Другой финал

«Это не было предательством», — говорил Дон себе всякий раз. Ему приходилось повторять это часто. Каждый раз, когда брился, чистил зубы, и видел в отражении зеркала своё лицо. Живое, спокойное. И вспоминал искажённое ужасом лицо Элис в том окне. «Для неё ничего бы не изменилось, если бы я остался там», — думал он, обживаясь в незнакомом, точно стерильном Лондоне, «чистой зоне», как называли её военные. «Мне было ради чего жить. Я должен был выжить ради наших детей…» — добавил он в копилку самооправданий, когда Энди и Тэмми вернулись. Ответить на вопрос, что с мамой, было сложнее всего. Дон благословлял небеса за то, что не видел её конца. Что запомнил её настоящей, а не с налитыми кровью глазами и без признаков разума. «Она умерла», — только половина правды. Той правды, в которой Дон был уверен. И когда оказалось, что Элис жива, он не ждал, что они простят его. Что он сам себя когда-нибудь простит. Все самооправдания, все заученные слова и мысли потеряли свои значения… И он больше всего хотел — увидеть Элис и сказать ей… Он сам не знал, что он хочет ей сказать. Наверное, просто попросить прощения. Сказать: «Прости» и не приводить никаких доводов и уважительных причин. И он уже был готов сделать это. Воспользоваться своим привилегированным положением. Уровнем доступа, которое оно ему давало. Если бы Скарлетт, забавная девушка, оказавшаяся серьёзным учёным, не остановила его тогда, он не знает чем бы это могло закончится. Не хочет представлять. Кто-то стучится в стекло изолятора, и Дон садится на койке. За стеклянной стеной стоит Элис. — Уж тебя-то могли бы пустить! — пожимает Дон плечами. И слышит её искажённый динамиком голос. — Как всё проходит? — спрашивает она. И даже улыбается. Улыбается ему, мог бы он в это снова поверить? Дон машет рукой: — Да всё нормально… Жаловаться ей на жар и кровавый пот после того, что она перенесла, кажется ему неправильным. Нечестным. В конце концов, это всего лишь последствия прививки. А она выживала в полном одиночестве, в опустошённой стране. Он подходит к стеклу и касается его ладонью, и ему кажется, что Элис немного медлит, прежде чем коснуться перегородки со своей стороны. — Вчера к тебе не пускали, — говорит Элис просто, точно речь идёт о какой-нибудь ангине. — Скарлетт… Она нашла подход к Энди. Они чудесно ладят, и он даже готов ради неё потерпеть все эти анализы и иглы… — Элис замолкает сбившись. — Ты хотела что-то сказать про Скарлетт. Она кивает. — Да… Она говорит, что мы с Энди спасём всё человечество. Собирается усовершенствовать вакцину… — Элис закрывает глаза и молчит невыносимо долго. Дон и сам бы прервал это молчание, но в горле застрял ком, и все слова кажутся неуместными. — Они всего лишь дети, — говорит Элис наконец. — На это потребуется время, но они поймут. — А ты? — он сам не сразу замечает, что произносит это вслух. — Ты сможешь меня простить?  — А я… — её голос звучит так тихо, что динамик передаёт её слова неразборчивым хрипом, и он скорее догадывается, считывает по губам. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты ни в чём не виноват.