувствуя. Впитывая. Ощущая мурашки по голове. И стараясь не рассматривать пары, чтобы ещё кого знакомого не обнаружить: это будет слишком.       И вообще пора уже заканчивать с этим сеансом мазохизма. Приехала, посмотрела, достаточно. Программа максимум выполнена. Однако и тут, похоже, провидение вмешалось: кто-то подошедший сзади грубо дернул дверь на себя.       – Девушка, тут не стриптиз-клуб, чтоб в щелку подглядывать, – раздраженно кинул какой-то парень с огромной спортивной сумкой на плече.       Вырванная из не самых радужных мыслей Яна не сразу поняла, что он сказал. А когда мозг все же обработал фразу, парень уже пересек зал и скрылся в соседнем помещении. Оставив ее стоять у распахнутой двери, что уже успел заметить кто-то из танцоров. Правда, ее удостоили максимум пары озадаченных взглядов. Оно и верно – не до странных прохожих.       Почему-то тот факт, что её «раскрыли», стал причиной сделать шаг вперёд и закрыть дверь за спиной, стараясь не прищемить узкую, но длинную юбку. А потом, уверенно (исключительно внешне – ноги подрагивали) пересечь зал в том же направлении и свернуть направо по примыкающему коридору, чтобы опять столкнуться с тем же парнем на маленьком пятачке холла, ведущего в раздевалку и в тренерскую. Правда теперь он был не один.       – А тут-то ты что делаешь? – её новый «знакомец» определённо удивился.       И его друг (?), стоящий рядом и до того что-то тихо говоривший, тоже. Причём, скорее её виду, чем появлению – зал периодически сдавали, новые лица были неизбежны.       – Лёх, ты что, девушку у алтаря бросил и она тебе мстить явилась? – то ли сделал странный вывод из их «знакомства» второй парень, то ли просто постебаться решил.       Названный Лёхой картинно перекрестился.       – Не надо мне приписывать грехов, которые я не совершал.       – Было б ещё свободное место в том списке, чтоб приписать.       – Иди ты, – отмахнулся Лёха и вновь вернул внимание Яне. – Так что ты тут делаешь? ЗАГС ближайший на Таганке, театрального кружка тут тоже нет. Или из модельного агентства сбежала?       Проигнорировав его панибратство и вопрос, Яна задала свой:       – Алла Витальевна у себя?       – Если не улетела на метле, – фыркнул себе под нос друг этого Лёхи, но достаточно отчётливо, чтобы Яна услышала.       И поморщилась. В адрес главного тренера даже завуалированных оскорблений она не выносила.       – Злитесь, что вам этой метлой по шее прилетело? – не сдержалась она от комментария.       Парень кинул на неё хмурый взгляд, но ничего не ответил. Просто обошёл Яну слева и направился прочь. Его друг спешно зашагал следом, что-то возмущённо высказывая, но это Яну совершенно не заботило. Все внимание приковала к себе узкая белая дверь тренерской. Дверь, которой в восемь они боялись. В двенадцать мечтали за неё проникнуть, когда внутри никого не будет, чтобы стащить из вазочки трюфели. В пятнадцать же таких острых эмоций она уже не вызывала, но сейчас, казалось, хранила утраченное тепло.       Дверь, которую открыть было сложнее, чем все предыдущие. Там еще можно было сделать шаг назад (хотя её всегда учили идти только вперед), сказать, что все зря, все только новые порезы на зашитые раны добавляет. Здесь уже сбегать некуда. Но она хотела войти. Потому что ей срочно требовалось с кем-то поговорить и только Алла Витальевна могла действительно понять. Хотя так ли она будет рада её появлению после того, как и почему Яна вообще ушла из спорта.       Она бы сама, наверное, не была рада.       Хорошие спортсмены на самом важном этапе резко все не бросают. Хорошие спортсмены не отмалчиваются месяцами, вместо того, чтобы все объяснить. Хорошие спортсмены не отправляют сухое письмо вместо нормального разговора. Она поступила как глупая, маленькая, трусливая девочка.       И эта трусливая девочка просила не открывать дверь. Но девочка, которая сегодня наконец смогла покончить с трехлетней историей ужаса и не своей жизни, хотела облегчения хоть с кем-то. Хоть как-то.       