Сейлор Гранат

      

Сэйлор Гранат

      

      Аллилуйя возлюбленной паре,       Мы забыли, бранясь и пируя,       Для чего мы на землю попали,       Аллилуйя любви, аллилуйя!       («Юнона» и «Авось»)       

      

То, что было

             Взрыв. Еще один взрыв… Небо пронзали огненные стрелы фейерверков, возвещая о наступлении полуночи — часа рождения принцессы Луны. Сегодня ей исполнилось семь лет. На темно-синем бархате неба распускались красные, золотые, изумрудные, серебряные цветы, что светом своим затмевали звезды. Каждому новому цветку вторили ахи, радостные возгласы гостей.       В этот вечер весь дворец стал одной большой бальной залой. Не было комнаты, где бы не стояли столы с угощением или играми, где бы не играла музыка, и не веселились бы люди. Наследнице престола Лунного королевства исполнилось семь лет.       Среди этого многообразия красок и звуков, сама прекрасная летняя ночь куда-то ускользнула, затихла за радостным шумом и звуками музыки.       Только здесь было тихо. В этот уголок королевского парка редко приходили даже садовники. И деревья выросли здесь большими. И цветы росли так, как хотелось им. И даже рукотворные озеро и водопад казались подлинными. Здесь они нашли свое убежище. Летняя ночь и она.       Девочка подумала, что иногда хорошо быть принцессой не очень знатного рода. Вздумай сбежать, скажем, Венера, поднялся бы дикий переполох. А ее никто не хватится. Кому она нужна…       Никому. На что я надеялась? Выпросила у матери право на взрослое платье… надела единственное украшение… как глупо. Кому ты нужна со своей грудой камней в приданое, со своими темными глазами и высоким ростом. Тебе ведь уже двенадцать, не маленькая!       Но так хотелось сказки… Настоящей сказки, но не с кем-то другим, а с собой в качестве главной героини. Не бывает. Ведь ты же знаешь, что сказок не бывает! Во всяком случае, не с теми, у кого за душой — одна гордость предков и древняя крепость в качестве королевства. Не попросят у тебя кулон. Ишь, размечталась! Кому мать скажет, тому и отдашь. Когда-нибудь. Лет эдак через десять… Хотелось плакать. Лечь ничком в высокую траву и уткнуться носом в мох. И расплакаться.       Ну, что я за дура! Она стянула диадему, давившую на виски, и в сердцах зашвырнула ее в рощу. И неожиданно услышала тишину. Фейерверк кончился, а музыка из дворца и парковых павильонов сюда не долетала. Водопад, ночные птицы и шуршание листвы рождали мелодию… Настоящая ночь должна быть именно такой, — темно-синей с серебром звезд, густо-зеленой с прозрачными каплями на деревьях и траве… С голосом ветра, заигрывающего с листвой… И листья шуршат так, будто кто-то идет к озеру. Но кому здесь быть… Нет, это только ветер…        — Что ты тут делаешь? — раздался голос прямо у нее за спиной.       Темная фигура юноши сливалась с толстым стволом старого дуба, чьи ветви нависали прямо над водой.        — Прячусь, — от неожиданности брякнула она. Незнакомец подошел ближе и присел на камень. Теперь она могла ясно видеть его лицо, — совсем взрослый, наверное, уже 18… Белые волосы с серебристыми искрами падают до подбородка, в светло-голубых глазах — какая-то вечная искра хитрости, готовности к шуткам… но в то же время она ощущала в нем скрытую силу воина.       Юноша шевельнулся, и витой аксельбант на мундире замерцал серебром.        — Я тоже, — улыбнулся он, — надоел этот шум. А здесь хорошо, тихо…        — Я всегда сюда прихожу, когда хочется тишины. Этот водопад и озеро… сюда никто не ходит.        — Интересно, почему?        — Не знаю… Меня всегда это устраивало. Ну, что здесь никого нет. Даже сегодня. Во дворец приехало больше тысячи гостей, в парке яблоку упасть негде, а здесь — никого…        — Но пришел я и нарушил твое уединение… Извини, — в его голубых глазах мерцали какие-то странные искры… во всяком случае, там не было и следа раскаянья.        — Ничего, — улыбнулась она, — я рада твоей компании.       Со мной уже давно никто не разговаривал без соблюдения придворного этикета… еще чуть-чуть, и я сделаю глупость…        — Ты — землянин, верно?        — Да. Я лейтенант земной гвардии. А ты?        — Я с Плутона. Как тебя зовут?       Он посерьезнел.        — Мой камень — кунцит. Видишь? — он вытащил из-под мундира цепочку, на которой болтался льдисто-голубой, как осколок северного неба, камень, — Я — лейтенант земной гвардии Кунцит.        — Разве у тебя нет имени? — я думала, только у нас…        — Есть, — кивнул он. Почему-то даже серьезный, Кунцит производил впечатление человека, который ворует яблоки в соседском саду, просто для развлечения… — Но на Земле такой обычай… Понимаешь, в день совершеннолетия нам нарекают настоящее взрослое имя и дают Камень. Камень — это отражение нашей внутренней сущности, нашего характера, иногда — призвания. Например, Янтарь никогда не станет хорошим солдатом, но из него выйдет прекрасный художник или врач, А рубины — обычно воины… турмалины больше любят землю и лес… Камень — это, как звание, нет… как внешнее имя. А имя настоящее знают только кровные родственники, самые близкие друзья…        — Понятно… — девочка смотрела на него, чуть повернув голову. Кунцит попытался представить, как она будет выглядеть лет через пять… В этих глазах наверняка утонет не один десяток парней…        — А у тебя есть камень? — вряд ли, ей еще нет и четырнадцати…       — Есть, — она почему-то смутилась, — Вот, — застывшая капля крови покачивалась на цепочке, роняя в бледном свете Луны темно-красные искры. Точно такие, наверное, вспыхивают в ее глазах, когда она смеется… Странная девочка… Почему-то мне кажется, что ты смеешься редко…       — Это гранат, да?        — Да, — кивнула она. Колыхнулись ничем не сдерживаемые темные волосы, сверкнув изумрудными искрами, — Хочешь, поменяемся? — вдруг спросила она. Может, она не знает… Но что-то отчаянное, не то надежда, не то решимость, стояло в темных гранатовых глазах девочки.       — Как тебя зовут? — ни в голосе, ни в глазах его теперь не было ни капли насмешки или веселья…        — У меня нет имени. Это традиция, — если он поймет и откажется…        — Я буду звать тебя Гранат. Держи, — льдисто-голубая капля падает в ее ладони. А в его собственные — темно-вишневая. Как ее глаза… — Мое имя — Норманн. Норманн Кунцит. И я обещаю хранить твой дар, — что бы ни случилось потом…        — Отныне мое имя — Гранат. И я обещаю хранить твой дар, — пусть ты ничего не понял, пусть ты завтра же забудешь обо мне… но я не забуду… Не забуду, как ты повесил на шею мой кулон, нареченный мой, Норманн.       Какое-то время они молчали, глядя на озеро… Слушали воду и рощу. Она не помнила, сколько времени прошло, — несколько минут, или час… Помнила только, как он накинул ей на плечи мундир, потому что легкое платье не спасало от ночной прохлады…       Звонкий голос разбил ночь, как неосторожное движение разбивает хрустальную вазу.        — Кунцит! Кунцит, где ты? До церемонии — пять минут!       Услышав голос, Норманн скривился.        — Черт. Долг зовет. Надо идти в зал… Пойдем?        — Ты иди, — она протянула ему мундир, — я еще посижу здесь.        — Хорошо. До встречи, Гранат.        — До встречи, — будет ли она? Сегодня же семья летела домой.       Не успели затихнуть шаги в темноте, как с другой стороны озера раздался голос:        — Принцесса! Принцесса, где вы?! — все-таки хватились…        — Принцесса… — Керра вышла из-за деревьев, — я еле Вас нашла. Идемте, через семь минут мы отправляемся. А где ваша диадема?        — Там, — махнула она рукой, — я бросила ее за деревья. Сейчас найду.        — Вы слишком своевольны, принцесса. Это недостойно будущей правительницы Плутона… — ты даже не знаешь, Керра, насколько я своевольна…              Прошло восемь лет…       Снова небо расцветало невиданными соцветиями огней… Вот ярко-розовый цветок распустился прямо над ее головой и рассыпался звездным дождем. Снова и снова взлетали в высь огни фейерверков, а им вслед неслись возгласы удивления и восторга. Снова в залах Серебряного дворца и в парке играла музыка, столы ломились от изысканных кушаний. Снова в бальном зале было тесно от юных девушек, глаза болели отблеска драгоценностей, и свечей, отражавшихся в начищенном паркете… Принцессе Луны, Селене-младшей, Селенити, исполнялось пятнадцать лет. И сегодня же объявят о ее помолвке с земным принцем Эндимионом.       