Покуда есть на свете дураки...

      Дополнение ГВИНТа «Цена могущества» развернуло перед нами захватывающую историю одного хитрого и находчивого семейства – Гайлов, преступников и охотников за колдуньями родом из Нильфгаарда, широко прославившихся в конце X - начале XI вв., за двести пятьдесят лет до начала масштабной Охоты на ведьм. Глава семьи, Октавия, известная под прозвищем "Карательница ведьм", вместе с сыновьями – старшим, Игнатием "Изувером", и младшим, Фабием "Прохвостом", - умело пользовалась мнительностью и истерией, царящей на Севере, дабы за кругленькую сумму защищать простой люд якобы от "колдунов", а на деле - избавлять от козлов отпущения.       Всякий раз, когда народ отчаянно бил себя в грудь и вопил в высшей степени просто и ясно: «Разве богомерзкие создания не гуляют по округе? Разве не замышляют бесчестье против добрых людей?», - столь же простой и ясный ответ не заставлял себя ждать: «Деяния их много жизней разрушат, Сгноят не одну непорочную душу. Такой мрак стоит в их злокозненных чарах,  Что вам не привидится даже в кошмарах! Но вас не коснутся их злые повадки, Ведь Гайлы на помощь спешат без оглядки. Пылающий ярко костёр мы разложим И всех подлых ведьм как одну уничтожим».        Такую россыпь зловеще-убедительных образов выдаёт в стихах Октавия пред очарованной толпой в одном из трейлеров «Цены могущества». У кого сердце не сожмётся от страха? Кто не ринется за помощью к своим спасителям? А они уж тут как тут! Не угодно ли получить избавление? Ясное дело, не бесплатно...       И всё бы ничего, если бы только и сами спасители не были «в образах». Но, к счастью, в шумной корчме на исходе дня мы имеем честь застать Гайлов вне их сценического облика, исполненного нарочитого пафоса, а именно:  - не жёсткую и статную Карательницу ведьм, а деловитую и слегка растрёпанную мать семейства Октавию с причёской-гулькой;  - не могучего и лютого Изувера, а покладистого и не очень уверенного в себе Игнатия, спрашивающего маму о том и этом; - не сосредоточенного и таинственного Прохвоста, а пьяного и разухабистого Фабия, украсившего себя с ног до головы не только устрашающими, но порой и забавными татуировками.       Как говорится, сидят под фрескою и пиво трескают. И, самое главное, ни капли неприязни к магии!       Достаточно контрастно и даже курьёзно! Дивное сочетание леденящего душу цинизма, вдохновенного вранья и простонародной весёлости! Однако, когда Октавия стала неотделима от своего альтер-эго, это ознаменовало неизбежность трагического конца для неё и для её сыновей. Воистину, сняв маску, можно не обнаружить там лица. Давайте же проследим, с чего начинался этот грандиозный и дерзкий спектакль длинною в жизнь!

«О-о, ты совсем как я в юности», – Октавия Гайл.

      Что нам доподлинно известно о прошлом Октавии? 1) Она выросла в дальнем уголке Нильфгаарда.        Англоязычный текст из Книги Наград даёт не совсем понятное указание, что Октавия росла в культуре ассимиляции с иностранной державой. На рубеже X-XI вв. Нильфгаард ещё не был Империей, поэтому Гайл вполне могла происходить из отдалённого нильфгаардского герцогства, скажем, из Ымлака или Рована, которые одними из первых вошли в состав Нильфгаарда ещё до XII в. и расположены, вероятно, близ Виковаро. Неизвестно, росла ли девочка в городе или в селе, но безупречное умение Октавии общаться с простолюдинами даже в самых глухих деревнях наталкивает на мысль, что с крестьянской жизнью она знакома не понаслышке. В то же время, взрослая Октавия держит у себя на поясе два свитка, а значит она грамотная. Не исключаю, что Гайл обучалась письму и чтению во время своих путешествий, но, если она владеет грамотой с детства, то семья, судя по всему, была зажиточной. 2) Октавия с детства влюблена в театр и мечтала стать актрисой – рядиться в пёстрые одеяния, примерять чужие лица и покорять зрительские сердца.         Среди нильфгаардцев это и впрямь популярный вид искусства, овеянный флёром таинственности. Известно о целых фестивалях, где подряд исполняются несколько спектаклей – видимо, завсегдатаем таких праздников была и юная Октавия; 3) Там, где росла Гайл, было предвзятое отношение ко всему инакому.       Ко всему, то есть не только, например, к магии, но и, скажем, к инородцам. Это вновь наталкивает на мысль о крестьянском происхождении Октавии. Города, как правило, привлекают к себе жителей из самых разных уголков, а потому горожане охотнее учатся жить бок о бок с теми, кто на них не похож, чем селяне, чей быт, традиции и, особенно, предрассудки, тяжко поколебать. Что касается Гайл, то её ум, как видим, был всё же более открыт к новому и неизвестному – ненависти к чародеям она не питает, равно как и привычное для южан высокомерие к нордлингам открыто не выражает. Но её порядочно удивил запал, с которым северяне отправляют магов на костёр – и этим она воспользовалась. 