Поэтому, крепко зажмурившись, Яна все же толкнула заветную дверь.       – Яна? – невысокая светловолосая женщина в чёрном комбинезоне отставила кружку с кофе, запахом которого тренерская пропиталась ещё лет пятнадцать назад, и поднялась с кресла; на тонких губах заиграла улыбка. – Здравствуй, девочка.       От этого «девочка» что-то укололо внутри. Яна беспомощно поджала губы, а потом стремительно подошла к Алле Витальевне и порывисто обняла, почти непрерывно шепча «Простите». Несмотря на то, что женщина была сантиметров на пять ниже, а сейчас и на все пятнадцать (каблуки свадебных туфель делали своё дело), Яна все равно ощущала себя маленьким ребёнком. Ребёнком, которого крепко прижимали к материнской груди и аккуратно поглаживали по плечу.       А потом мягко усадили в узкое кресло, когда объятия наконец закончились.       – Какими судьбами? – все с той же мягкой улыбкой поинтересовалась Алла Витальевна, не спуская с Яны глаз, и та с трудом подавила вдруг позорное желание разрыдаться.       Ей казалось, она все слёзы выплакала три года назад. Даже утром она скорее была в каком-то стазисе, пока над ней колдовали визажист и стилист-парикмахер. Плакать не хотелось – была все пожирающая пустота. Никаких эмоций. А сейчас, когда все закончилось, когда она смогла избежать одной из главных ошибок, и оказалась перед второй матерью – как и три года назад, и четыре, и пять – слёзы вернулись.       Алла Витальевна знала ее так же сильно, как и родители. А в чем-то даже сильнее. Она фактически стала ей семьей, как и не одному десятку спортсменов кроме неё. Она сотни раз слушала ее переживания, проблемы, сомнения, радовалась вместе с ней, помогала искать ответы на детские и подростковые вопросы. Алла Витальевна знала ее желания порой даже лучше неё самой.       И, наверное, ее не удивила фраза, которая повисла в воздухе, слетев с губ вместо путаных объяснений про спонтанный поворот от ЗАГСа не туда.       – Я хочу вернуться.       Три слова, которые испугали саму Яну, не ожидавшую, что она их все же произнесет. Она не планировала их произносить. Она запрещала их себе даже в мыслях прокручивать.       Но, смотря в по-матерински тёплые и обеспокоенные карие глаза своего первого и основного тренера, не смогла сказать ничего другого.       Только правду.       С усталым вздохом Алла Витальевна опустила взгляд: казалось, она ждала этого момента. Она знала, что он случится – что несмотря на все то, что Яна тогда написала, в чем пыталась уверить (всех и себя), она однажды не выдержит. Сломается и захочет снова вспомнить, как это – жить. А может тренер верила, что Яна просто однажды проснется от того кошмара и осознает, что все произошло неправильно. Рано или поздно спортсмены завершают свою карьеру, и даже не уходят в тренерство. Просто заканчивают, находят себя в другом. Это нормально, это естественно. Но то, как все завершилось у Яны, не было нормальным. Алла Витальевна долго пыталась объяснить это ей. Но давление с другой стороны оказалось сильнее.       Или Яна оказалась слабее.       – Игорь-то позволит?       Если бы на месте Аллы Витальевны был кто-то другой, Яна бы решила, что это сарказм. Но никого другого не было, поэтому она понимала – вопрос абсолютно серьезный. И абсолютно логичный в разрезе завершения её карьеры. Только, к счастью, больше не имеющий значения.       – Это больше не его дело.       – Значит, ты не просто так здесь в таком виде.       Яна покачала головой. Алла Витальевна поняла все правильно – она действительно дотянула до последнего, но смогла избежать смерти в шаге от бездны. Она бросила своего жениха перед регистратором и двумя десятками гостей, присутствовавших в ЗАГСе. Как там и кто будет объяснять другим пяти десяткам, которые собирались на банкет, её вообще не волновало.       