Humanum est

Клин клином вышибают. Контекстная реклама – штука навязчивая и порой даже несколько пугающая. Большой брат усердно следит за каждым пользователем сети и (пока что) любезно подбрасывает на поля страниц ссылки на интересующие темы. Иногда это кажется смешным, иногда многочисленные «Низкий балл за госэкзамен? Поможем поступить!», «Легальный способ откосить от армии» и «Эксперт напишет курсовую за тебя» начинают вызывать слёзы. Для Джулиана это был именно такой случай. Попытки найти доходчивую статью о том, как развивать отношения, привели к появлению пёстреньких окошечек с тестами на совместимость и знание партнёра. Последнее раздражало особенно: по части подобных тонкостей он был абсолютный невежда. Это угнетало сильнее оценок по заветному предмету. Любить преподавателя и учиться на тройки – можно. Любить и не знать ровным счётом ничего об избраннике – стыд и позор. Но как исправить ситуацию, идей у него не было. Покончив с поглощением материала, Джулиан захлопнул ноутбук и подтянул колени к груди. Он сидел на полу в окружении вещей, способствовавших обретению душевного равновесия, как то: двух с половиной банок дешёвого студенческого пойла под названием «Солти Биттерз», которое ему до сих пор не продавали без паспорта; пачки чипсов – самой большой, какая нашлась в магазине; посверкивавшей в такт музыке колонки и горы выпрошенных у Порши девичьих журналов за прошлое десятилетие. Атмосфера, бесспорно, располагавшая к лирическим мыслям. Или к исступлённому самобичеванию, в зависимости от настроения. Джулиан как раз плавно перебирался от первой стадии ко второй. Пока что на плаву его держали только воспоминания о заветном вечере, когда профессор совершенно неожиданно принял его предложение. С тех пор прошло два дня – выходные, – и за эти два дня эйфория успела смениться отчаянием, затем снова эйфорией и вот теперь, кажется, опять отчаянием. Они встречались. Теперь они встречались. Но ничего не изменилось с момента, как они разошлись у подъезда Джулиана. Тогда, после долгих минут невинной страсти в аудитории, они вместе спустились к выходу, и Вальдемар вдруг предложил подвезти его до дома, тем самым положив конец возникшей было неловкости расставания. А у дверей подарил ещё один поцелуй, чем окончательно подтвердил реальность происходящего. И с тех пор они не разговаривали. Джулиан мог бы оправдываться тем, что не имел контактов, но номер телефона профессора значился в университетской базе данных, а электронный адрес был получен уже давно вместе с материалами касательно шибари. С другой стороны, о чём следовало писать? Сложно, сложно давались отношения с кем-то настолько старше. «С Азрой… было проще», – через силу признал Джулиан и тоскливо уткнулся в колени. – «Хотя бы в этом точно было проще. Но…» Да, с Азрой они тесно общались и до начала отношений. Писали друг другу, мемы кидали, музыкой делились. Так что и в тот знаменательный день, когда Джулиан решился открыть свои чувства, они не подались в тягостное молчание. Тот день… В памяти он был свеж и после полугода, насыщенного событиями. В отличие от Вальдемара, Азра ожидал этого. Знал, догадывался, а потому ничуть не удивился. Джулиан стоял перед ним, потерянный и взволнованный, точно осуждённый перед палачом. Азра шутил и смеялся, рассуждал о чём-то, взвешивая все «за» и «против». Наконец, оценивающе прищурившись, проговорил: – Ладно, можем попробовать. И они… попробовали. А Вальдемар сказал совсем не так. Он сказал: «Мы встречаемся». Пусть не прямо, пусть вычурно, но он ответил «да» – «да», не «можем» и не «попробовать». Он принял Джулиана сразу, а не подарил ему из щедрости несколько месяцев испытательного срока. Он… был уверен? Или не придавал этому такого уж значения? Второе звучало правдоподобнее, конечно, но как же хотелось надеяться! Ещё одно болезненное расставание Джулиан не перенесёт. Ему хватило воспоминаний, которые преследовали его до сих пор при одном упоминании дорогого имени. И вот сейчас он снова неумолимо погружался в их пучину, не в силах остановить поток окрашенных в серый картинок. «And without you is how I disappear», – услужливо горланила колонка, словно нарочно выудив из недр плейлиста тот самый трек, под который Джулиан топил себя в горе всё лето. «And live my life alone forever now. And without you is how I disappear…» И всё-таки он не исчез. Не исчез, хотя был уверен, что от него постепенно ничего не останется – как Азра и требовал. Но вот он здесь, целый, материальный, со вторым шансом, преподнесённым судьбой. Нечего было слёзы лить. В попытке отвлечься Джулиан потянулся к журналам и взялся бездумно листать первый попавшийся. Сто пятьдесят советов по поводу первого свидания сменились тестом на идеальный типаж, вслед за которым взгляду открылся разворот с анкетой. «Твоя маленькая шпаргалка по предмету обожания», – гласил заголовок в окружении школьной атрибутики. Джулиан невесело усмехнулся. Писать в сестринском журнале было неразумно, и он вдруг вспомнил, что у него имелся свой сборник анкет. Времён начальной школы, когда показателем дружбы считалось разрешение внести ответы на сокровенные вопросы в чужой блокнот. Сборник тоже когда-то был сестринский: Порша с особым энтузиазмом скупала подобного рода безделушки, а когда они перестали помещаться на полке в шкафу, по доброте душевной передарила брату один из пустых. Джулиан дневником не пользовался, но хранил среди памятных вещей. Разве что в старшей школе вдруг потехи ради вместе с друзьями исписал несколько страниц – вспомнил детство. Недолго думая, Джулиан поднялся и направился к столу. В одном из нижних ящиков он обнаружил искомый дневник и с любопытством раскрыл. Попавшаяся первой анкета была заполнена размашистым почерком Люцио, таким напористым, словно он стремился продрать лист насквозь. Там, где следовало приклеить