4) По юности лет Октавия родила двоих сыновей – Игнатия и Фабия, но абсолютно ничего не известно про их отца, даже его имени.       Тайной покрыты и три других вопроса. Была ли Октавия замужем за отцом своих сыновей или просто на время спуталась по любви? Жив он или мёртв, а если мёртв, то по какой причине? Как он относился к жене/возлюбленной и детям?       Начнём по порядку. В то, что в путешествиях по Югу и Северу Октавия могла представляться благочестивой вдовой с двумя ребятами, охотно верится. Вдовий статус в умах тогдашних людей был куда более социально одобряем, чем статус женщины, родившей отпрысков вне брака. И если предположить, что Гайл всё-таки не была замужем, то она могла с лёгкостью стать жертвой тех самых предрассудков – вплоть до унизительного изгнания юной девушки из родительского дома во время беременности или уже после рождения первого ребёнка.       Второй и третий вопрос тесно связаны. Отец Игнатия и Фабия мог умереть или оставить семью ещё в ту пору, когда Октавия была беременна младшим сыном. Мог проживать с ними какое-то время, но в путешествие Гайлы уже двинулись без него. В Книге наград подчёркнуто, что Октавия думала о том, как прокормить детей, и делала это, судя по всему, в одиночку.       Складывается впечатление, что в семействе Гайлов намеренно не удостаивают отца ни словечком. Игнатий и Фабий внешне похожи между собой, но оба маловато похожи с матерью - сдаётся, вид у их безымянного батеньки был грозный. Очень даже возможно, что человек этот промышлял чем-то преступным, а сам был жестокий и не отличался добрым отношением к семье. У Октавии есть шрам, рассекающий левую бровь. Неизвестно, как она его получила, но, опять же, это могло быть дело рук зверя, которого она когда-то любила. В конце концов, садистские наклонности Фабия с большой долей вероятности имеют корни из детства. А что, если первую душевную травму маленькому Прохвостику нанесло бесчеловечное отношение отца?       Октавия сильна духом, отчего можно представить, как она берёт двух малых отроков в охапку и уходит от мужа-тирана куда глаза глядят. И в ней также достаточно хладнокровия, чтобы, защищая себя и детей, стать мужеубийцей. Всё-таки, дабы в будущем решиться на такое бессердечное и корыстное ремесло, как казнь заведомо невиновных людей, что-то должно было не просто царапнуть сердце Октавии, а пронзить его насквозь, почти полностью снеся моральную преграду. И одним из таких событий вполне могло стать первое убийство, продиктованное спасением жизни сыновей и своей собственной. 5) В какой-то момент Октавия вместе с сыновьями отправилась на Север в поисках славы и богатства.         Думается, артистичная Октавия всё-таки успела получить кое-какой опыт выступлений в театре. Но так или иначе, с этим неприбыльным делом пришлось расстаться – надо было кормить двоих ребятишек. Пройдёт немало лет, прежде чем Октавия примерит на себя роль Карательницы ведьм и озолотится, а до тех пор, похоже, с деньгами у Гайлов было совсем худо. И тогда в этом кроется причина, почему мать семейства столь цинична к другим и одержима золотом. Когда тебе не нужно бороться за выживание (особенно, сквозь унижения), твоё сердце не зачерствеет, а твои дети вырастут добрыми и сочувственными. Как видим, это не случай Октавии. Но нельзя не заметить тесную душевную связь между Октавией и её детьми. В семьях простолюдинов, особенно в тех, где деньги видят ой как редко, а отроки часто умирают в юном возрасте, довольно тяжело выстраивается эмоциональная привязанность между детьми и родителями. Но годы жизненных трудностей очень сильно сплотили Гайлов: они слаженно работают и заботятся друг о друге.         Итак, юная девушка, которой некуда вернуться, бросила все силы на то, чтобы в одиночку вырастить двоих сыновей. По родной стране пройдя стороной, Гайлы, думается, побывали в разных концах земли к югу и северу от Яруги, и каждый раз перед ними была одна и та же заковыка: что есть и где спать. Относительно свободная и финансово независимая Октавия не соответствовала представлениям о женском идеале и одним своим видом, должно быть, вызывала негодование. Но рабочие руки – это всё ещё рабочие руки, и самый очевидный способ заработка для Октавии, не имеющей даже собственного куска земли - батрачество. Наниматься к кому-то работать на поле - дело неприбыльное и очень тяжёлое, особенно в разгар сельской страды, но у безземельной голытьбы обычно не было иного выхода.       