Ошибка округления

Если бы его попросили описать Бет Хармон, Бенни бы сказал, что она — кинжал с двумя лезвиями. Но не такой, какие обычно выставляют в полутёмных залах музеев, посвящённых средневековому оружию. Её клинки не расписаны молитвами к живым и забытым богам, не поют о славе и доблести великих воинов, не просят об удаче и скором возвращении домой. Они лишь сверкают серебром остро заточенной стали, а рукоять манит за собой в бездну переливами чёрного дерева. И этот кинжал вряд ли когда-нибудь ляжет на бордовую бархатную подставку пыль собирать. Нет, он будет к крови взывать до самой смерти, до распада на атомы, до обращения в серый прах. К крови врагов и своего же хозяина. Им легко противников на колени ставить, в землю лицом втаптывать, он играючи подрезает тонкие нити сухожилий — но только если у владельца в мыслях царит холодный расчёт. Лезвия его одним махом вскрывают глотки, точно стебли цветочные косят, когда обладатель слышит песнь поля битвы, но не покоряется её воле, а склоняет ту к своим ногам. Если же ему застилает глаза пелена гнева, если он вгрызается алой яростью в плоть врага, то кинжал напьётся и его кровью — вторым клинком вонзится под кожу, возжелает врасти в живое тело, политься по венам железом. Старый охотничий нож Бенни был совсем другим. Он не изменял твёрдости металла, не рвался из ножен без повеления, не шептал сладко на ухо о хрусте костей и шуме рек крови, всегда спокойно ложился в руку, а затем безучастно разил цель. И больше никогда не побеждал упрямое порывистое орудие. Если бы его попросили описать Бет Хармон, Бенни бы сказал, что она — кинжал с двумя лезвиями. Одно из которых намертво застряло в нём.