Что дальше?

      - Во сколько у тебя самолёт?       Шёпотом в тишину, словно боясь нарушить то священное молчание, повисшее следом за чередой раскатистых стонов, что последние полчаса сотрясали пропитавшийся сексом, спертый воздух маленькой спальни и разум соседей за стенкой. Острыми зубками в кончик большого пальца, мягко покусывать, чтобы заглушить зачинающуюся в груди тревогу. Мягко, как мужчина за её спиной сто девяносто семь секунд назад кусал её бледную шею. Она бы с удовольствием вгрызлась в ноготь, да денег, потраченных на маникюр, жалко. Не то, чтобы она их считала, просто тратить лишний раз время и деньги впустую не хотелось.       Она у стенки, справа слишком холодно, слева – слишком жарко. Справа голая стена розеткой и слишком явным стыком на бежевых обоях в плетёный узор, прижмёшься – и сразу хочется обратно на левую сторону. А там мужчина. Жаркий до умопомрачения, зачем-то набросил на них одеяло, хотя и без него можно было задушиться. Аня едва касалась его бедра и волосатой икры своей ножкой. Отвернулась практически, не от обиды, просто по привычке. Хотелось щекой к нему на грудь, вдохнуть глубоко-глубоко утренний дезодорант и запах его кожи, но что-то внутри не давало. Как будто каждый раз ждала его разрешения, хотя вполне могла раздавать такие разрешения самостоятельно.       - Не помню, будильник прозвонит, - выпускает дым через ноздри и в комнате становится совсем нечем дышать. Аня невольно хватает остатки чистого воздуха, с жадностью, в довесок получая запах Юры. Такой, что во рту оседает привкус, что разум снова туманится и его следующая фраза отзывается щекотанием внизу живота. – Иди ко мне, - и она сдаётся.       Он мурчит ей в волосы, зарывается носом в темные локоны, будто специально путает их между пальцев и снова лезет целоваться. Снова по кругу, без намёка на дальнейшую близость. Они редко занимаются любовью больше одного раза в такие спонтанные встречи, когда он вырывается из тура на денёк и вместо отсыпного прилетает к ней в Петербург. Приезжает к ней в квартиру посреди ночи, сразу с аэропорта, весь пахнущий самолётом, дорогой, таксишкой эконом класса и мятной жвачкой. Стучит в дверь, она подрывается в страхе, аж дрожат коленки, но уже через секунду висит у него на шее и собирает его колючие поцелуи на пахнущие ночным кремом щёки. Аня снова ругает его за то, что не предупредил, заранее зная, что он этого даже не вспомнит. Юра в спешке бормочет что-то про пару часов, про утренний самолёт и то, как сильно скучал. Сжимает губы своими губами, трётся усами, несмотря на её наигранное ворчание, мнёт её всю, так крепко, что даже объятиями не назовёшь. Потому что отношения у них непонятные, сплошной балаган и неразбериха, но Юра даже по родной матери так не скучает, как в туре по Анечке.       - Потуши сигарету, - просит шёпотом, чмокая в уголок рта и только сейчас замечая сухую корочку на нижней губе. Юра послушно выполняет, отставляет пепельницу на пол и на несколько, а может и несколько десятков, секунд залипает на то, как она осторожно касается ранки на нижней губе. – Ты мажешь? – поднимает на него глаза, глядит, чуть бегая зрачками, ещё спустя пару секунд мягко прижимается своими тёплыми к его губам и снова гладит, будто пытается залечить заразу.       - Я не люблю, ты же знаешь, - мягко её пальцы в свои и целует, - так пройдёт.       Аня в ответ сонно угукает и утыкается холодным носом в шею. Обняла бы его всего, да конечностей не хватит. И так слишком близко, а всё равно недостаточно.       - Я скучала.       - Я тоже очень.       И снова спокойное дыхание. Вдох на пять счетов, выдох на столько же, ладошка на его груди то выше, то ниже, а за окном всё больше света. Весной в их городе рассвет совсем рано, но оно и к лучшему. Задёрнуть бы шторы, да вставать неохота, а Юра, если встанет, обязательно откроет форточку.       Он вымотался, Аня уже наизусть выучила все признаки его усталости. Чувствовала, как дрожат пальцы на её плече, как он причмокивает, стараясь отогнать сон, и будто специально делает третий вдох глубже остальных, с той же целью.       - Спи, зайчик, - одними губами. Награждает влажным поцелуем в уголок челюсти, и сама закрывает глаза. Юра уснет через минуту, а может и меньше, ни слова не сказав, потому что и так практически в отрубе. Стоит не спеша сосчитать до десяти, и можно вставать, чтобы открыть форточку.       Не хочется.       С Юрой тепло, он разрешает ей спать на своём плече и не ворчит, когда оно затекает. Юра смешно шевелит кончиком носа, фыркает в усы, когда те отрастают слишком сильно и щекочутся. Юра всегда крепко обнимает её во сне, когда они ночуют вместе, и никогда не встаёт раньше неё из постели, даже если просыпается ни свет ни заря. А Аня редко засыпает раньше рассвета, когда он заявляется посреди ночи. Потому что знает, что времени мало, и терять его совсем не хочется.       