Малолетним Игнатию и Фабию, я не сомневаюсь, тоже приходилось работать: например, с пяти-шести лет мальчикам традиционно доверяли выгонять на пастьбу птицу и скотину, с десяти лет – запрягать и сторожить ночами лошадей, а за труды они получали еду и одежду. Лет с двенадцати-четырнадцати подростки могли присоединиться к матери в полевых работах. Не в пору ли крестьянского труда юный Игги получил копытом мула по лбу? Сдаётся, это трагическое событие помогло сберечь в нём доброту вопреки всем тяготам и невзгодам. Игнатий так навсегда и остался в чём-то подобен ребёнку – чистой доской, на которой что напишешь, то и будет.       Много денег батрацким трудом не заработаешь, и такое положение дел не могло радовать Гайлов. Возможно, троица пыталась также приобщиться к какому-то ремеслу или промыслу: по плутне с оленёнком и колодцем видно, что Фабий умеет охотиться. Вообще, нетрудно представить, как выросшие братья Гайлы, не имея конкретной профессии, зарабатывают на хлеб разной халтуркой: от кулачных боёв до штукатурения стен в борделях (где получают оплату натурой). Средневековый люд был чрезвычайно трудолюбив и мастеровит, так что, я думаю, каждый в семействе Гайлов горазд на то или иное занятие. Другое дело, что троице хотелось обзавестись по-настоящему прибыльной работой, да такой, чтоб и не шибко спину гнуть, и прославиться... Итог       Из упомянутых выше «кирпичиков» выстроилась личность Октавии Гайл, какой мы её знаем: алчной, тщеславной, подчас бессердечной, но необычайно смекалистой и обаятельной женщиной, умеющей достигать своих целей и готовой пойти очень на многое ради себя и своих детей.       И вот однажды, Октавия обратила внимание на то, с какой лютой ненавистью северяне, особенно в Новиграде, набрасываются на чародеев. Припомнив предрассудки своего родного края, Гайл лишний раз убедилась, что всем охота винить в своих бедах что угодно и кого угодно, только не себя. И в тот момент её ум озарил дерзкий план, который в дальнейшем помог исполнить давнюю мечту об актёрстве, а заодно и озолотиться. Поначалу эта затея могла казаться странной. Но обычное – это то, к чему привык. И скоро смена масок стала для семейства обычным делом. Гайлы облачились в одежды охотников на колдуний и отправились искать славы по северным городам и сёлам, причём каждый из сыновей Октавии очень по-разному проявил себя на этом поприще.

«Ма, мы ведь все герои?», – Игнатий Гайл.

      Несмотря на подчёркнутую в игре несообразительность Игнатия, преувеличивать её тоже не следует. Рассудок у Игги повреждён в лёгкой форме, и проявляется это через безмерную доверчивость, послушность, добродушие и простоту ума. Он трудится на благо семьи и с радостью помогает людям, но не в силах охватить картину событий целиком и заметить противоречия в своей «работе» (так, Игнатий не задумывается о подозрительной несоразмерности такого большого количества ведьм на весь Север).       В отличие от младшего брата, Изувер не изворотлив, не находчив, не ищет обходных путей и, скорее всего, не способен продумать какой-то внятный план и решить задачу не силовым путём. Впрочем, со всем, что не требует особых рассуждений, Игнатий успешно справляется, равно как и в бытовых делах и разговорах, как мне кажется, его недуг не шибко заметен. И ещё я думаю, Игнатий может быть дуболомом в своих моральных оценках посторонних людей, что проявляется в его «изуверстве», непримиримой жестокости к «ведьмам». Но к своим близким, очевидно, Игги очень добр.       Пожалуй, ещё одной примечательной чертой Игнатия является то, насколько безгранично высок для него авторитет матери. Игги часто обращается к ней с разного рода вопросами: начиная от рабочего про самую злую ведьму, заканчивая терзающими сомнениями о героизме поступков их семьи и о том, хороший ли он человек. Но Октавия всякий раз убеждает старшего сына, что тот – «гроза безбожных тварей, спаситель простого люда и очень хороший мальчик», а Гайлы защищают народ от злобных колдуний. И так уже много лет она обманывает Игнатия, ведь знай он правду, ни за что бы не стал охотиться на этих мнимых «ведьм».       Это очень жестокий обман. Как бы Октавия могла внутренне оправдывать себя? В Книге наград говорится о её опасении, что как только сын узнает правду, то мигом выдаст всю семью с потрохами. В англоязычной версии этого текста сказано чуть мягче: Игги мгновенно откажется от обмана, впрочем, ситуация, при которой он покидает мать и брата, позволяя им продолжать беззакония, кажется маловероятной. Скорее всего, в попытках воззвать к их совести, Игнатий и впрямь сдался бы сам и сдал бы Октавию и Фабия в руки правосудия, быть может даже не осознавая, что это грозит всем троим смертью.       