Шёпот между строк

Сквозь ветви деревьев пробивается тусклый свет сумерек — он ложится на землю тонкими линиями. Ему нравится смотреть, как тени переплетаются, словно танцуют на земле, пока всё вокруг застыло в спокойствии. Каждый раз природа словно дразнит его этими мгновениями гармонии, которые, как и всё, вскоре сменятся темнотой и молчанием ночи. Он знает, что этот момент скоро растворится, исчезнет в океане воспоминаний. И всё же, почему-то он продолжает искать эти мгновения, как будто в них есть ответы на те вопросы, которые он не решается задать. Он слегка усмехается. Чувство спокойствия слишком незнакомо, чтобы задерживаться надолго. Он не принадлежит этому покою, но видит в нём что-то, к чему тянется. В его мире это непозволительная слабость — привязываться к таким вещам. Он лишь чуть теснее сжимает рукоять ножа. Сегодня, как и всегда, это его единственная уверенность. И всё же... всё же что-то шепчет ему, что эти мгновения важны. Может, это не страх утраты, а скорее то чувство, когда на миг представляется: что, если всё могло бы быть иначе? Без этих безмолвных битв и груза на плечах… с ней? Но нет. Он отгоняет эту мысль так же легко, как развеивает туман перед собой. Кадзу заходит в комнаты, отведенные для него, Такао и Сатоши во дворце, где они остановились в ожидании, пока Мэй, его «не ведьма», придёт в себя. Она пришла два дня назад и, лишь появившись у беседки, сняла с него отчаянный груз боли. Казалось, она одним своим присутствием облегчила что-то глубоко внутри него, напоминая о том, что даже раненая душа способна найти утешение. Такао сидел у низкого стола, разливая горячий чай по чашкам. Поднял глаза, когда Кадзу вошел, — короткий кивок, без слов, как они привыкли. Чай. Кадзу никогда особо не любил чай, и, будь его воля, он бы, возможно, вовсе от него отказался. Но с Мэй всё оказалось иначе: с ней он стал пить его почти по-новому, находя в этом ритуале неожиданное спокойствие, какой-то смысл. Стал ловить себя на том, что ждёт, когда её рука, касаясь его невзначай, разливая напиток. Простое прикосновение, от которого что-то тревожно приятное просыпалось в душе. — Ну что, проверил? — прервал его мысли Такао, ставя чашку перед ним и отпивая из своей. Кадзу сел напротив, привычно взял чашку, не сводя глаз с колыхающейся поверхности чая. — Мутно, — ответил он, чуть пожав плечами. — Удобнее договориться на месте, по факту. Такао кивнул, не задавая лишних вопросов. Он знал, что речь идет о тех охранниках, которым лучше заплатить в последний момент, чтобы не возникало страха и лишних вопросов. — Поговоришь с ней завтра? — уточнять с кем именно, не нужно. Кадзу и так знает. Он кивнул. В памяти всплыл их разговор перед отъездом из замка Сёгуна. — И что теперь? — спросила она тогда, имея в виду их отношения, после того как узнала, что она дочь Ириса. — А что-то изменилось? — задал он вопрос в ответ. Её ответ был простым, но таким решительным. — Нет — ответила она, и он поверил. Тогда этого было достаточно, чтобы держать сердце в покое. Теперь её молчание кричит о многом, о том, что осталось невысказанным. Такао спокойно наблюдает за ним с другого края стола, Кадзу не отпускает мысль: если Мэй действительно примет предложение и займет трон Нойре, она уйдет из его жизни. Она станет недосягаемой, частью мира, в котором для него места нет. Может, в этом даже кроется её спасение? Кадзу всегда знал, что их дороги однажды разойдутся. Знал с того самого дня, как оставил Мэй у деревни её отца. Знал, когда погнал коня на север, теряя счёт времени и расстояний, только бы снова увидеть её, убедиться, что с ней всё в порядке после её послания. Знал, когда позволил себе поцеловать её на смотровой башне — короткий миг, испытание, после её тихого: «Мне, нужна твоя душа». Знал, когда Такао предположил о медальоне, как будто предупреждая, что привязываться опасно. Он знал, когда позволил связать себе руки, ставя её доверие выше своих страхов. Знал, когда она отвергла его предложение скрыться, выбрав остаться рядом. И всё же, вопреки знанию и здравому смыслу, где-то на задворках души, он продолжал надеяться, что на этот раз судьба сделает исключение. — Ты знаешь, что она решит, — наконец произносит Такао, нарушая молчание. Его голос спокоен, но в глазах мелькает сочувствие. — Долг у неё в крови, как у тебя — жажда свободы. Кадзу кивает, подтверждая истину, которую и сам знал. Но внутри что-то шевелится, будто маленький отголосок сомнения, который он так отчаянно пытается задушить. Он привык не привязываться, привык принимать, что всё проходит. Но почему-то с Мэй это ощущается иначе, как будто сама её природа — напоминание о том, каким бы он мог быть, если бы не эта жизнь, если бы не его прошлое. — Она спросит, останешься ли ты, — продолжает Такао, внимательно глядя на него. — И ты… сделаешь как всегда? Кадзу отводит взгляд, пряча своё беспокойство за маской безразличия. Молчит. Такао не ждёт ответа. Они не созданы для одного мира, он это знает. Не смеет привязывать словами. Хоть и позволил себе одну слабость в её шатре перед последней битвой, назвав родной, тем, кем она для него и стала. Внутри, где-то на краю сознания, он всё же слышит тихий голос, задающий вопрос, на который он не решается ответить. Что, если он мог бы остаться? Что, если эти мгновения покоя, которыми она поделилась с ним, действительно значат больше? Кадзу поднимает взгляд и встречается с глазами Такао. Тот молчит, но его выражение говорит больше, чем слова. Он понимает больше, чем Кадзу готов признать даже самому себе. Такао встает. Кадзу задерживается на мгновение, наблюдая, как он уходит. Завтра — последняя встреча, последняя ночь, и он не знает, какие слова скажет, когда её глаза снова встретятся с его взглядом. Но сейчас, здесь, он впервые позволяет себе поверить, что, может быть, он ошибался.