фотографию, красовалась корявенькая карикатура руки самого Джулиана. Очень выразительная, надо сказать. Ниже разворот пестрел нецензурщиной и сомнительными остротами на каждой строке. Джулиан не сдержал умилённой улыбки и перевернул страницу. Пальцы его дрогнули. Разумеется, следом шла анкета, ответы в которой были выведены до боли знакомым почерком. И заучены наизусть. Да, он знал об Азре всё, вплоть до любимого блюда и цветов, и когда-то эта подкованность вызывала удивлённо-насмешливую улыбку на родном лице. Лицо перестало быть родным, улыбка больше не появлялась по таким поводам, но ни одна деталь не забылась, словно вытесанная на сердце твёрдой рукой. Будет ли когда-нибудь Джулиан так же хорошо знать Вальдемара?.. Он решительно открыл пустую страницу и потянулся за ручкой. Имя – тут всё легко. Возраст – ну вот, прямо как на контрольных: на первом вопросе радуешься, на втором начинаешь плакать. Знак зодиака – на третьем хочется взвыть. Равно как и на всех последующих: про любимый цвет, любимое животное, вид спорта, музыку, фильмы, время года… Правда, в графе «блюдо» Джулиан робко вывел «сладкое» – теперь он это знал. Не наверняка, но хотя бы приблизительно. Под «школьным предметом» он столь же неуверенно вписал название всех аспектов, которые Вальдемар преподавал. Исходя из того, как (нехорошо) загорались его глаза во время лекций, можно было сделать определённые выводы. «Больше всего на свете я люблю…» «…издеваться над студентами», – ехидно подумал Джулиан, но записывать не стал. И на этом закончил. Он бездумно перелистнул несколько страниц, прикидывая, какого размера лакуны имелись у него в области интересов профессора, и тоскливо соображая, как их вообще можно было заполнить. И вдруг из очередного разворота выскользнули и неторопливо слетели к его ногам две затёртые бумажки. Джулиан с удивлением подобрал их, повертел в руках. Это оказались прошлогодние билеты в кино, которые он в своё время хранил как сокровище. Их первый с Азрой поход вдвоём, без толпы одноклассников и оравы друзей. Их свидание. Как неожиданно много они говорили тогда, как неожиданно много Джулиан узнал о своём избраннике без всякой анкеты. Так может быть?.. Он порывисто схватил телефон и уже занёс было палец над строчной номера, как остановился. Писать – и уж тем более звонить! – после нескольких дней молчания с единственным «пойдёмте в кино» было идеей сомнительной. И потом, в кино ли звать Вальдемара? Не слишком ли по-детски это выглядело? Куда вообще ходят на свидания с профессурой? Наконец, сейчас был поздний вечер, и тревожить честной народ спонтанными предложениями, вероятно, считалось моветоном. Мысль следовало обработать, на это даже имелась в запасе пара дней. Правильно: главное, что план уже был намечен. А пока, в ожидании очередной встречи в университете, Джулиан всё взвесит, подберёт слова, сто раз отчается и сто – расхрабрится. И вот тогда, готовый ко всему, в нужное время в нужной обстановке позовёт профессора на свидание. Однако судьба привычно распорядилась иначе. Сперва она, впрочем, хитро отвлекла внимание, заставив Джулиана думать, что это будет обычное начало первого дня обычной недели. Будильник сработал позже, чем хотелось бы, как следствие, позавтракать не удалось, собирать сумку пришлось почти на бегу, автобус бессердечно отъехал от остановки прямо на глазах, и вот, с опозданием в десяток минут двери аудитории приняли запыхавшегося студента. Хмурый преподаватель одарил его взглядом раздражённым, половина группы – насмешливым, Феликс – приветливым, и он наконец рухнул на своё место. Судьба потрудилась на славу: день действительно казался самым заурядным. И продолжил казаться таковым ещё полтора томительных часа, за которые Джулиан успел просадить почти всю зарядку на телефоне и скончаться от голода. Ничего не подозревающий о планах Вселенной на свой счёт, он вылетел в коридор в первых рядах, едва пара подошла к концу, и устремился наружу, в облюбованную кофейню под названием «Тыквенный хлеб». Соответствующий запах окутал его ещё на подступе: он лился из приоткрытой деревянной двери, заполнял собой весь проулок и дразняще манил прохожих заглянуть в небольшой уютный зал. А заглянув, посетитель уже не мог сопротивляться желанию и очарованно подходил к витрине. Он сам не замечал, как у него в руке оказывался пакетик с ароматной свежей выпечкой, как ноги подводили его к свободному плетёному столику – и как в конечном итоге проходило около получаса за неторопливым смакованием местных лакомств. Джулиану очень хорошо была знакома эта атмосфера. Отчасти он приходил сюда именно за ней, за тягучим, как тесто в руках пекаря, спокойствием. Здесь протекали все его обыденные утра. А сегодня утро казалось настолько обыденным, что он окончательно потерял бдительность и, пристроив поднос с кофе и сэндвичем на столике поодаль от входа, решился на безрассудство. Он бегло окинул взглядом помещение, однокашников и прочих знакомых нигде не обнаружил и запустил руку в сумку. Пальцы без труда нащупали пружину и извлекли на свет святую святых – потрёпанный блокнот для набросков. Джулиан бережно уложил его перед собой. Он редко рисовал при друзьях, считая этот процесс чуть ли не сакральным, прерывать который глупыми вопросами и давящими любопытными взглядами было просто кощунством. Потому он позволял себе взяться за карандаш только в такие вот минуты покоя, когда никто не мог вырвать его из забвения. Стоило грифелю коснуться бумаги, как Джулиан полностью терял связь с реальностью и проваливался в неизведанные глубины вдохновения, чтобы затем вынырнуть из своего спонтанного транса с готовым творением в подрагивающих руках. Творением, пропитанным кровью, пронизанным любовью и страданием, извлечённым из самой его души. Нет, таинство несомненно должно было оставаться таинством. Джулиан вынул первую