Но упомянутый страх Октавии проистекает из боязни разоблачиться и утратить источник дохода, к тому же для успешного дела необходимы усилия всех троих. А как насчёт более «материнских» аргументов для неё самой? Мне кажется, она могла бы рассуждать так: «У моего сына есть дело всей жизни, он сам зарабатывает и его уважают. Много ли больных умом, тем более в такое лихое время, могут похвастаться тем же?». Конечно, жалобная песнь для успокоения сердца не способна оправдать преступления. Но мне верится, что не один лишь корыстный ход мыслей на время приглушал в сердце Гайл материнскую вину перед старшим сыном, которая пожирала её всякий раз, когда она смотрела в его доверчивые глаза.       А ещё складывается впечатление, что Октавия, конечно, любит обоих сыновей, но младшего, Фабия, выделяет всё же немного больше. Он не только «младшенький», но и куда более трудный по характеру. Не всегда, но случается, что «хулиганов» матери любят чуть сильнее, чем «послушных». В отличие от Игнатия, Фабий получил от родительницы ласковое прозвище – «Прохвостик», – а ещё их связывает общая тайна про истинные мотивы семейного ремесла. На чаше нравственных весов Октавия и Фабий относительно близки, им легче достичь взаимопонимания. Но есть одна тёмная сторона Гайла-младшего, которая, я думаю, изрядно беспокоит Октавию...

«Красивая была девка. Жаль, что сожгли», – Фабий Гайл.

      Каждый из семейства Гайлов отличается разной степенью морального падения, однако наиболее злобный оскал приобрёл младший сын Октавии – Фабий. В отличие от Игнатия, который верит в благую цель семейного ремесла, и матери, движимой тщеславием и алчностью, Прохвост получает удовольствие от страданий невинных жертв неправедной охоты. Тёмная садистская жажда Фабия была столь велика, что он самовольно определял судьбу особо приглянувшихся ему женщин: вместо костра несчастных ждало бесчестие и гибель лично от рук Гайла-младшего. Помимо зверской развращённости у этих поступков есть и другой аспект: очевидно, что такие «исчезновения» мнимых колдуний прямо перед казнью должны были аукаться Гайлам потерей в деньгах. Более того, Октавии, видимо, приходилось как-то выкручиваться и объяснять причины неожиданной пропажи давеча пойманных ведьм.       Знали ли мать и старший брат о гнусных похождениях Фабия? Октавия, я думаю, безусловно была в курсе дел, а вот Игнатий, скорее всего, нет. Мне кажется, что истинная бездна распущенности и жестокости Прохвоста – это ещё одна тайна, связывающая мать и младшего сына, но недоступная старшему. Примечательно, что внешне крепкий Игнатий выглядит более угрожающим, чем его худощавый младший брат, однако с моральной точки зрения разрыв между ним и Фабием огромен, отчего Прохвост куда опаснее. Взаимоотношения братьев не показаны напрямую, но, учитывая слаженную работу Гайлов и фразу Игнатия «Куда братец покажет, туда Игги вмажет!», можно смело сказать, что Игги и Прохвостик хорошо ладят, полагаются друг на друга и, вообще, на правах старшего ребёнка Изувер стоит горой за меньшого. Вопрос о нотках ревности и соперничестве за внимание матери остаётся открытым, но, зная менее покорную натуру Фабия, любимчиком в семье он считал бы послушного Игнатия. Впрочем, как я писала выше, в этом деле косвенные признаки наоборот указывают на Прохвостика. Злые языки будут утверждать, что брат терпит Фабия по неведению, а мать – из последних сил, ради общего дела, но не стоит недооценивать силу безусловной любви.       Осуждала ли Октавия Фабия за его вопиющую жестокость? Пыталась ли вразумить? Я склоняюсь к утвердительному ответу. Сбитый моральный компас Карательницы ведьм по-прежнему способен кое в чём указывать верный путь, и существуют вещи, которые находятся за красной чертой её миропонимания. Она не творит насилие ради насилия, и глубина нравственного падения Прохвоста (в котором есть и её вина) должна была ужасать Октавию. Но к сожалению, пропащей душе подчас не способна помочь даже родная мать.       На Севере Фабий заморозил душу, а сердце – сжёг. Но в англоязычной версии текста про него из Книги наград есть тонкий оттенок смысла: в отличие от русскоязычного варианта «Только на этом Прохвостик, как ласково звала его Октавия, не останавливался», там говорится о том, что Прохвостику было очень трудно остановиться, подразумевая, естественно, тягу к садизму. И хотя далее оба текста подчёркивают полное отсутствие совести у Гайла-младшего (право слово, разве кто-нибудь из таких подлецов страдает бессонницей?), англоязычный вариант, если вчитаться, словно менее категоричен: попытки остановиться, пусть и часто неуспешные, у Фабия всё-таки были. Чистое или почти чистое зло человек выделять из себя может, но сделаться злом до конца ему затруднительно. И если Фабий временами способен противостоять себе и не умножать общие преступления Гайлов своими собственными, то в крупицах совести невозможно отказать даже ему.