То, что сделал с ней Игорь, хуже этой «маленькой неприятности» для его репутации и самооценки.       – А… – Алла Витальевна замялась, по всей видимости, пытаясь сформулировать еще какой-то беспокоящий её вопрос. – Три года прошло, – задумчиво произнесла она, хмурясь. – Ты уверена, что сможешь с утра до вечера находиться в зале, не будешь срываться домой, к ребенку? Два года – это еще такой возраст, что няни…       – Уверена, – из-за кома в глотке слово прозвучало неестественно-глухо.       Яна не предполагала, что Алла Витальевна задаст этот вопрос. Что вообще вспомнит. Хотя, она же сама троих вырастила, знает, что танцевать и иметь младенца на руках – тяжело. Вполне естественный вопрос. Только бесполезный. Здесь все вопросы бесполезны: ей ничто не мешает. Больше ничто.       – Вообще, можешь брать его сюда: Лиза посидит, если что.       – Некого брать, Алла Витальевна. Некого, – её кривая улыбка, наверное, могла бы сойти за гримасу какого-то чудовища в фильме ужасов. Хотя на лице тренера обеспокоенность явно вызвало не это, а то, что пряталось за двумя словами.       То, что было очевидно по голосу, выражению лица, движению пальцев, стиснувших края жакета еще крепче, чтобы свести еще плотнее.       – Прости.       – Давайте лучше про более важную проблему.       Она знала, что может все рассказать Алле Витальевне. Выплакаться, наконец – потому что тогда этого не сделала. Но сейчас она не была готова об этом говорить. Сейчас ей хотелось думать о более значимых вещах. О том, о чем нельзя было думать чертовых три года. Три потерянных года её жизни.       О возвращении.       – М-да, и правда проблема, – протянула Алла Витальевна, вставая с кресла, чтобы забрать с письменного стола свой неизменный планшет и вернуться с ним.       Долгих минут пять она что-то искала, пролистывала, отбрасывала. Хмурилась, изучала, снова отбрасывала. Прежде чем вернуть внимание Яне.       – Если бы месяц назад пришла, полегче было бы, – покачала головой тренер. – Сейчас мальчишки уже нашли партнерш. Есть свободный вариант, но он на два класса ниже тебя.       – Что-то мне подсказывает, что спустя три года я тоже уже на М не танцую.       Горькую иронию в голосе Яна даже не пыталась скрыть: мастерство может и не пропьешь, но уровень опустить за три года ничегонеделания – влёгкую.       – Класс ты вряд ли потеряла, – не согласилась Алла Витальевна, – а вот форму, к сожалению, да.       Если это было заметно в закрытом платье, то что там в традиционных ничего не прикрывающих латинских тряпочках, можно даже не представлять. И «немного не в форме» – это было ещё мягко сказано по меркам их вида спорта. За три года она успешно набрала десять килограммов в основном из-за снижения нагрузок и активности. Мышцы превратились в желе, для которого явно пожалели желатина. Что там с дыхалкой, и представить страшно: она наверняка сейчас и круг венского не осилит. Про квикстеп или джайв с их сумасшедшим темпом вообще заикаться не стоит. Про то, чтобы взобраться обратно на каблук (нет, ходить на нем и танцевать – разные вещи) и вовсе думать опасно.       – Надеюсь, не безвозвратно.       – Ладно, Ян, – Алла Витальевна бросила взгляд на наручные часы (хотя планшет до сих пор у нее в руках, но она всю жизнь доверяла только циферблату на запястье) и поднялась. – У моих прогон, надо идти. Давай так: я просмотрю еще раз варианты, подумаю, что нам с тобой сделать, и позвоню, как появятся новости.       Вставшая на ноги за ней следом Яна кивнула, на этот раз позволяя себе уже естественную улыбку. Впервые за три года – настоящую. Потому что впервые за три года к ней, кажется, могла вернуться жизнь.       – Спасибо.       Ей хотелось многое сказать. Многое выразить. Но слова сбивались в тугой ком в горле. И она прекрасно понимала, что намного лучше будет все это после выразить в результатах. Она не подведет.       Достаточно одного раза.