попавшуюся тетрадь и положил рядом на случай, если придётся поспешно скрывать следы своей деятельности. Ещё раз убедившись, что потенциальных зрителей рядом не было, он откинул обложку и первый лист, по привычке оставленный пустым. Вслед за ним зашелестели наброски случайных прохожих, чем-то зацепивших взгляд, и знакомых, упрошенных попозировать. На очередной странице Джулиан замер и болезненно сжал край, рискуя порезаться. В быстрых живых линиях легко угадывалось лицо Азры, его силуэты, движения его рук. Улыбка – похожая и непохожая, тёплая и холодная, обожаемая и чужая… Почти злобно прикусив губу, Джулиан перелистнул дальше. И выдохнул с облегчением, когда взгляд его остановился на недавних набросках. В них не было той плавности, той мягкости и округлости, в них сквозила острота, несгибаемость, грация скользящего лезвия. И столько же вложенного в каждую черту безумного обоготворения. Вдоволь налюбовавшись сплетением линий, Джулиан выудил из недр сумки карандаш и продолжил рисунок. Он размашисто набрасывал штрихи, точно вытачивая фигуру из мрамора, ограняя, отрубая от белого пространства бумаги. Изредка он отрывался сделать глоток кофе и возвращался к работе – чертить, чертить, чертить. Делать безжизненное живым, неподвижное – подвижным, искусственное – искусством. Мир вокруг отступил на второй план. Джулиан не заметил, что мимо прошли одногруппники, что кофе его успел остыть, что к сэндвичу он даже не притронулся и что носом уже касался столешницы. И возникший рядом силуэт он тоже, разумеется, не заметил. – Позволите составить вам компанию? Джулиан вздрогнул и рывком спрятал блокнот под тетрадь. И только тогда поймал взгляд знакомых глаз, сощуренных в насмешке. – Что это вы, Деворак? – улыбнулся Вальдемар, отодвигая стул. – Домашнее задание, никак, списываете? – Д-да… то есть, нет… то есть, садитесь, конечно… – забормотал Джулиан и торопливо завозился с вещами, освобождая место. Впрочем, в руке профессор держал всего один стаканчик и несколько пакетиков сахара, но воспитание подсказывало, что даже в этом случае раскладываться на весь стол не следовало. Неосторожность и спешка сыграли злую шутку: тетрадь оказалась сдвинута прежде, чем Джулиан успел убрать блокнот, и Вальдемар тут же с любопытством протянул руку, остановив беспорядочное копошение. – Не припоминаю, чтобы задавал вам делать рисунки, – сказал он. – Тем более, строения не усреднённого человеческого тела, а конкретно моего. Могу я взглянуть? – и он привычным движением легко подцепил блокнот и извлёк его из-под тетради. Так он обыкновенно извлекал шпаргалки и посторонние устройства во время контрольных. Джулиана передёрнуло с удвоенной силой. Однако вместо демонстративного уничтожения «вспомогательного материала» Вальдемар поднял свою добычу с особенной осторожностью. Вгляделся в динамичные штрихи, окинул взором каждую из изображённых фигур – не оценивая, а словно стараясь запомнить. Джулиан не удивился бы, если бы его зрачки вдруг с механическим жужжанием разошлись по спирали и встроенная камера сделала бы детальный снимок. Столь пристальное внимание было одновременно лестным и нервирующим. К счастью, непродолжительным – иначе Джулиан рисковал лишиться сознания. Вальдемар вернул ему блокнот и улыбнулся (благодарно?!) краем губ. – Я замечал, что ваши художественные работы всегда намного профессиональнее письменных, – сказал он, – но я не подозревал, что это ещё и ваше хобби. – Это не совсем хобби, – выдавил Джулиан, поспешно пряча драгоценность в сумку. – Я редко рисую. Чаще, знаете... калякаю на полях. – О, это я тоже замечал, – хмыкнул профессор. – Птицы у вас выходят особенно живыми. Почти отвлекают от проверки контрольной: я даже раза два пропускал ошибки, заглядевшись. Это, конечно, была неправда. Вальдемар физически, по природе своей, не мог пропускать ошибки. Однако именно потому комплимент Джулиан оценил особо. И залился краской пуще прежнего. – Вас увлекает искусство? – спросил профессор, заняв место напротив. – Меня, признаться, не очень. В нём мало смысла, а я не выношу бессмысленных вещей. Джулиан удивлённо моргнул. До сегодняшнего дня он был совершенно уверен, что Вальдемар – ценитель науки, искусства и прочего высокого, неизмеримо отдаляющего его от приземлённых смертных. А тут выходит... – Я знаком со всей мировой классикой, – продолжил, однако, свою мысль профессор, – и кое с каким достоянием современности. Но это я больше от скуки, чем из любопытства. Плоды капризов человеческого разума меня не трогают: это эфемерно, субъективно и совершенно непригодно с точки зрения практической пользы. Но я понимаю, почему люди вообще склонны к искусству. Натуры юные и мечтательные – в частности. А ваши наброски, – он кивнул на сжатую в руках Джулиана сумку, – это ведь своего рода проявление особой симпатии, верно? Я польщён. Тот неловко уткнулся в свой стакан, внутренне сгорая от эмоций, самой яркой из которых было мучительное непонимание. Непонимание, как себя вести. Что делать. Что отвечать. Молчание, казалось, надолго воцарилось между ними. Неловкое, давящее, оно как будто постепенно заменяло собой воздух, вытесняло его из лёгких, не давало дышать. Джулиан не находил себе места, не мог заставить себя ни поднять взгляд на профессора, ни остановить его на чём-нибудь ещё, и потому отчаянно метался от своих нервно скрещенных пальцев к свёртку с сэндвичем, очень осторожно – к грациозно сложенным рукам в неизменных медицинских перчатках. И снова в сторону. Вальдемар, разумеется, прекрасно видел это смятение и наконец милостиво пришёл на помощь. – Джулиан, – он вдруг мягко поймал его за руку и проникновенно взглянул в глаза, – успокойтесь, пожалуйста. Я понимаю, что это непросто в сложившихся обстоятельствах, но если вы будете каждый наш разговор так переживать, от вашей нервной системы ничего не останется – а