«Ничего личного, всем надо зарабатывать», – Октавия Гайл.

      Итак, в чём же заключается жестокое, но чрезвычайно находчивое ремесло Гайлов? Из каких этапов состоит и, как говорится, что семейство будет с этого иметь?       Гайлы не были единственными карателями ведьм. Предрассудки и ненависть в отношении колдовства уже цвели пышным цветом, так что вольных наёмников по округе хватало. Но Октавия с сыновьями определённо были самыми успешными наёмниками, и эффективно зажигали костры инквизиции ещё до того, как это стало мейнстримом спустя двести пятьдесят лет, в эпоху Радовида V. Поговаривали, что на колдовство у Гайлов был особый нюх, но, как известно, за настоящими магами семейство благоразумно не охотилось: дело это опасное, требует двимерита, да и колдуны встречаются редко. Троица занималась лишь беззащитными «козлами отпущения», а главный секрет успеха заключался в индивидуальных талантах каждого, грамотном распределении обязанностей и умении оказываться в нужное время в нужном месте.       Октавия взяла на себя роль лидера и «вывески» семейства – недаром в описании её карты сказано, что «Мать – нечто большее, чем все её дети вместе взятые». Сама Гайл, как упоминалось выше, не питала ненависти к чародеям, но безупречно чувствовала поток людской злобы и страхов, а потому научилась рулить ими: смекалкой и недюжинной личной харизмой Карательница ведьм завоевала сердца простолюдинов, убедительно играя роль блюстительницы добра и порядка. Для пущего эффекта был придуман семейный герб: три собакообразных хищника на жёлто-белом фоне. Притом Гайлы, даже будучи довольно «осеверевшими» нильфгаардцами, всегда держали дистанцию, как бы подчёркивая: мы прибыли из дальних краёв, мы не ваши, не тутошние. В этом и в том, что семейство не делилось ни с кем деталями своего прошлого, проявлялась характерная закрытость, отчего и остальной мир в основном знал троицу только по их образам.       Думается, круг обязанностей Октавии был весьма широк: 1) она выбирала, в какой город или селение нужно держать путь; 2) принимала от людей обращения за помощью, расспрашивала о деталях дела, а после завершения расследования – подводила итог; 3) за ней было последнее слово в разработке плана поимки «чародеев», распределение поручений сыновьям и контроль за их исполнением; 4) она же назначала цену за свои услуги, принимала плату и распределяла награду на троих. Думается, весь семейный бюджет находится в цепких материнских руках, поскольку оба сыночка, судя по одной из фраз Октавии, шально транжирят деньги. Но на это Фабий хлёстко бы заметил, что «ни к чему монету в кошельке душить».       Кстати, о Прохвосте. Первый этап подлых Гайловских дел лежал, как правило, на нём. Из 12-й главы «Мемуаров чародейки» Алиссы Хенсон нам известно, что сперва горожане обнаружили мёртвого оленёнка и магических кукол над отравленным колодцем, а затем в городе появились Гайлы. То есть прежде, чем троица принималась за заказ, Октавия и Фабий (само собой, в тайне от Игнатия) подготавливали почву. И хотя мать указывала младшему сыну направление действий, содержательную часть, судя по всему, определял Прохвостик. Он всячески накалял среди людей атмосферу фанатизма, временами хитро обустраивал места преступлений (как в случае с отравлением колодца) и по необходимости подставлял конкретных личностей. Всё это требовало от Фабия особой продуманности и скрытности, так что он весьма умён, хитёр и осторожен (что не отменяет его безволия перед своей тёмной жаждой).         Подготавливая в объятиях ночи места преступлений, Прохвост и впрямь мог оставаться незамеченным – в тени он рыскает большую часть жизни, так что тьма Фабия знает и укрывает. Но другая часть его обязанностей выглядит менее безопасной в том смысле, что вынуждает быть на виду. Мрачный и щуплый Фабий, украсивший себя причёской-тонзурой и многочисленными татуировкам - мужчина крайне узнаваемый, его присутствие в небольшом городе и, особенно, в селе не оставалось тайной, тем более, когда слава о Гайлах побежала вперёд них самих. Разве не странно, что тот, кто распускает тревожные сплетни и слухи, затем появляется в числе карателей ведьм? И вообще, неужто народ не терзался подозрениями хотя бы от внешнего вида Прохвоста?       Похоже, что не шибко. Предположим, что странное сочетание монашеской причёски и татуировок трактовали так: «Оттого он такой, что тяжкие грехи на нём. До молитв, поди, стал дюже усердный, добрыми делами совесть очищает, а как соберёт денег, так в монастырь уйдёт. Разве может сей муж с благочестиво выбритой макушкой замышлять худое? Не выдумывайте». На такой эффект, пожалуй, образ Гайла-младшего и рассчитан.         