Тридцать один

Чтобы достичь звёзд, необходимо сначала покончить с Вечностью. - Айзек Азимов, «Конец Вечности»

      «Как же я всё это, — думает Тацума, — как же я всё это, блядь, ненавижу».       И это — нет, не преувеличение, это — святая истина в самой последней инстанции. Сферически идеальная, как пресловутый конь в вакууме.       Всё, что можно ненавидеть в космосе, Тацума ненавидит. И понимает, что скоро возненавидит — добавочно — всё, что нельзя.       Ахаха, да. Поржём погромче, а то на той стороне галактики ещё не слышали. Может быть. Или да. Впрочем, неважно.       Гораздо важнее, что Тацума — ненавидит. Проклятые корабли, на которых его тошнит, как беременную с бодуна. И проклятые звёзды — конечно же, ко всему безразличные. И даже свой разлюбезный, распроклятый Кайентай — будь сорок два раза по сорок два проклят тот день и час, когда он — зачем-то — решил налаживать связи людей и аманто.       «Как будто не знал, что так будет», — смеётся Тацума, и от того, чтобы угнать челнок и умчаться в закат мироздания, его удерживает только некая хрень, очевидно подхваченная от Кацуры. Вроде триппера — то ли ответственность, то ли как там она называется. Лучше бы, правда, триппер.       Смех отскакивает от стен каюты упругими аннигиляционными шариками, Тацума разваливается в кресле и закидывает ноги на ту часть стола, что не занята панелью внутреннего управления, хламом, горой пустых упаковок противорвотного и разноцветными фантиками леденцов — последнего рубежа обороны от неизбывной потребности заблевать все доступные области корабля и вселенной.       И, кстати, о Кацуре.       Коммуникатор настраивается за секунду — спасибо, квантовая запутанность, нивелирующая все и всяческие расстояния. А вот Зура — Зура не квант, не фотон и не атом, мгновенно не откликается. Ждать приходится долго-долго — секунд пятнадцать.       — Ты, кажется, хотел корабль? — без предисловий говорит Тацума.       Зура, конечно, хотел. И, конечно же, оплатить его сразу у нынешних Джои не хватит никаких средств — ещё бы, Тацумы-то у них теперь нет.       — Ой, да ладно, сочтёмся, — смеётся он в коммуникатор. — Считай это моим вкладом по старой памяти. Как тебе, кстати, мой прошлый подарок? Ну, та неведомая хренотень?.. Ахаха, я знал, что тебе понравится!       Совсем не сложно смеяться, когда ты смеёшься всегда. И совершенно неважно, что в это самое время в руках у тебя пистолет и ты целишься им в самый центр изображения земного шара.       — До связи, — говорит Тацума, коротко усмехается («Паф!» — в сторону нижней части Евразии) и сразу же переключается на другой канал. — Ух ты, караулил, что ли?       Ответа от Такасуги совсем не приходится ждать — он отвечает так быстро, что впору задуматься о телепатии. Возможно, у него больше общего с квантами, чем у Зуры. Или, быть может, ему просто куда нужнее корабль.       — Всё готово, цена как предполагалось. И я тут слышал, что ты искал выходы на Харусамэ. Накинешь пару ящиков саке — сведу.       Тацума хохочет в голос — ещё раскатистее, чем раньше. У Такасуги хватает ума не спрашивать, откуда он это знает и понимает ли, зачем радикальному борцу с аманто могли потребоваться такие связи.       — А если хочешь подмазаться — предложи им Гинтоки и Кацуру, их головы сейчас в цене.       На этом невозмутимая флегматичность на той стороне канала ломается. Пауза тянется, тянется и обрывается заинтересованным:       — Ты не в своём уме?       — Да я-то как раз в своём, — с удовольствием откликается Тацума. — Я, в отличие от некоторых, не сомневаюсь, что с ними пиратская шайка не справится, если ты основательно не поможешь. А ты не поможешь — у тебя совершенно другая шизофрения.       На голограмме Земли завиваются облака, от их вращения Тацуму тошнит раза в три больше, чем обычно, и он запивает таблетку противорвотного холодным чаем, подёрнутым радужной плёнкой. О том, как давно здесь стоит эта чашка, он здраво решает не размышлять.       — Свою подлечи, прежде чем рассуждать о моей, — коммуникатор, пожалуй, покрылся бы льдом, если бы пресловутая связь фотонов вне времени и пространства могла транслировать и овеществлять интонации. — Четыре ящика. Жду контакты.       — Паф-паф, — ухмыляется Тацума освободившемуся каналу и медленно проплывающей перед глазами Японии. — Развлекайтесь.       Уничтожать мир, оказывается, ужасно весело. А Такасуги со своим мрачным подходом ни черта в этом не понимает. Равно как Зура ни йоты не смыслит в политике. Равно как Тацума слишком долго не понимал, что, пока на земле не переведутся большие и жирные тараканы, ничего общего не имеющие с аманто, никакая торговля и никакой прочий бред о налаживании контактов с другими расами не помогут ничему измениться по-настоящему.       Один Гинтоки умный. Всегда был. Засел в своём сраном Кабуки-чо и не лезет ни в какую жопу, пока она сама сдуру не начинает его окружать. А если всё же начинает, то эта жопа быстро накрывается пиздой. Красота. И почти что вселенская мудрость. Аж зависть берёт.       — Муцу, — Тацума снова включает коммуникатор — на этот раз внутренний. — У нас готовы те корабли для продажи на Землю?       — Второй ещё на диагностике — мы его здорово потрепали. День-два, может, придётся подлатать мелочи.       Тацума заливается хохотом и думает, хватит ли соображения у Харусамэ узнать в корабле Джои — при столкновении — бывший свой собственный. Вряд ли. Обшивку полностью заменили и перекрасили.       — Кстати, — пистолет мягко касается дулом центра Тихого океана, и тот идёт мелкой рябью. — Тебе нравится число, скажем, тридцать один?       — Для чего?       Муцу — это, конечно же, Муцу. Практична, рациональна и сдержанна. Как всегда. Однажды, когда на Земле передохнут ненужные твари, а Тацума наконец-то почувствует, что сделал достаточно или что больше просто не может, он с чистой совестью передаст ей и Кайентай, и весь космос в придачу. А сам последует гениальному пути Гинтоки.       — Ну, знаешь, как сорок два, только тридцать один. Ответ на все вопросы вселенной.       Муцу медлит мгновение.       — С чего бы ему меняться?       Смех Тацумы мягко вибрирует на непривычных негромких нотах, когда он весело улыбается коммуникатору и отвечает:       — С того, что изменится мир, разумеется.       И нажимает на спуск.