ведь мы не за этим в близкие отношения вступали, правда же? Он дождался неуверенного кивка в ответ и продолжил, обхватив подрагивающие ладони обеими руками: – Вы должны перестать бояться меня. Для вашего же блага. Понимаю, получится не сразу, но вам следует постараться. Мне кажется, сейчас как нельзя более подходящий момент, чтобы начать. Попробуем? Столько неожиданной серьёзной заботы было в этих словах, что Джулиан окончательно расплавился и поплыл куда-то под стол. Вальдемар прищурился и удовлетворённо кивнул: – Давайте ещё раз: как у вас дела? Не стесняйтесь меня, сейчас я вам не преподаватель. Тот глубоко вдохнул. Прикрыл глаза на долгое мгновение. И поднял взгляд — сияющий и безнадёжно влюблённый. – Да, что-то я... – виновато улыбнулся он. – У меня всё... ну, неплохо, если можно так сказать. Не ожидал увидеть вас в таком, эм, молодёжном месте, что ли. – Место как место, – пожал плечами Вальдемар. – Кофе здесь не самый плохой. Вы, смотрю, тоже ценитель. – Я... ну вроде, – отозвался Джулиан. – Вот видите, у нас уже есть точка соприкосновения. Чёрный? С молоком? – Чёрный. Я, знаете, сплю не так часто и не так много. Кофеин держит. – Очень понимаю. Сам хожу сюда раза три за день, – Вальдемар неторопливо вскрыл и опустошил один пакетик сахара, за ним второй, после – ещё два и только тогда размешал. Джулиан с нескрываемым изумлением следил за этими махинациями и постепенно начинал ощущать, как зубы его сводит от воображаемой сладости. Если трижды в день профессор вливает в себя такой концентрат, неудивительно, что он «никогда не спит и ничего не ест», как следует из университетских баек. Между прочим… – Вы ничего не едите, – озвучил свою мысль Джулиан. – Разве вы приходите сюда только за кофе? – Мне не ну… – Вальдемар задумчиво осёкся и закончил: – Я обедаю дома. Ужинаю, если точнее. – И что вам нравится больше всего? Ну, из блюд? – решил рискнуть тот. Строчка анкеты призывно замигала в его сознании. Но профессор удивлённо склонил голову набок и только усмехнулся: – Что за неожиданный вопрос! Честно говоря, не знаю, что вам ответить. Когда как. – Понятно, – Джулиан скользнул взглядом в сторону. И правда, что за дурацкий способ узнавать правду о собеседнике, задавая вопросы в лоб? – А почему вы спросили? – Вальдемар, кажется, окончательно вознамерился его добить. – Н-ну вдруг мы… эм… вдруг мы пойдём… куда-нибудь? – неожиданно для себя самого выпалил тот и слишком поздно прикусил язык. Ответом ему был ещё более удивлённый взгляд и наклон головы в другую сторону. – …на свидание, – отчаянно выдохнул Джулиан. – Вдруг мы пойдём на свидание. В кафе или… словом… – А, эта милая традиция, – Вальдемар понимающе улыбнулся. – Действительно… А вы хотите? Я имею в виду, пойти со мной на свидание. – Конечно, хочу! – вырвалось быстрее, чем следовало. – То есть… если вы не против… не заняты… к-когда-нибудь… Мы могли бы… н-например, сходить… в кино? Для начала… Паническое смущение упорно одерживало победу над членораздельной речью. Джулиан проклинал себя за растерянность, но собраться решительно не мог. Должно быть, Вальдемара это забавляло. По крайней мере, он только улыбался полувежливо-полунасмешливо и ждал конца тирады. Чтобы тут же дать ответ: – Я не против и не занят. В выходные, допустим, когда мы оба счастливо избавлены от необходимости посещать университет. Если я не ошибаюсь, на понедельник вам задают довольно мало. Воскресенье удобнее всего, если у вас самого не намечены планы… – Теперь намечены, – расплылся в улыбке Джулиан и тут же снова запнулся: – Н-на какой фильм? Вы… у вас есть предпочтения? – На самом деле я не большой знаток тонкостей кинематографа, – признался Вальдемар. – Как минимум, современного. Посему – вам карты в руки. Я не был в кинотеатрах так давно, что с удовольствием посмотрю любую картину. Более того, мне хотелось бы узнать ваши вкусы получше. Множественность выбора никогда Джулиана не вдохновляла, но сейчас он не думал о том, как будет подвывать, листая список фильмов на ближайшую неделю. Сейчас он подвывал от осознания, что профессор дал добро. – Итак, когда вам будет удобнее, на что посчитаете нужным, – Вальдемар бросил взгляд на часы и поднялся. – А сейчас прошу меня извинить: дела не терпят отлагательства. Был рад провести с вами время. И буду особенно рад провести его с вами ещё раз. Он одарил Джулиана самой мягкой из улыбок, на какую был способен, и исчез в толпе, не дослушав робкое бормотание на тему «спасибо, до свидания». Волна бушующих чувств наконец схлынула с его уходом. Дышать стало легче. Сердце забилось медленнее. Вот теперь можно было осмыслять сказанное и сделанное – в тишине и покое… которым явно не суждено было объять Джулиана в это утро. – Привет, я подсяду? Люцио грациозно вплыл в поле зрения и с грохотом опустился на стул, попутно столкнув с края стола пустой стаканчик и комки салфеток. Значения последствиям своих действий он привычно не придал и с ухмылкой от уха до уха воззрился на собеседника. – Ну как там с профессором? – многозначительно подмигнул он. – Я смотрю, уже на свиданочки в перерывах бегаете... «Никуда мы не бегаем!» – хотел было возмутиться Джулиан, но вместо этого уронил лицо в ладони и довольно вспыхнул до кончиков волос. Беспомощно-счастливая улыбка засияла сквозь прижатые к губам пальцы. Люцио одобрительно похлопал его по плечу. – Во-о-от, так держать! Глядишь, и на нежные вздохи под луной его раскрутишь! – Ну прекрати, – взмолился Джулиан, до смеха смущённый собственной неуёмной радостью. – Мы просто... мы... знаешь... Он подошёл и сел со мной, только и всего... – Не-ет, дружище, – протянул тот лукаво. – Он подошёл и сел с тобой. Это победа! – Ну... может и да. Это действительно была победа. Маленькая – предшествующая большой. Но стоило ли делиться этим с товарищем? – Ты чёт там скрываешь, – товарищ хитро