А что до распускания сплетен и слухов, то, возможно, язык у Фабия подвешен не хуже, чем у матери, и никогда не прилипает к нёбу, а может сеянье семян раздора проходило не совсем на трезвую голову. Где этим заниматься, как не по корчмам? И тогда угрюмый и неприветливый Прохвост становился совершенно легитимным участником самых серьёзных сообществ местечкового пошива: ярким, лёгким, везде и всюду понемногу своим. 150 грамм вишнёвой настойки снимают в разговорах все барьеры, и так собеседники окунались в плавную и убедительную речь Фабия о нечестивых колдуньях, а он крепко держал свою аудиторию от начала и до конца. А тех, кто всё-таки не очаровывался Гайлом-младшим (или хуже того – хотел его разоблачить!), Фабий учил вовремя помалкивать: если нет умных мыслей, то прикуси-ка язык, иначе Прохвост тебе его вырвет.       Когда поступки Фабия достигали цели, в городе или селе объявлялась вся троица целиком. Октавия начинала расспрашивать про местные горести, а затем, провозгласив нимало не театральным тоном: «Не бойтесь, люди добрые, мы с сыновьями изгоним ведьму!», - Карательница с сыновьями приступала к «расследованию», а именно, отправлялась на поиски образцовых кандидатов на расправу. Как правило, речь шла про девушек и женщин, чем-то не угодивших местным и о которых широко ходили скользкие сплетни.         И в этот момент на сияющие подмостки наконец-то ступает Гайл-старший. Игнатий, конечно, добрый малый и в любой другой ситуации был бы с дамами обходителен, но только не с милсдарынями, что якшаются со злыми силами и строят козни честным людям! Давая волю своему праведному гневу, Игги крепким движением рук ловил «колдуний» – невинных женщин, к которым его вывело мнимое «расследование», основанное на наговорах, сплетнях и подстроенных Прохвостом «уликах».         Затем ничего не подозревающий Изувер запугивал бедолаг ловко состряпанной липой и выпытывал у них признание вины, само собой, по-изуверски: силой и под пытками. Игнатий, к сожалению, при всём своём добродушии, не лишён характерной Гайловской жестокости, поэтому не гнушается таких нечистых приёмов ради достижения поставленной цели. А признание вины, как известно, царица доказательств и яркая черта исторического «инквизиционного процесса» – после этого взвешивать на весах другие детали дела просто не имело смысла. На этом вот и вся недолга, после которой существует лишь одна дорога – на костёр.       Этап исполнения приговора тоже достался Игнатию – слегка измождённому и истерзанному ногтями вырывающейся «виновницы», но уверенному в своих поступках. По отмашке матери, временами величественно наблюдающей за финалом с балкончика ближайшего здания, сын без колебаний отдавал жертву неправедного суда на волю пламени, оправдывая своё «огненное» имя (лат. ignis «огонь»). Видно, что отсиживаться в сторонке в годину бед и неурядиц противно духу Гайла-старшего. Всеобщая несправедливость (в том числе, как я думаю, много раз пережитая самими Гайлами) не побудила Игги пользоваться этим сугубо в интересах своей семьи. Напротив, он не тешил своё самолюбие благодарностями и золотом, а лишь искренне хотел умножать добро для всех вокруг. А получилось так, что благими намерениями всякий раз выкладывал дорогу в самое пекло.         Обжигающая кара Пламени – такая мучительная и неотвратимая, – настигала жертву на глазах многочисленных ликующих земляков, которые через время найдут себе нового «козла отпущения». Этим, обычно, всегда и заканчивалась трагедия одной человеческой судьбы, а для Гайлов – заурядное, но прибыльное дельце. «Ведьм и без нас будут жечь – мы их только притаскиваем», – точно подмечает Октавия и в этом, увы, она безусловно права.         Создаётся впечатление, что Гайлы вершили правосудие от и до, даже без участия хотя бы копных (общинных) судей. И если для какого-нибудь глухого села эта ситуация не выглядит невозможной, то в городе такой самосуд точно привлёк бы внимание властей. Видимо, в тех случаях, где участие государевых мужей было неизбежно, исполнением наказаний семейство всё-таки не занималось, ограничиваясь этапом слежки и поимки. В любом случае, когда мешки с золотом оказывались на руках, Гайлы либо тотчас же покидали селение, либо отправлялись в корчму - обмывать навар за справную работу. Затем Фабий продолжал празднование у кольщиков, где отмечал каждую «победу» у себя на коже.       