В её маленькую спальню с раскладным диваном пробиваются первые лучи света и уже понятно, что день будет солнечным. По полу растекается солнечная лужица, сперва она бледная, больше серо-голубая, но утро уверенно вступает в свои права и луч становится всё длиннее, достигая наконец выглядывающих из-под одеяла длинных ступней Юрия Юрьевича. Аня улыбается и мягко гладит его по груди. Он чуть шевелится и накрывает её ладонь своей, шумно выдыхая в ответ на ласку.       За пару месяцев их спонтанного романа у неё в шкафу прописалась комплект сменного мужского белья и домашней одежды, в ванной комнате его зубная щётка и даже триммер для усов, который подарила в его крайний приезд. В его квартире такой же комплект, только бывала там Аня гораздо реже. Своя постель была дороже, особенно, когда в ней появлялся Юра.       Солнце останавливается на границе с одеялом и дальше не ползёт. Даёт возможность хоть чуточку поспать, прежде чем настойчивой трелью зазвонит будильник. Аня снова расстроится, будет сонно обнимать везде, где дотянется, и говорить, что никуда его не отпустит, просить прогулять концерт и остаться с ней ещё на денёк, а Юра хрипло смеяться и целовать любимый курносый нос.       Проспав четыре часа, они босиком пойдут принимать душ и чистить зубы, забыв напрочь о расстеленной кровати и брошенной возле неё пепельницы. Так сонно, что даже на утренний секс не будет сил, что в душ пойдут раздельно. Аня обнимет его со спины, пока он будет орудовать зубной щёткой во рту, прижмется голой грудью и всё же разведёт его на быстрый секс на стиральной машинке, а после ещё и мазью губу помазать заставит. Сама всё сделает, а после и тюбик зубной пасты на зеркале закрутит так, как нужно. В другой день поворчала бы, но не сегодня.       Аню размотает, когда кофе сбежит и растечётся мрачной лужицей по чистой плите, а у йогурта криво оторвётся крышечка. И не нужны ей будут больше никакие съёмки, проекты и гонорары, да даже спектакли сольные в театре не нужны будут, лишь бы этот усатый, жалобными глазами глядящий на её дрожащие губы, не уезжал так быстро, когда он так нужен. Неоднократно говорила, что он и лечит, и калечит, но всё равно просила вырваться хоть на денёк. На денёк редко посреди тура получалось, а вот на пару часов – охотно. Глазками в деревянный стол, не видит уже ничего, всё мутное и мокрое, хорошо, что лицо кремом мазать не стала. Пол слишком холодный и солнце такое яркое, аж бесит. Почему-то понадеялась на рейс попозже, никак не утренний, вот и расстроилась.       - Ну чего ты, Ань? – шепчет, уже заключив в своих объятия.       А она не знает, чего она. Точнее, знает, но сказать ему боится, а может просто стесняется. Просто хорошо с ним засыпаться и просыпаться, только не от будильника, зазывающего в аэропорт, а от осторожных поглаживаний по плечу или аккуратным чмокам в кончик носа. И Юра об этом догадывается, просто слова на язык не ложатся. Как будто ещё не готовы, как будто совсем мало времени прошло, чтобы громкими словами разбрасываться.       А секс ведь, он и в Африке секс, им все занимаются, ну разве не так?       Так и выходит, что ждёт его, как девушка солдата, смотрит все видео с концертов, что отправляет ей, записывает кружки в телеграм, едва проснулась, а слово на букву «л» даже написать в ответ на его поцелуйчики в сообщениях боится. Словно всё рухнет от этого. И сама шлёт поцелуйчики в ответ.       Он пьёт сгоревший кофе, даже не поморщившись, завтракает бутербродами с сыром, который вместе заказывали в его прошлый ночной приезд, а после долго прощается со своей любимой девочкой в коридоре. Она грустно вздыхает, стоя на носочках, и тычется носом ему в грудь, он аккуратно поглаживает спину и чмокает макушку, пытаясь вдыхать поглубже, чтобы запах запомнить на подольше. Аня вытирает нос, крепко целует в губы, чувствуя горьковатый привкус мази, которую сама же и наносила на болячку, и закрывает за ним дверь.       И снова одна. Снова ждать сообщений, вроде того, что прилетает ей, едва он садится в такси, снова искать минутку для созвона, снова сходить с ума от того, как пропиталась постель его запахом и обнимать во сне одеяло.       Аня останавливается на пороге своей спальни. Всё ровно так же, как вчера утром, когда и мысли о ночном визитёре не было. Постель смята, в комнате свежо, на улице шумят спешащие на уроки школьники и их родители. На полу у дивана пачка сигарет с зажигалкой внутри и одной перевёрнутой. Пол неприветливо холодный, а от постели даже на расстоянии пахнет ещё несколько часов назад спокойно спавшим в ней мужчиной. Пожалуй, она снова ляжет спать, хотя бы ненадолго.       И всё же соскучилась она слишком сильно, чтобы не целовать его из-за внезапно поселившейся на губах простуды.