Его малышка

Она стояла у окна, наблюдая за тем, как мокрый асфальт отражает городские огни — точно так же, как её глаза отражают боль, запечатанную где-то в маленькой коробочке внутри сердца, которое накидывает дополнительные удары в такие моменты. Руки нервно касались занавесок, перебирая тонкую ткань трясущимися пальцами, изредка так и норовя оторвать клочок. Данила сидел в кресле позади, погружённый в телефон. Но это не мешало ему знать, в каком она состоянии сейчас, о чём думает, чего боится. Он всегда чувствовал её: каждое движение, каждый вздох, каждый взгляд. Она — воздух для него, его хрупкая и сокровенная муза, единственная необходимость и сладостная отдушина от этого беспокойного, безразличного мира. Но это не было любовью — было чем-то другим. Вязким, как смола, и удушающим, как смог. Кашин не хотел, чтобы его малышку — так он её называл — кто-то другой видел так, как видит он. Никогда. Ни за что. Её существование принадлежало ему, и по-другому быть не могло. — Ты же знаешь, — его голос был низким и почти нежным, — я до безумия люблю тебя. Она обернулась, зная, что он продолжит. Зная, что дальше будут слова, которые, как яд, проникнут в сознание. — Я никому не дам тебя в обиду, — его взгляд был мягким, как шёлк, но в глазах горел холодный огонь. — Я нужен тебе. Мы нужны друг другу. Она кивнула, будто бы соглашаясь, но внутри была лишь пустота. Каждый раз она пыталась уйти, но «цепи» были сильнее её воли. Он сделал так, что ей начало казаться, что без него её просто нет. Без привычного контроля она превращалась в ничто, растворялась. Поначалу забота парня казалась спасением, но потом пришло осознание, что это была ловушка из-за его страха быть покинутым и желания стать единственным центром её мира. — Ты устала? — спросил Даня, вставая. Руки легли на плечи девушки. Но руки эти, такие знакомые и родные, давили на существование необъятным грузом. — Ты слишком много думаешь, любимая. Я здесь, я рядом. Я сделаю так, чтобы тебе не о чем было беспокоиться. Его ласковый голос эхом отбивался от стенок черепушки, и она вновь подумала о том, как все могло бы быть иначе, как они могли бы быть счастливы. Но, увы, счастьем тут и не пахло. Иллюзия, которую он создавал, а она верила раз за разом — вот трезвая реальность. Он любил её. Да, по-своему. Но это была любовь, в которой не было свободы, не было простора для её желаний. Только его. Только то, чего хотел он. — Ты же знаешь, — вполголоса добавил он, едва касаясь губами её виска, — я просто не могу позволить тебе уйти. Ты же не сможешь без меня. Она снова кивнула. Всё, что осталось от её внутреннего огня, едва теплилось где-то глубоко внутри изнурённого девичего тела. Она потухала. Это была цена, которую пришлось платить за его обожание и близость. Каждая частица раненной души медленно растворялась в его цепкой хватке — объятиях. Уходить было равносильно смерти. Оставаться — тем же. Мысли уже давно не принадлежали обладательнице, но он всё продолжал нашёптывать речи, которые опутывали разум колючей проволокой. Это не любовь. Это неразрывное тяготение, лишённое света, было чем угодно, но не любовью. — Я люблю тебя, — ныряя в шелковистые волосы девушки, бормочет он, — моя малышка. — И я тебя. «Он не позволит другим обидеть меня, — думала она, оставляя на ладони лёгкие отметины от ногтей, — но сделает это сам. Снова и снова».