Ее помолвка прошла иначе. Давно, восемь лет назад, она отдала свой камень. И ни разу не пожалела об этом. Родители до сих пор ничего не знали. Откуда им знать… ведь ее руки никто не просил. И не попросит, если верить подслушанному сегодня же разговору…        — Как хорошо, мы все выйдем замуж одновременно!        — Не все.        — Ай, кого интересуют эти внешние! Принцессы Нептуна и Урана выйдут за принцев этих же планет, Уран и Нептун объединятся, но это все равно ничего не изменит…        — А Сатурн?        — Она еще маленькая, ей двенадцать… А Плутон, та и вовсе помрет старой девой, — этот легкомысленный голос… терпеть не могу! Сплетница… — Кому она нужна, — продолжала щебетать Венера, не зная, что предмет ее разговоров стоит в соседней комнате, где все прекрасно слышно, — Кому она нужна в свои двадцать лет?! Старая дева, и все! Ни богатства, ни власти… Все приданое — каменная пустыня, да гонор предков…        — А так же умение надрать уши малолетней нахалке, — не выдержала она, появляясь в дверях.       Венера ойкнула и покраснела. Марс нахмурилась:        — Ты подслушивала! Плутон, тебя сюда не звали! — она кивнула. Верно, ее не звали. Ни сейчас, ни раньше. Ее терпели, ведь ее род древнее их собственных.       — Это так. Но не радуйтесь вашему замужеству раньше времени, — она развернулась и вышла. Конечно, недостойно так мелко пакостить… да и подслушивать ее никто не просил…        — Плутон… — знакомый голос отвлек ее от воспоминаний.        — Что тебе, Меркурий?        — Не обижайся на Венеру. Пожалуйста.        — На правду не обижаются, — улыбнулась она. Меркурий ей нравилась. При других обстоятельствах они могли бы стать подругами… — Так за кого вас выдают?        — За приближенных принца Эндимиона.        — Мезальянс? — вздернула она бровь, — Как же Марс и Венера согласились?       — Это — политический шаг. Надо закрепить союз с Землей. И потом, — Меркурий улыбнулась, — принцев на всех не хватит! А Цоизит мне нравится.       — Это твой жених?        — Да. Вообще, все было так смешно… Марс просто пылала от гнева, пока не узнала, что Жадеит — это тот самый парень, который спас ее год назад в пыльную бурю.        — А Венера? — не все же ей сплетничать, я тоже право имею ей кости перемыть…        — Ну, Венера, как только увидела портрет, сразу решила, что Кунцит не устоит перед ней…       Кто?! Нет, не может быть!        — Как, ты говоришь, зовут жениха Венеры?        — Ну, он еще не ее жених. Церемония помолвки состоится через два часа… Его зовут Кунцит. Он капитан охраны принца Эндимиона. Действительно, очень красивый. Эти его длинные белые волосы и голубые глаза…       Нет, только не это… Нет, только не ты! Только не ты, Норманн…        — Вон они стоят вдвоем, смотри…       …Больно. Как же больно… Норманн стоял рядом с Венерой, улыбался ей… Вот она что-то сказала… Они вместе засмеялись… Больно… Как хорошо они смотрятся рядом… прекрасная пара. Хрупкая золотоволосая Венера и он, высокий, широкоплечий… Отросшие снежно-белые волосы падают на плечи… Смех искрится в светло-голубых глазах… Как тот голубой кунцит, капля северной воды на цепочке, что вот уже восемь лет носит она… Как холодное северное море… Как лед на скалах Плутона. Мертвых скалах… Больно… Вот они снова пошли танцевать… И Норманн обнимает ее… Почему?!!!        — Почему? — неслышно шепчут пересохшие губы.        — Что с тобой? Ты словно свою смерть увидела…        — Почему он? — почему же так больно… Ты ведь знала, что он ничего не обещал тебе. Он даже не знал об обычае…        — Он — сын герцога, наследник древнего титула. Влиятельное лицо и друг принца. А Венера — кузина Селенити, начальник ее личной охраны. Их помолвка — уже решенное дело.        — Уже решенное? — голос отказывается ей повиноваться…        — Да. Политика, ничего не поделаешь…       Ничего не поделаешь… Ничего… Она права. Во всем права. Этот союз важен для системы. Для Луны, для остальных внутренних планет, для Земли… Пусть церемония еще не состоялась, все уже решено. Кому, как ни тебе, знать сколь могущественна и безжалостна политическая необходимость… Но он…       Он ничего не обещал тебе. Больно… Он видел тебя один раз в жизни, что ты можешь для него значить? Ничего. Больно… А даже если бы и значила… Политика вертит судьбами людей, а сами они ничего не могут сделать… Больно…       Он улыбается ей… Он станет ее мужем, будет с ней каждый день и каждую ночь… Или не будет. Это политический брак… Больно… Какое это имеет значение! Норманн теперь потерян для нее. Потерян навсегда…       Зачем… зачем ей теперь жить? Нет. Нет, она не сможет, не вынесет видеть его на приемах, раутах, политических встречах… видеть мужем Венеры… Только не так… Видеть, и не броситься к нему, не сказать: «Ты помнишь?» Знать о том, что они вместе… Мучить его и себя… Или только себя.       Он не подошел в начале бала, хотя наверняка узнал ее. Узнал бы, если только он помнит тот разговор восемь лет назад. Если этот разговор что-то для него значит. Или значил… Даже если и так… даже если он помнит ее… даже если он будет рад увидеть ее… Все решено. Помолвка Венеры и Кунцита, капитана гвардии Земли. Решено. Все.       Боль ушла. Осталась пустота. Пустота…        — Все.        — Плутон, что с тобой? — Меркурий стояла на балконе, а Плутон бежала прочь по коридору. Бледная, от чего ее глаза стали казаться просто черными… — Куда ты?       Тронный зал был скудно освещен четырьмя факелами. Через два часа здесь вспыхнет яркий свет, но сейчас только четыре языка пламени помогали звездам и праздничным огням в парке разогнать темноту. Королева Луны откинула голову на подголовник трона. Только несколько минут тишины…       Двери распахнулись, женская фигура в простом сиреневом платье на миг застыла в дверях. Затем девушка медленно пошла к трону. Каждый ее шаг отдавался эхом в пустом зале. Вспыхнули искры… Изумрудные — в волосах, золотая — на узком обруче диадемы.        — Ваше величество.        — Да, Плутон…       Резко, одним движением, девушка преклонила колено.        — Ваше величество, я прошу Вас назначить меня Стражем дальнего Рубежа и Врат Времени.        — Плутон…        — Я прошу Вас принять мою присягу и назначить меня Стражем Врат Времени, Ваше величество, — голова склонена, взгляд опущен, но какая сталь в голосе…        — Ты понимаешь, о чем просишь?        — Да.        — Ты знаешь, что будешь нести свою службу, пока не придет новый Страж, сколько бы времени ни прошло?        — Да.        — Ты знаешь, что будешь нести свою службу одна, пока кто-то не захочет добровольно разделить твою участь, полностью и до конца?        — Да.        — Понимаешь ли ты, что оставишь все, что окружает тебя сейчас? Своих родителей, друзей…        — Меня никто и ничто не держит здесь.        — Плутон, почему?..        — Таково мое решение.        — Встань, — она не шелохнулась. Она поднимется только тогда, когда ее позовут.        — Встань, Страж дальнего Рубежа и Врат времени, Сэйлор Плутон.       Девушка поднялась с колен. Теперь ее фигуру обтягивал костюм воина, — белая матроска с черным воротником. От прежнего наряда осталась только диадема принцессы крови и льдисто-голубой кулон на длинной цепочке. Диадема принцессы наследницы. От нее она тоже откажется. Но не от кулона.        — Прими Жезл Хранителя Рубежа и ключи от дверей пространства-времени, Сэйлор Плутон.       Девушка коротко поклонилась, обеими руками сжимая резной ключ-посох. С гранатовым навершием в виде шара, заключенного в сердце. Пояс с ключами блестел на черной юбке.        — Плутон… Зачем?        — Такова моя судьба.        — Иди… — ты все равно не скажешь мне правды…       Она шагнула в зал Врат. Двустворчатые светлые двери отделяли ее от бесконечного неба, от древнего форпоста на Плутоне, куда никто не мог найти дорогу… От бесконечного дежурства и бесконечного одиночества…        — Ты не хочешь попрощаться? — королева стояла в дверях, освещенная мягким светом факелов.       Сэйлор Плутон покачала головой, сливаясь с космосом, что царил за Вратами.        — Возвращаться — плохая примета.       Шаг, и дороги назад уже нет. Прощай, нареченный мой. Больше нам не встречаться. Будь счастлив. Капля на лице… Она не рыдала, просто глаза слезились от нездешнего, сильного ветра.