щурился, выискивая малейшие подсказки и буквально вынуждая говорить. – Давай, сердцеед, выкладывай всё, что имеешь! Впрочем, Джулиан и не мог молчать. Снова спрятав лицо в ладонях и взъерошив чёлку, он едва слышно произнёс: – Я... пригласил его в кино. В это воскресенье. Мгновение Люцио молчал, то ли переваривая информацию, то ли прикидывая, правильно ли услышал. А потом схватил приятеля за плечи и тряхнул, едва справляясь с восторгом. – Согласился?! Он согласился?! – Да, – слабо выдохнул Джулиан и послал ему самый испуганный, самый неверящий, самый счастливый взгляд. – На что пойдёте? – продолжал мучить его Люцио. – Только не говори, что не знаешь! Ты что-о-о?! Ох, приятель, так никуда не годится! Знаешь, что я тебе посо… – На «Шестьдесят тонов красного» я его не потащу! – предупреждающе воскликнул тот, чем вызвал усталое осуждение на лице собеседника. – Ну и хрен с тобой, фиялочка. Тогда веди его на хоррор. – Чего? – Того, – Люцио воздел палец вверх и поучительно протянул: – Есть всего два варианта фильмов, на которые имеет смысл идти в качестве свидания. Эротика и хоррор. Должен ли я объяснять, как воздействует страх на объект твоего внимания? – Должен ли я объяснять, – передразнил Джулиан, – что профессору вообще едва ли ведомо понятие страха на практике? – Переиграл и уничтожил, – тот вскинул руки в знак капитуляции. – Но! Но. Предлагаю обратный сценарий: падать в обморок и в ужасе вцепляться ему в плечо будешь ты. А? Как тебе такое? – Верх стратегической мысли! – А то! В общем так, ты как хочешь, а я своё слово сказал. Тащи его на хоррор – не пожалеешь! Джулиан хотел было вяло отшутиться, но тут от очереди к кассе отделилась фигура и уверенным шагом направилась к их столу. Азра – а это был именно он, – приветственно махнул рукой, и Люцио спешно поднялся с негромким «я отсяду». Однако уходить не стал и выжидающе опёрся о стол, чуть загородив Джулиана плечом. Защиты ради. – Какая встреча! А я вас искать думал, – заявил Азра, поравнявшись с ними. – Зачем это? – вскинул бровь Люцио. – Да так, – развёл руками тот, – мы с ребятами в кино собрались, но все посливались, а билеты куплены. Ну я и подумал, дай вас позову. Там одна фантастика неплохая идёт, а больше смотреть всё равно нечего, мы всю афишу прошерстили. Пойдёте? – Когда? – неожиданно упавшим голосом спросил Джулиан. Азра почесал подбородок: – М-м… в воскресенье. Как раз все свободны, я думаю. Феликс идёт. Давай, не тушуйся. Я буду очень рад твоей компании. Было что-то в его словах такое, что заставило Джулиана поёжиться. Странная смесь полузабытой эйфории и почти удушающего страха сковала его, лишив дара речи. Он не мог согласиться. Не мог отказать. Он вообще ничего не мог, и это бессилие давило на него, размазывая по стенке. Отчаянная мысль – «Ещё ничего не решено», – предательски вторгалась в сознание, оттесняя здравое и разумное. Встречу с профессором можно перенести. Или совместить, если подгадать сеансы. Только бы не упускать возможность… Люцио вдруг оторвался от стола и приблизился к Азре. Аккуратно уложил руки ему на плечи, заставил отступить на полшага и елейным голосом проговорил: – Джулс не сможет пойти с тобой в кино. Потому что у него в этот день свидание. Мгновение Азра смотрел на него озадаченно, а потом фыркнул: – Да ладно… Илья, это правда? – Это правда, – с нажимом сказал Люцио, вынуждая его сделать ещё шаг назад. – Но не бойся, я присоединюсь к вашей компании. Вечер холостяков – это замечательно. – Да погоди ты, – раздражённо бросил тот и взглянул на Джулиана в упор. – У тебя действительно… планы? Последнее слово он произнёс как будто бы через силу. Даже скривился – едва заметно, и всё-таки... Но в ответ получил только слабый кивок: Джулиан был абсолютно потерян. – Вот видишь, – протянул Люцио, увлекая его прочь. – Он не пойдёт. Я пойду. И ещё кого-нибудь позовём. Азра попытался что-то возразить, но его вовремя переняли из рук в руки стоявшие в очереди одногруппники и утащили обратно. Люцио шутливо отдал честь на прощание и вернулся к брошенному товарищу с видом победителя. Однако Джулиан встретил его почти осуждением. – Ну и зачем ты сказал ему? – прошипел он. – Затем, – твёрдо произнёс Люцио, – что ты сам не справился. Знаю я это молчание! Научись уже переступать через себя. – Но я не собирался... – Ты собирался. В кино. С профессором. И ты пойдёшь. А Альназар перебьётся. Джулиан жалобно поднял на него глаза – и вдруг почувствовал облегчение. Растерянность сменилась благодарностью, но прежде чем он успел открыть рот, Люцио хлопнул его по плечу и сказал: – Ладно, мне ещё в деканат забежать надо: объяснительную за прогулы требуют. Сочиню им что-нибудь. Бывай! – Бывай... – только и пробормотал тот. Он и сам вскоре поднялся, не желая вторично попадаться Азре на глаза. Может быть, Люцио был прав, и кое через что – не через себя, – ему действительно пора было переступить. * * * В тот раз он тоже слегка опаздывал. Минут на пять, не более, но сердце его болезненно сжималось от предчувствия неминуемого разноса. И далась ему эта пунктуальность? Они же подростки, они рассеянные шалопаи с ветром в голове и взаимной враждой со временем! Неужели не было в душе Азры снисхождения к ближнему своему, тем более что они договорились встретиться заранее? Но нет, Джулиан слишком хорошо знал, что каждая секунда ожидания обернётся затем в ядовитые слова издёвок, и всю дорогу до кинотеатра ему придётся смиренно выслушивать меткие пассажи в свой адрес. Ну и чёрт с ним! Знакомая фигурка пёстрым пятном разбавляла монохромный позднеосенний пейзаж. Азра всегда питал страсть к броским плащам и пальто. Освещал узкие, потонувшие в слякоти улицы солнцем. Его, Джулиана, персональным солнцем. – Опаздываешь, – взгляд двумя лучами ранил насквозь, выбив дыхание из груди. – Извини, я... – Поздно вышел, забыл мобильник, пришлось