В какой-то момент Гайлы обрели широкую известность. Народ распевал песни о злобных ведьмах, подкидывал троице работёнку, а у Октавии даже появился свой фан-клуб из подражателей – Народных мстителей. Сложилась хлёсткая шутка: если в городе ещё не сожгли ни одной ведьмы, значит, там ещё не побывали Гайлы. За годы работы они поймали солидное множество магов и изрядно разбогатели. И хотя нам неизвестно о каких-либо туссентских поместьях с виноградниками в собственности семейства (вполне возможно, что большую часть денег Октавия просто держит в банке), о финансовом благополучии троицы можно судить по косвенным признакам.       На фоне достаточно скромного облика сыновей, мать семейства носит такие модные и дорогостоящие изыски, как шёлковый горловой платок и пояс, нимало расшитый по краям золотой нитью. При ней также имеется солидная трость с головой собаки или волка в качестве набалдашника и собственный кинжал. Также Гайлам, определённо, нужна была повозка, чтобы лихо перемещаться по просторам Северных королевств, и средства, чтобы каждый день сытно питаться и снимать комнаты в корчмах, в т. ч. на длительный период. Не будем забывать про материалы для лихой плутни Прохвостика,  необходимость обновлять оружие у кузнецов, расходы в пользу добрых людей «за молчание» и прочее. И, конечно, немного (или много, судя по наряду Октавии) денег, чтоб порадовать себя любимых. На фоне предполагаемой пережитой нищеты n-ой давности такой скачок благополучия вкупе с народным признанием должен был приносить Гайлам немалую радость.         Разве не чудесно приходить в города и сёла уже не как оборванцы, выпрашивающие хоть какую-то работу? Теперь работа сама тебе под ноги сыпется, тебя везде ждут и принимают с почётом!

«Если не умрёшь героем, доживёшь до того, что тебя признают негодяем», – Алисса Хенсон.

      Удача раз за разом улыбалась Гайлам в их неприглядном деле. Годы сменяли друг друга, заказ шёл за заказом, и вот Октавия с сыновьями вошла в число прославленных Охотников на ведьм...и тёртых лиходеев с твёрдой рукой. В Книге наград косвенно подчёркивается, что этот многолетний спектакль Гайлы до определённой поры проворачивали очень осторожно, и риск разоблачения был невелик. Даже личные преступления Фабия, которые теоретически могли нанести серьёзный удар по репутации семейства, на практике оставались безнаказанными: если бы каким-то чудом обесчещенные Прохвостом девушки выживали, средневековое правосудие в большинстве случаев было не на стороне жертвы насилия (тем более «ведьмы», по определению считавшейся развратной). Но настал день, когда многолетний фарс вокруг Октавии, Игнатия и Фабия рухнул.       Кажется, пощада и сочувствие, если это не касалось сыновей, были чужды Октавии. Но не благоразумие. Однако мысль о том, чтобы стать живой легендой, однажды овладела умом Карательницы ведьм столь крепко, что в какой-то момент Гайл потеряла прежнюю бдительность, и на её след вышла чародейка Алисса Хенсон. Про троицу она узнала от трубадурши Подснежинки и от немногих людей, кто соглашался с ней говорить, в редких корчмах, куда её пускали.         Разве Гайлы, такие матёрые преступники, не заметили преследования со стороны Алиссы? Им бы догадаться, что пронырливая чародейка рыскает по их душу, и залечь на дно, двинуться обратно на Юг. Но, быть может, с таким обилием заказов на «козлов отпущения» было как-то не до настоящей колдуньи? Как тут остановишься, когда монеты сыплются под ноги персеидами? Или Гайлы всё-таки разузнали про замыслы Хенсон, но просто не сумели спастись?       Но так или иначе, настал день, когда Алисса предъявила Гайлам счёт, который они не смогли оплатить. Неизвестно, при каких обстоятельствах произошло разоблачение троицы. Возможно, что прямо во время очередного дельца, поскольку перед своей казнью Октавия облачена в свой «профессиональный» наряд Карательницы ведьм, в котором прежде и сама присутствовала на казнях мнимых чародеев. Не исключено, что и суд над семейством был такой же скорый и беспощадный, по самой строгой мерке (во всяком случае, никто не принял во внимание многолетние заблуждения Игнатия). Самое примечательное здесь вот что: покуда Октавия - в колодках, а Игнатий - в кандалах, за их спиной маячит пустующая виселица. Неужели Фабий каким-то образом избежал суда? Запомним эту мысль, но пока что останемся рядом с его матерью и старшим братом.       