Бездна

«Умри».  ​Холодный и бесстрастный голос Посейдона прорезал напряжённую тишину. Лицо бога морей исказила гримаса, в его безжалостном взгляде зелено-голубых глаз читалась лишь жажда мести. В руке бога появился золотой трезубец, вокруг которого вздымались волны.  ​Одиссей, стоявший по колени в воде, с ужасом взирал на эту силу, на силу, которой неспособен противостоять ни один смертный… Он не может… уйти, умереть, когда дом так близко, когда всё, чего он ждал двадцать лет, вот-вот явится его взору… К глазам подступили непрошеные слезы.  ​«Пенелопа… Телемах…»  ​Размахнувшись, Посейдон одним четким движением послал трезубец по направлению к Одиссею. Застывший в страхе и беспомощности царь Итаки даже не попытался отклониться. Или это снова была божественная сила, которая сдерживала его? ​Ответа на это Одиссей никогда не получит.  ​Всепоглощающая боль пронзила тело измученного мужчины, когда трезубец вонзился ему в грудь. Сколько же ещё он должен страдать? Переведя затуманенный взгляд с Посейдона на кровавое пятно на своей рубашке и на трезубец, Одиссей судорожно вдохнул и закрыл глаза. Навсегда? Где-то глубоко в душе он радовался этому… нет, не он, а тот Одиссей, что стоял у обрыва на острове Калипсо, тот, что хотел уйти…  ​Угасающие мысли граничили с бредом, когда наконец Одиссей увидел перед собой лишь темные скалы, холодные и острые, вздымающиеся к небу.  ​Он чувствовал, что умер, как бы абсурдно это не звучало. Перед глазами всё поплыло на миг от осознания того, что всё кончено.  ​«Двадцать лет…» -- Одиссей схватился побелевшей рукой за один из выступов. Если он умер, почему он до сих пор видит и осознаёт всё?  ​Одиссей протянул дрожащую левую руку к груди, туда, где его ударил трезубец. Лишь расплывшееся на рубашке тёмно-бордовое пятно и уже не такая острая боль. Да… значит, это всё не сон… не сон… ​«Мы будем ждать…»  ​«Когда удача изменит нам? Когда изменят силы, капитан? Когда поймёшь, что мы погибнем там..?» ​Одиссей вскинул голову, вглядываясь в темноту. Из тёмно-серых клубов дыма один за одним выступали бесплотные тени, образы людей, переливающиеся голубым. И всё – до боли знакомые фигуры.​ ​Полит.  ​Элпенор.  ​Эврилох.  ​Всего их было шестьсот.  ​Шестьсот храбрых мужей.  ​Всех тех, кто был под его защитой и… погиб.  -- Одиссей. -- Эврилох нахмурился. В руках он по-прежнему держал свой двухметровый меч, но оружие уже не могло причинить вреда. Равно как и защищать.  ​Одиссей молча глядел на своих людей, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Он был один против шестисот воинов, чьи ожидания он не оправдал и которых… предал. Но они не нападали на него, хотя и могли – души иногда были способны нанести куда более сильный урон. Не физический, а моральный. Холодное и полное скрытой злости «Одиссей» от Эврилоха ранило мужчину сильнее, чем трезубец Посейдона.  -- Почему же ты… -- Полит доверчиво и с невыразимой грустью глядел на него, поправив сползшие на нос очки.  ​Царь Итаки… нет, он уже не был им.Теперь не был. Одиссей прижался спиной к холодным камням и хрипло произнёс:  -- Я… не мог поступить иначе.  ​Полит, хоть и бывший уже лишь тенью, с видимым трудом удержал Эврилоха, который позволил своим эмоциям вырваться наружу.  -- Не мог поступить иначе?! – в бешенстве прорычал бывший «замкомандира». – Так же, как ты не мог поступить иначе, когда сделал выбор и лишился всей команды?!  ​Воины зароптали, окружая Одиссея. Задыхаясь, он отступил дальше в темноту. Пытался нашарить уже бесполезный кинжал, но всё бестолку. Ему оставалось лишь со страхом смотреть на своих погибших товарищей. Они бесновались. -- Ты предал нас!  -- Сколько раз мы говорили об опасностях?!  -- Тебе было наплевать!  -- Ты променял шестьсот самых верных людей на свою семью!  -- И…  ​Эврилох снова выступил вперёд, подняв бесплотную руку. Призраки мгновенно умолкли.  ​«Теперь он их капитан…» -- промелькнула в голове Одиссея горькая мысль. -- Мы злы на тебя, Одиссей, и я говорю за всех, -- низкий голос Эврилоха эхом отдавался в ушах погибшего ни за что героя. – Даже когда ты обрёк нас на смерть, я сделал последнюю попытку тебя защитить, -- он поднял голубоватый меч. – Я надеялся, что ты вернешься домой и воссоединишься с Пенелопой и Телемахом… НО ТЕПЕРЬ ТЫ ЗДЕСЬ! – Эврилох повысил голос. – ШЕСТЬСОТ ЛЮДЕЙ УМЕРЛИ ЗРЯ…  ​Полит, дрожа не меньше самого Одиссея, прошёл к Эврилоху и, поднявшись на цыпочки, что-то шепнул ему. Последовала минутная пауза – воины не двигались, ожидая, что скажет их нынешний предводитель. Наконец Эврилох сузил глаза, опустил меч и грозно произнёс:  -- Ты не имеешь права оставаться здесь, Одиссей.  -- Но как… — сдавленно прошептал совершенно разбитый Одиссей. Договорить он не успел. С диким воем, выкрикивая его имя и мстительные слова, воины устремились прямо на него.  -- НЕТ!!!!!!!! ​Непривычно яркая вспышка ослепила Одиссея. Краем заполоненного страхом, странной яростью и болью разума герой уловил непривычно тихие последние слова Эврилоха:  -- Возвращайся к нам лишь через тридцать лет.  ​ ​…Он очнулся на берегу, в промокшей насквозь одежде. Дрожа от холода, Одиссей с трудом поднялся на ноги. Всё тело болело, а рана в груди до сих пор давала о себе знать.  «Они вернули меня… обратно…» -- Одиссей закашлялся, чуть не осев обратно на холодный песок.  ​Волны перед ним забурлили, поднимая на гребень Посейдона. Бог морей держал в руке окровавленный трезубец, которым направлял волны выше. Но увидев живого и еле стоящего на ногах Одиссея, Посейдон вздернул бровь в удивлении и успокоил море.  ​Одиссей, не в силах ни говорить, ни спорить, ни противостоять, лишь слабо кивнул. Это не было благодарностью Посейдону за то, что он не пригвоздил его к земле второй раз, скорее… ответом на его удивлённый взгляд. Благодарить Одиссей должен был лишь своих людей. Они даже после смерти, бесконечно злясь на него, помогли ему…  ​Посейдон откинул волосы назад, опускаясь на теперь мокрый песок. Глядя на Одиссея сверху вниз, он фыркнул.  -- Если кто-то хочет жить, его не убить просто так… -- пробормотал бог. Никакой эмоции не было в его голосе, лишь холодная безразличность, как море, которым он управлял в течение эпох.  ​Одиссей стиснул зубы, глядя врагу в глаза. Он прекрасно усвоил преподанный Посейдоном урок «Безжалостность – милосердие к нам самим», но в последнюю минуту испугался его последствий — и вот к чему это привело.  -- Такая настойчивость достойна уважения… Я оставлю тебя в живых, -- волны за спиной Посейдона поднялись, образуя зелёно-голубую стену. – Но если ты хоть раз посмеешь снова выйти в море, моя ярость будет страшна.  -- Спасибо, -- пересохшими губами прошептал Одиссей. Теперь он и вправду благодарил Посейдона за то, что тот не попытался убить его во второй… третий раз… Гордость смертного была уязвлена. Но он был не намерен испытывать судьбу снова. ​Посейдон сухо кивнул, уходя в море и превращаясь в пенистую волну.  ​Одиссей с болью и облегчением следил, как его враг исчезает в морской пучине. Рука сама собой потянулась к мечу, что дала ему ещё Афина.  ​«Афина… Как она там…?» -- настырная мысль, которую он всегда пытался скрыть, снова посетила его. Одиссей вздохнул, стиснув пальцы на рукоятке, и побрёл дальше от моря, к холму, к дому. Он снова увидит Пенелопу и Телемаха… Сможет быть тем мужем и отцом, которым не был двадцать лет…  ​Знакомый женский голос, хоть и надтреснутый и будто уставший, прозвучал в его мыслях.  ​«Всё будет хорошо…»