вернуться, по пути подвернул ногу – знаю, – вздохнул Азра. – Хорошо я догадался назначить встречу пораньше. – Мы ещё успеваем, – жалобно протянул Джулиан. – Но у нас есть все шансы перестать успевать, – заметил тот. – Я думал, ты ценишь время со мной больше. На уроки опаздывать – это, конечно, понятно, а вот... Он поднял взгляд и столкнулся с глазами, полными совершенно искреннего страдания. Джулиан стоял, прижав руки к груди и вцепившись в лямку сумки до дрожи в пальцах. Он явно подбирал слова извинения и не мог подобрать, потому что его уже успели лишить всех отговорок, пусть даже и правдивых. Насколько же он действительно дорожил этим временем... Азра рассмеялся и легко подхватил его под руку. – Ладно, перестань делать такое лицо! Я почти не сержусь. Пойдём, раз уж ты всё-таки явился. И они направились вдоль по опустевшей аллее к стеклянному зданию торгового центра, свернувшегося исполинским зверем в грязно-сером гнезде многоэтажек. Раздробленная рамами окон чешуя вспыхивала в редких проблесках солнца. Так же вспыхивали и глаза Азры – ослепительно, ярко, холодно. – Вы о чём-то задумались, – не спросил, отметил Вальдемар. Джулиан вздрогнул и замотал головой. – Нет, я просто… ничего важного… так… – Так, – с усмешкой повторил тот и повёл плечом. – Хорошо, раз «так». Вам угрюмость не к лицу. Мне куда больше нравится, когда вы улыбаетесь. И болтаете, конечно. Он сказал это так непринуждённо, что у его спутника закружилась голова. Если бы они не шли по людной аллее, Джулиан, возможно, осел бы прямо на землю. – Я… просто давненько не был в кино, – пробормотал он, взъерошивая волосы. – Правда? – удивился Вальдемар. – А я полагал, молодёжь, как ей и положено, круглосуточно где-нибудь, хм, тусуется. Слышать из уст профессора сленговые словечки было непривычно. Но вовсе не так неловко, как от старших родственников, когда они пытались влиться в подростковую культуру и потехи ради – или хуже, с искренним рвением, – разговаривать на одном языке с внуками и племянниками. Такие вольности прощались только Мазелинке, которая и сама могла многому научить молодую кровь. Джулиан фыркнул. – В каком-то смысле. Но, знаете, мы больше гуляем. Фильм посмотреть и дома можно. – Ах да, всемирная сеть, безграничный доступ к ресурсам, – задумчиво кивнул Вальдемар. – Действительно, куда рациональнее. И всё-таки вы позвали меня именно в кино. – Так принято, – смущённо пояснил Джулиан. – Это ритуал или… Я думаю, такие вещи не изменятся с течением времени. То есть… н-ну, раньше люди тоже ходили… на спектакли? В… э-э-э… салоны? Слушать лирику, там… – Традиция торжественного выхода в свет вместе с пассией, – понимающе улыбнулся тот. – Да, в этом есть что-то. Природа не подарила людям ни яркого оперения, ни действенных феромонов, зато наделила сложной системой запросов: и вот, им приходится изгаляться, придумывать всё более изощрённые способы, чтобы добиться внимания особей своего вида. Иронично… и занимательно. Я почти никогда не интересовался психологией, предпочитая ей более материальную область науки. Но может, мне стоит однажды заняться и этим направлением. Лет через сорок медицина окончательно исчерпает себя, наскучит мне – и тогда… Может быть, может быть. Джулиан с молчаливым благоговением выслушивал этот монолог, но заявление, что «лет через сорок» Вальдемар намеревался сменить поле своей деятельности, заставило его подавиться воздухом. Он встречал оптимистичных людей, верящих в возможность дожить до ста лет, но это – это был не оптимизм, а твёрдая сухая уверенность. Факт. Как будто потенциальные полвека были для профессора ближайшей перспективой. Всё-таки было в нём что-то… – А вы, Деворак, чем вообще собираетесь заниматься? – неожиданно спросил он, устремив на спутника изучающий взгляд. – Не через сорок лет, конечно, – добавил он насмешливо. – Вы и чисел-то таких знать не должны, понимаю. И всё же. Джулиан неуверенно заломил руки. – Я как-то… эм… не думал. Ну то есть… университет закончу. Там посмотрим. – Ну, то, что вы его уже закончить намереваетесь – это похвально, – сощурился Вальдемар. – А то кто вас знает, когда вам всё это надоест. – Не надоест! – горячо возразил тот. – Родители хотели, чтобы я пошёл по их стопам, но я выбрал это направление сам. Меня действительно вдохновляет медицина. – Ого… Что же вы в этом нашли? – Людям помогать хочу, – без запинки выпалил Джулиан и тут же потупил взгляд. Как же глупо, наивно это, должно быть, прозвучало! Так дошколята обыкновенно носились с игрушечными стетоскопами – называя их «слушалками», – и заявляли всем знакомым и родным, что хотят быть врачами, чтобы лечить больных. Чтобы делать добро. Потому что врач – это важная и нужная профессия. И потому что в книжке был добрый доктор, к которому приходили вороны с лисицами, а по телевизору крутили замечательные передачи, где девочка в медицинской форме проводила сложнейшие операции на игрушках. Разумеется, ответ студента главного университета страны должен был звучать несколько иначе. Но Вальдемар вдруг рассмеялся негромко и уложил руку ему на плечо. – Мне нравится ваша мотивация. Такая искренняя, такая невинная. Вы удивительное создание, Джулиан, вы знаете? Ваше поведение совершенно не соответствует вашей, м-м, начинке. Это что, защитная реакция на социум? Или набор комплексов? Ах, психология – всё-таки увлекательная наука. Признаться, до общения с вами я так не думал. Однажды – непременно… Но он не договорил, потому что они подошли к зеркальным дверям торгового центра. Шумная толпа приняла их с готовностью, направив по течению к эскалатору. Азра нахмурился, но лишь на мгновение, вцепился в руку спутника крепче и снова расслабился. Он не любил людные места. А Джулиан постепенно начинал их обожать за возможность ощутить, как сжимаются на его локте тёплые пальцы. Они поднялись под самый купол, пыльный