Для Игнатия в эти минуты рухнул целый мир. Судя по растерянному взору, Игги даже перед самой казнью до конца не осознавал, в чём вина его семьи, или же просто не мог поверить, что столько лет его дурачили самые близкие люди. «Вы не герои и не мученики, вы самозванцы», – таков безжалостный укор Алиссы, против которого уже не помогут никакие ухватки Октавии. Вполне возможно, что мать в эти последние минуты всё равно продолжила настаивать на своей лжи и своём образе, спасая таким образом Игнатия от страшной душевной раны. А если она, наоборот, попыталась как-то оправдаться перед ним или же раскаяться за то, что скрывала от него правду, то как бы поступил Гайл-старший? Отрёкся бы от такой семьи или продолжил любить? Многое можно пережить, однако разочаровываться в близких – горько и подчас непереносимо. Но мне кажется, что и в этот миг Игги способен проявить лучшую семейную черту Гайлов – верность. Верность в любви к матери и брату, верность самым светлым минутам их жизни, когда облака расходились и душа наполнялась искрящейся теплотой.       Сможете ли вы добывать для себя чистую воду даже из загрязнённого источника, или это всё уже невозвратимо? Думаю, что внутри семьи Гайлы всегда придерживались первого варианта. И здесь самое время поговорить о судьбе Фабия.       Всем, включая Алиссу, было известно, что Гайлов – трое. Оставим в стороне вариант, при котором Фабий по неведомым причинам был повешен раньше остальных, и его тело просто-напросто уже снято с виселицы. Лучше задумаемся над ходом событий с возможным побегом Прохвоста и его мотивах. Фабий способен на подлые, очень жестокие и даже омерзительные поступки, но смог бы он в час неминуемого разоблачения бросить своих родных на немилость Хенсон и сбежать? Я считаю, что нет. Вот здесь-то и способны взыграть те крупицы совести, которые, я не сомневаюсь, у Прохвостика по-прежнему остались, тем более недаром в Книге наград оба сына именуются верными. Фабий не проявляет попыток выломаться из стройных семейных рядов в надежде остаться одному. Напротив, для него важны «мы, Гайлы» и, банально, возможность выпить «за нас и за справную работу». То есть, каким бы жестоким ни был Фабий, даже у него есть то, чем он дорожит – его семья.       Возможно, когда Хенсон пришла за Гайлами, Фабий был где-то далеко, по очередному материнскому поручению, а мать и брат не стали раскрывать чародейке его местоположение. Но можно сделать ещё более смелую и пронзительную догадку: Октавия и Игнатий не выдали Фабия Алиссе, уговорив его сбежать, и, пожертвовав собой, спасли ему жизнь как младшему и, как я рассуждала выше, самому любимому члену семьи. Скорее всего, Октавия, осознавая неминуемость казни для себя и особенно для Прохвостика, также надеялась добиться более мягкого наказания для Игги, но безуспешно. Какая удивительная превратность судьбы: тот, кто больше всех из Гайлов заслуживал кары, единственный получил неоднозначный финал.       Октавия храбрая женщина и готова смело взглянуть в глаза своим обвинителям. Но как же должно быть для неё невыносимо видеть своего сына Игги повешенным прежде себя или, наоборот, быть повешенной первой у него перед очами. Однако Фабия ожидала участь ещё более трагичная, чем смерть: узреть мёртвыми мать и старшего брата – двух единственных  в мире людей, которым он был дорог.

***

      Гайлы обрели посмертную славу - но уже не героев, а преступников, бесстыдно дуривших ничего не подозревающий люд. Это, конечно, совсем не соответствовало тщеславным представлениям Октавии о том, как должен быть устроен мир и о её месте в нём. И, в конце концов, разве такой бесславной судьбы она желала своим сыновьям, которых горячо любила? Конечно, нет. Но разве не из её расчётливой и вовсе не невинной игры родилось не закавыченное зло, с силой проросшее не в ней одной, но и в её детях, особенно в Фабии? На этом моменте сложно не поддаться морализму, требующему зло покарать, а порядок восстановить, но не хочется добровольно ловить себя в клетку «плохих» и «хороших», ибо не всё так просто и никто не безнадёжен.       Истории Гайлов сочувствуешь и ужасаешься одновременно. Рано усвоив, что жизнь строится на несправедливости, Октавия, Игнатий и Фабий жили как хищники: если есть зубы, слабее твоих – вырывай кусок, но твой! Загнанную лошадь пристреливают, не так ли? Но не всё у Гайлов было обнажено до последней крайности. Все трое смягчаются взаимной поддержкой и заботой друг о друге, в подчёркнутом единстве этой троицы при череде расхождений в характерах нет ни капли бутафорского, опереточного. Однако на людях практически всякое действие Гайлов было частью большого спектакля, и упражнялись они в ремесле каждодневно. Так во всей полноте развернулась на огромной сцене Севера и Юга комичная и одновременно трагичная история одной хитрой, бессовестной, но очень крепкой семьи, распаять которую не смогла даже смерть.