***

      Очередной очень модный трек бил по ушам, слившись с предыдущим и еще десятком таких же. Количество людей в клубе все увеличивалось – маркетологи отлично сработали. Такими темпами доход от сегодняшнего вечера будет хорошим: входные по пять рублей (акция в день открытия, минус пятьдесят процентов), там еще кто-нибудь приват себе или шоу-программу закажет, вот и хорошие шесть нулей. Как минимум. Надо будет намекнуть Лехе, чтобы премию выписал маркетологам.       А вот диджей – дерьмо.       В очередной раз убедившись, что на часах всего лишь десять, находиться тут минимум еще часа два, Глеб откинулся на спинку кожаного двухместного диванчика и прикрыл глаза. Хотелось оказаться в тишине собственной квартиры и просто вырубиться. Хотя в идеале бы поработать, но в голове такая каша, что к черту. Запорет отчеты, как пить дать. Отец потом опять будет орать, что спорт ему все мозги отбил. Словно раньше мало причин имел ткнуть носом в неподобающее занятие. Неподобающее – для почти тридцатилетнего мужчины, естественно.       Пятнадцатилетнего-то пацана он сам периодически заставлял в зал ехать.       – Ты что-то слишком хмурый, – прокомментировала сидящая рядом рыжеволосая девушка. Обычно неплохо отвлекающая от всех мрачных мыслей, но сегодня скорее ухудшающая все.       – А ты пьешь уже третий Негрони. Что, Поль, жертва не клюнула на твое декольте?       – Жертва оказалась слишком неинтересной. Вчерашний девственник, похоже.       Глеб равнодушно кивнул, открывая глаза и натыкаясь взглядом на нетронутый стакан Куба Либре. Хотелось просто взять в баре бутылку текилы и уйти: все толку больше, чем от этой пародии на алкоголь. Но нет, приходится сидеть и якобы принимать участие в общем веселье. Если б не необходимость «поддержать» друга, который сегодня праздновал открытие этого стриптиз-клуба, Глеб бы сюда не явился. По крайней мере, не сегодня. Сейчас все эти девочки (красивые и очень пластичные, бесспорно) раздражали.       И вчера. И месяц назад.       – Назначишь новую? – проник в ухо приторным шепотом голос Полины.       Третий Негрони точно был лишним: она становилась слишком невыносимой после избытка алкоголя. В трезвом состоянии была намного приятнее, иначе бы так долго они не встречались.       Расфокусированным взглядом Глеб обвел гостей, чьи тела, дергающиеся якобы в танце, периодически подсвечивались цветными бликами, и почти наугад махнул куда-то вправо.       – Вон тот, в алой рубашке.       Полина подобралась, как кошка, готовящаяся к прыжку: поправила платье, выпрямила спину, встряхнула рыжие локоны. И походкой от бедра, отработанной за двадцать лет гимнастики, направилась к обозначенному мужчине. Глеб поставил таймер на обратный отсчет, но в действительности сегодня его все эти развлечения не интересовали. Внутри снова тлело бешенство, требующее загасить его алкоголем. Надо ж было ему все же согласиться приехать к Алле Витальевне с её «тебе обязательно надо посмотреть их».       Посмотрел. Что дальше? Все одинаковые. От всех никакого толку. Он же уже сказал, что хватит с него.       Хотя, если до сих пор не закинул номер тренера в блэк лист, видимо, не хватит.       Впрочем, скорее он не хотел, чтобы Алла Витальевна начала действовать через родителей. Или через Леху. Или еще через кого-нибудь. Она могла. Вцепилась как клещ и не желала отпускать. Он мог понять: сильные спортсмены, способные выдавать стабильные результаты годами, на дороге не валяются. А если учесть, что они приносят клубу рейтинг и прибыль, за них приходится бороться. Порой не очень честными методами.       – Никак не пойму ваши отношения, – фыркнул упавший на соседний диванчик Леха: тот самый, который и стал владельцем этого места. – Как можно отпускать свою девушку трахаться с кем-то еще?       – Она не моя девушка. Мы просто спим.       Свою девушку он бы и не отпустил. Хотя, может и отпустил бы. Сейчас эфемерное «девушка» казалось чем-то чужим и абстрактным. Рассуждать бесполезно.       – Все про Настю свою думаешь. Не все же такие суки. Юлька моя вон, – друг выразительно повел рукой.       А Глеб подавил желание сообщить, что Юлька ему уже полгода рога наставляет с их общим знакомым. Но толку? Леха не поверит, только вмажет за оскорбление дамы сердца. Доказательств-то нет. А бегать и собирать – да ну к черту.       – Такие – возможно, – хмыкнул Глеб, делая наконец глоток коктейля. – В меньшей степени – большинство. Проверять теорию вероятности больше не собираюсь.       Одной уже хватило. Прошло три месяца, а Глеб до сих пор не мог понять, чего ей не хватало. Настолько, чтобы предать. Пара в танцевальном спорте – это зачастую люди, которые друг другу и брат с сестрой, и лучшие друзья, и любовники (даже если не спят вместе). Люди, которые узнают друг друга наизусть, срастаются. Двадцать четыре часа в сутки в тесном контакте, в любом состоянии так или иначе оставляют свой отпечаток. Получить нож в спину от человека, которого практически своим продолжением считаешь, всегда больно.       