и тусклый, за которым тучи казались ещё темнее. Но снаружи могли бушевать смерчи, могли сверкать молнии, могли разверзаться небеса – Джулиану не было бы дела. Рядом с Азрой воздух согревал, а в груди разливалось упоительное восторженное спокойствие. И всё в мире становилось в порядке. – На задний ряд, пожалуйста, – прозвучал его уверенный голос, когда они остановились купить билеты. Кассир окинул их многозначительным взглядом, и Джулиану захотелось провалиться сквозь землю. А Азра только улыбнулся обворожительно и поволок его прочь к залу. – Ты же сказал, что никакого распускания рук, – заметил тот, пряча за усмешкой неловкость. – Именно так, – был ему бесстрастный ответ. – Тебе распускать руки всё ещё нельзя. – И к чему тогда билеты на задний ряд? – Не придётся задирать голову на экран, – хмыкнул Азра, пропуская его в тёмный коридор. – И колонки дальше. Ты же знаешь, я не выношу слишком громких звуков. Оглушительный звук ударил по ушам и вывел Джулиана из оцепенения. Потонувший во мраке зал озарился режущим глаза светом, и рекламный трейлер бросил первые краски на белёсую гладь экрана. Нагнетающе загудел голос диктора, мрачные кадры пошли сменять друг друга, пугая и интригуя. Десяток леденящих душу фильмов пообещал выйти в прокат в ближайшие месяцы, и наконец в воцарившейся темноте всплыла мерцающая символика студии. Началось. Джулиан нервно завозился в кресле. Он довольно часто ходил на хорроры, это в принципе было чем-то вроде их с ребятами обычая. Но его снова начало глодать сомнение: стоило ли выбирать именно этот жанр для их с профессором первого свидания? Почему вообще он с такой решительностью ухватился за эту идею? И почему Вальдемар не возражал? Да, он сам сказал, что хотел поближе узнать интересы Джулиана, но не до такой же степени, чтобы… Неуверенного взгляда в его сторону хватило, чтобы понять – Вальдемар светился любопытством. Умеренным, почти учтивым, и всё-таки именно любопытством. Его широко распахнутые глаза отражали тусклые блики экрана, а в уголках губ пряталась едва заметная полуулыбка. С таким выражением лица он обыкновенно слушал заведомо неверные ответы студентов. Джулиану очень хорошо был знаком этот насмешливый интерес, и когда Вальдемар резко обернулся, он ощутимо вздрогнул. – Я думал, вас больше занимает картина, – обнажил зубы профессор. – Я… эм… я не предполагал, что вам она хоть немного понравится, – прошептал тот. – Мне не нравится, – возразил Вальдемар. – И я почти уверен, что не понравится в итоге. Но пока я изучаю. Культуру, психологию. Вас. Это увлекательно. – А… – только и сказал Джулиан и уткнулся в ведро с попкорном, пристроенное на коленях. Сладкий – потому что профессор любил сладкое и машинально зачерпывал по горстке раз в несколько минут. Почти взаимодействие на почти свидании. Лучше, чем что бы то ни было. Попкорн кончался стремительно, потому что ловкая лапка Азры тащила его с удивительной скоростью. Но Джулиан не возражал и только ближе пододвигал ведро к поглощённому фильмом соседу. На заднем ряду не было никого, кроме них, да и в целом зал был почти пустой и потому своеобразно уютный. Второсортный фантастический триллер о путешествиях по другим мирам крутили в кинотеатрах уже третью неделю, и мало кто стремился потратить выходной вечер именно на него. Но Азра, казалось, был действительно заворожён. Ему нравились подобного рода вещи. А Джулиану нравился Азра. И ему нравилось смотреть, как отблески выстрелов, взрывов и техномагии струятся по взъерошенным волосам, как вздрагивают пушистые ресницы, как замирают у губ тонкие пальцы. Он мог бы вечность разглядывать мягкий профиль… …если бы Азра вдруг сам не повернулся к нему, едва шум битвы стих. В глазах его сверкнуло что-то игривое, будто демоническое. Мгновение он внимательно всматривался в залитое краской лицо, а затем вздохнул: – Ты просто безнадёжен, Илья. И рывком притянул Джулиана к себе. Ворот рубашки почти затрещал в его требовательной хватке, дыхание обожгло кожу, и губы коснулись губ. Поцелуй вышел долгим. Головокружительно страстным. И до смешного солёным. Солёное с солёным – слёзы мешались с кровью. Героиня исступлённо кричала с экрана под зловещий скрежет ржавых врачебных инструментов. Джулиан поёжился и отвёл глаза, сглотнув неприятный комок. Кое-что он до сих пор не мог выносить в фильмах ужасов. Он сам не замечал, как сильно у него тряслись руки, пока он пытался рефлекторно выломать подлокотник. Ещё немного, и он непременно возымел бы успех… …если бы его ладонь вдруг не накрыло что-то прохладное. Джулиан растерянно поднял голову и встретился глазами с Вальдемаром. Сочувственная улыбка тронула тонкие губы, и рука профессора плавно огладила выступающие костяшки. – Вам страшно, Джулиан? – Что? Н-не… – Но у вас сбит ритм дыхания и расширены зрачки, – заметил Вальдемар и перевернул его ладонь, сомкнув пальцы на запястье. – И пульс… Мы можем уйти, если вы не выдержите. Сердце Джулиана отказалось биться. Он прикусил губу, отвёл глаза, снова поднял и наконец едва слышно выдохнул: – Нет, всё хорошо. Теперь – хорошо. И переплёл пальцы с Вальдемаром. На мгновение он был уверен, что тот отстранится, но ощутил ответное пожатие. Мир вдруг померк и размылся, растаял, смешался в одну туманную пелену. Стихли крики и музыка, шёпот и шорохи соседей. Остались только они с профессором – рука в руке, – и счастье. Всепоглощающее. Головокружительное. И до смешного ребяческое. Из зала они тоже выходили рука об руку, и Джулиан с трудом мог фокусироваться хоть на чём-то, кроме приятной прохлады чужой перчатки, которая почему-то никак не хотела теплеть. – И как вам? – спросил он, чтобы снова не скатиться в молчание. – Феноменальная чушь, – с искренним удовольствием отозвался Вальдемар. – Я заключил пари сам с собой, задал примерное число теоретических ошибок, которые могли допустить авторы. Так вот, они превзошли мои самые смелые ожидания. Хотите сделку? Если назовёте хотя бы десяток промахов, зачту вам грядущую контрольную автоматом. – Ясно, контрольная так контрольная, – обречённо рассмеялся Джулиан, которому, по правде говоря, фильм показался очень реалистичным. Они остановились у эскалатора, и тут взгляд его неожиданно выцепил из толпы знакомую фигуру. Лёгкое пальто с неизменным кричащим рисунком, встрёпанные светлые волосы, в которых бликами играли отсветы ламп, небрежно перекинутая через плечо пёстрая дорожная сумка – буквально в десятке метров, окружённый группкой приятелей, стоял Азра. Лица его видно не было, но по движению плеч и импульсивному похлопыванию по бедру было ясно, что он смеялся. Наверное, ребята обсуждали просмотренный фильм. А может, поминали добрым словом общих знакомых. Тоскливая боль завозилась у сердца. Джулиану нестерпимо захотелось окликнуть его. Махнуть рукой, подобраться поближе, неловко улыбнуться, сперва не найдя слов приветствия, и одним взглядом сказать всё, что имелось на душе. – Джулиан, – раздался негромкий голос за его спиной, заставивший его вздрогнуть. – Всё в порядке? Куда вы так пристально смотрите? Вальдемар перегнулся через его плечо, вопросительно выискивая предмет наблюдения. И Джулиан решительно мотнул головой, разрывая губительный контакт. – Так, ни на что, – он обернулся с улыбкой. – Показалось… И сделал шаг на ускользающую вниз ленту. Они покинули центр и неспешно двинулись по пустынной улице. Фонари горели, судя по всему, давно и топили тротуар в приглушённом свете. Весь мир стал каким-то простым и понятным, золотисто-чёрным, без единой живой души, зато с пронзительным свежим воздухом, от которого даже было больно дышать. Но Джулиан почти и не дышал – болтал без умолку, поощряемый систематическими кивками и короткими вопросами. Вальдемару было интересно, хотя он и не говорил об этом. Его взгляд был устремлён куда-то поверх тёмных крыш, в густое дымное небо, и пусть в ответ на все шокирующие факты автобиографии, вроде трояков в средней школе и драк после уроков, он отвечал многозначительным молчанием, Джулиан знал, что каждое его слово запомнят. Вечер был славным, и хотя они уже сходили в кино, и Вальдемар не курил и не звал его в кабак, а сам он не поглощал конфеты, в голове упорно вертелся простенький классический мотив – разве что вместо восьмиклассницы мозг шутливо подставлял первокурсницу. – Мы пришли, кстати, – в какой-то момент прервал его Вальдемар и ухватил под руку. Джулиан поднял голову и с разочарованием обнаружил над собой окна своей квартиры. Только сейчас до него дошло, что за весь вечер он так и не задал интересовавшие его вопросы. Каждый раз профессор сам уводил его от темы, и теперь он знал о Джулиане почти всё, в живых подробностях и с личными комментариями, в то время как о себе не сказал ни слова. Миссия была с треском провалена. – Благодарю за сегодня, – произнёс Вальдемар. – Ваша компания показалась мне на удивление интересной. – Да... эм... вам тоже спасибо, – пробормотал тот и в нерешительности замер у двери. Уходить отчаянно не хотелось. – И простите, – добавил он, – что трепался так много... В плане... вы сами почти не разговаривали и... – Мне не хотелось, – пожал плечами профессор. – Это был, м-м, пилотный вариант вашего хвалёного «свидания». Я анализировал. И сделал определённые выводы, согласно которым теперь смогу корректировать своё поведение. Выводы? Джулиан с большим трудом удержался от того, чтобы изобразить на своём лице всё, что думал. Не хватало ещё закончить вечер неуместным падением духа. Что ж... по большому счёту, ему не следовало рассчитывать, что всё пройдёт гладко. Профессор не подросток, ему и не должно было понравиться. Странно, что он вообще согласился. Пальцы ненароком скользнули в карман куртки, и Джулиан нащупал слегка помятые билеты. Ясно. Ещё один вкладыш в дневнике, ещё одно воспоминание в копилку загубленных надежд. Зато будет с чем в руках плакать в подушку по ночам. – На основе всего вышесказанного, – Вальдемар склонил голову и расплылся в улыбке, неожиданно далёкой от тех, какими он обыкновенно одаривал студентов: – я, в свою очередь, ответно зову вас на свидание. Но на этот раз мы пойдём в... более интеллектуальное заведение, если вы не возражаете. У меня есть несколько выставок и лекций на примете: вам будет познавательно. – Вы... что? – воскликнул Джулиан, не веря своим ушам. – Вы зовёте меня... но я думал... – Значит, иногда вам думать противопоказано, – усмехнулся тот. – Сберегите силы для экзаменов. А сейчас идите, вам всё-таки рано вставать. Мы ещё непременно увидимся. И тогда я расскажу вам всё, что вы так упорно хотите узнать обо мне без единой на то рациональной причины. Джулиан полагал, что стучать быстрее его сердце способно не было, но Вальдемар снова заставил его бить рекорды. Как будто заявления о том, что их совместные прогулки продолжатся, было мало, он неожиданно небрежно приобнял его за талию, притянул к себе. И прежде чем Джулиан успел осознать происходящее, поцеловал. Пора было привыкнуть к тому, как непринуждённо, как легко он это делал – но разве можно привыкнуть к ядерным взрывам или метеоритным дождям? – Если я правильно помню, обычно свидания должны заканчиваться примерно так, – пояснил Вальдемар, отстранившись. – Н... ну типа... – пробормотал в ответ Джулиан, тщась восстановить дыхание. – Тогда программу минимум на сегодня мы, считайте, выполнили. Профессор отступил в темноту уводящей прочь улицы и на прощание одарил Джулиана многозначительным взглядом довольно сверкающих глаз. – Доброй ночи, Деворак. Постарайтесь всё-таки уснуть сегодня: понедельник – день тяжёлый. И он исчез, словно растворившись в ночном воздухе. А Джулиан остался стоять, с большим трудом нащупывая землю под ногами. Уснёшь тут, как же...