Если ты этого человека еще и создал с нуля, особенно.       За двадцать три года спортивной карьеры Глеб протанцевал с пятью партнершами. Первую, с которой стоял в паре в Детях, особо не запомнил. Потом была Рита – они танцевали около года, прежде чем расстаться из-за её слабого здоровья. Он был готов пахать до изнеможения, а она едва тянула группу и индив в один день. С третьей, Аней, он танцевал с девяти до тринадцати: к сожалению, он начал активно вытягиваться, а она оставалась маленькой. Слишком большая разница в росте плохо сказывалась на результатах, а привыкший к постоянному чемпионству мальчик не хотел расставаться с первой ступенью пьедестала. За это пришлось расплатиться долгими поисками подходящей партнерши и работой с девочкой на три класса слабее: Вита фактически была начинающей, у него уже был B, но она единственная подходила по фактуре, возрасту и росту. И довольно неплохо обучалась. Ради этого он даже уговорил родителей оплачивать тренировки и костюмы Виты. Они протанцевали три года, за это время девочка поднялась до B исключительно его стараниями (он к тому моменту уже был в шаге от S). А потом, за месяц до Юниорского ЧР она вдруг встала в пару с его главным соперником, уже получившим S-класс. На ЧР она обошла Глеба. Это было первым, абсолютно непонятным предательством.       Следующие полгода он периодически пробовался с разными партнершами, даже с классом выше, но что-то не складывалось. Пока не появилась Настя – смешная четырнадцатилетняя девочка с С-классом. Между ними была пропасть, как с Витой когда-то, только Настю спонсировать не приходилось: её отец был депутатом Госдумы и деньгами единственную дочь не обделял. Настя оказалась очень трудолюбивой: в классификационной книжке буквы сменялись медленно, но первый и единственный турнир по Юниорам они оттанцевали на «золото», а следующий в Молодежи им принес уже «серебро», что было даже круче, чем отлично. Переход в новую возрастную категорию – совсем другие соперники и другой уровень.       Они прожили бок-о-бок на одном паркете тринадцать лет. Тринадцать чертовых лет. За это время успели и повстречаться года полтора, и разбежаться со скандалом. Но, к счастью, конфликт удалось не перенести в работу. В итоге, вернулись к прежним отношениям. На десятом году совместного партнерства Глеб окончательно забыл все страхи, которые породила Вита. Если они прошли уже так много и выдержали, значит, это уже до конца. А в конце должен быть Кубок Мира: они поклялись друг другу завершить карьеру после этой награды. Потому что уходить нужно красиво.       Три года назад отца Насти посадили – что-то там с мошенничеством, незаконным отмыванием денег: Глеб не вдавался в подробности. Ему пришлось взять партнершу на полное обеспечение – он ни на миг не задумался. Для него это был абсолютно естественный жест помощи. Как сейчас понимал – опрометчивый. Ничему жизнь не научила.       В первой декаде мая, за четыре дня дня до Блэкпульского чемпионата, Настя мило помахала перед ним правой ручкой с огромным бриллиантом и сообщила, что выходит замуж. Ну и как-то будущий муж не согласен, что она танцует с кем-то другим. В Англию Настя летела уже в составе другой пары. Все документы были сделаны за его спиной. Программы тоже готовились втайне – а он-то был уверен, что она и правда работу нашла.       «Я боялась, что ты не поймешь и не отпустишь».       Это было самое идиотское объяснение, которое он мог получить на вопрос «почему?». Почему она не просто решила вдруг разойтись, но и сделала это так… подло. Почему не могла просто объяснить, что её не устраивает, что ей хочется. Да даже эта её дурацкая влюбленность – черт с ней. Неужели он выглядел таким тираном?       Он взял тайм-аут. Привести голову в порядок, еще раз докопаться – что произошло. Почему произошло. Не найти ответа. Максимально коротко и без лишних деталей обрисовать родителям причины, почему он не полетел в Англию, хотя столько готовился. Получить ответ: «Значит, судьба. Хватит уже этого всего – тебе работать надо». Отец требовал завязать со всем. Отцу вполне хватило медалей и всего, что приложилось за двадцать три года. Отец хотел участия сына в делах компании.       Глеб хотел продолжать.       Он еще не дошел до своего Эвереста, его грубо столкнули. Вот только идти было не с кем: свободные партнерши такого уровня и такой фактуры отсутствовали. На верхушке уже знаешь всех по именам, в курсе всех рокировок. А начинать с нуля он не был готов. Хватит этого альтруизма.       Оставалось одно: рассматривать вариант переезда за границу. Хотя лучше бы какую-то партнершу переманить – отец будет не в восторге, если сын иммигрирует. От финансирования может отрезать, а это критично.        Был еще Pro-Am, но танцевать с какой-то богатой дамочкой, которая решила вдруг попробовать себя в спорте в тридцать лет, ему претило. Это совершенно несерьезно. Смешно. Глупо.       Ему был нужен большой спорт.