Легенда о Трехглазом вороне

tempus adest gratiæ hoc quod optabamus carmina lætitiæ devote reddamus

♫ Gaudete — рождественский христианский гимн

      — Gaudete, gaudete! Christus est natus ex Maria virgine, gaudete!       Звонче всех звучал голос Рикона. Бран подпевал колядке вполголоса, и празднику радовался вполсилы: грустный праздник, когда поесть толком нечего, и даже спать иногда негде. Отца и матери у них не было, сестра старшая замуж вышла, а мужу лишний груз в виде младших братьев жены не нужен, да и Бран обременять Сансу не хотел. Он был уже взрослым, мог сам обеспечить младшего. Забрал Рикона и ушел, а по пути к ним еще и Мика прибился, сын мясника. Только помер мясник прошлой зимой, и деваться Мике было некуда. Им всем деваться было некуда: на работу их не брали, разве что на недолгую — подай, принеси, унеси, не мешайся. Бран искал место подмастерья, но все мастера, к кому бы ни попросился, видя Рикона, отказывали — если шестнадцатилетнего обучать соглашались, то пятилетку кормить — только зря продукты переводить, учить можно, а толку? Оставить же Рикона Бран мог, лишь уйдя на тот свет, а Мика, хотя и не был привязан к малышу, все равно от их компании не отставал.       Так и ходили они от деревни к деревне по окрестностям Винтерфелла. В этот раз — не просто ходили: украсили шапки соломенными венками, которые изображали короны, Рикон и Мика обмазались печной сажей, а Бран прибил к палке Вифлеемскую звезду, и теперь Рикон гордо нес ее, изображая Мавританского короля. На самом деле колядовать было немного опасно, поскольку его величество король Эйерис Таргариен, владыка андалов, ройнаров и Первых Людей, запретил побираться и бродяжничать в его землях под угрозой штрафа, но судьи и прочие чиновники на этот закон часто смотрели сквозь пальцы, и никто слова не сказал трем мальчишкам. Наоборот, крестьяне привечали их, щедро одаривали колбасой и салом, кто-то угощал яблоками, орехами и черносливом, кто-то — медовыми лепешками и ватрушками, и анисовым печеньем, и печеньем с корицей в форме звездочек…       Год начался хорошо. Жаловаться было почти не на что: и морозы не донимали, и еды хватало (пока), и даже кров они нашли, устроившись на сеновале в кузнице.       — Ох, как на меня дочь кузнеца смотрела! — протянул Мика. — Чую, не только лепешкой угостила бы!       Бран нахмурился и строго стрельнул глазами в сторону Рикона, который как раз увлеченно жевал лепешку.       — Да брось, — отмахнулся Мика. — Малец все равно вырастет. Чем раньше узнает, тем лучше ему же будет.       — Что узнаю? — спросил Рикон, проглотив то, что было во рту. — Про девчонок?       — Видишь! — Мика громко захохотал. — Спорим, он больше тебя знает?       Может, и знал. Рикон был наблюдательным, и не мог не видеть, как спариваются животные, и знал, что люди женятся, и как Мика ухаживал за той же дочкой кузнеца, тоже видел. И дураком не был, мог сопоставить, сделать выводы, но Бран все равно считал, что говорить об этом серьезно с Риконом пока рано.       — Еще и раньше тебя женится! — припечатал Мика. Бран молча пожал плечами — ну и пусть, даже если так. Ему пока ни одна девчонка из тех, кого видел, до души не припала, да и сам он кому сдался? Нищий оборвыш, тощий, охапку дров еле поднимает.       — Давайте спать, — твердо сказал Бран. — Рикон, не ешь все, оставь на завтрак.       Как бы Мика ни шутил над ним, а слушался Брана, и именно Бран в их троице был главным; сейчас сын мясника тоже притих, завозился, устраиваясь поудобнее. Бран надвинул шапку на глаза. Рикон уже привычно прислонился к боку брата — теплый, уютный, от него до сих пор немного пахло молоком.       Так Бран провалился в сон.       И приснилось ему то же самое, что и вчера, и третьего дня. Этот сон начал преследовать его где-то с Нового года, и не отпускал. Одиннадцать воронов на шесте, и с левого края одно место свободное — почему-то Бран каждый раз это отмечал. Вороны смотрели с любопытством и интересом, и глаза у них были не птичьи — человеческие. А потом Бран слышал хриплый голос, который звучал словно из ниоткуда.       «Брандон!»       Голос знал его полное имя, хотя, Бран был уверен, даже Рикон забыл, даже оставшаяся дома у мужа Санса. Всем, включая Мику, он представлялся, как Бран.       «Брандон!»       Если знаешь чье-то истинное имя, можешь обрести над ним власть — это Бран знал с младенчества, хотя и не потому называл себя сокращенно. Просто «Брандон» звучало слишком… вычурно. Так могли бы звать лорда или принца, но никак не нищего оборванца.       «Брандон!»       «Приходи в Харренхолл на мельницу, в убытке не останешься!»       И тогда вороны каркали человеческими голосами:       «Слушай хозяина, слушай!»       От их карканья Бран проснулся. На улице каркали настоящие вороны. Рикон сопел, уютно устроив голову у брата на животе. Мика уже проснулся и натягивал сапоги.       — О, — сказал он, — доброе утро.       Бран потер глаза тыльной стороной ладони. Если бы сон приснился один раз, или, в крайнем случае, два, он бы думать забыл, но сон снился уже в седьмой раз, и игнорировать такое было нельзя.       — Ты знаешь, что это за место — Харренхолл? — спросил он у Мики.       Сын мясника задумался.       — Хм, слышал… Это в Речных землях, к востоку от Риверрана, кажется. Рядом с Божьим Оком, озеро такое. А что?       Бран пересказал Мике свой сон. Сын мясника присвистнул:       — Так что ж ты молчал?! Тебе же было знамение! Тебе знак свыше был, дурень! Надо, значит, туда идти и там счастья искать.       — Втроем? — усмехнулся Бран.       — А хоть бы и втроем. Я так подсчитал, — серьезно сказал Мика, — с тем, что у нас есть, мы долго не протянем. У Рикона башмаки прохудились. Денег нет, заработать негде. Побираться разве что, да и побираться скоро не на что станет, как придет бескормица. Получается, или с голода помирать, или в Харренхолл идти, раз уж сны тебе снятся. Не один сон, не два, не три, целых семь!       Пришлось признать, что Мика прав. Бран бы и не молчал про свой сон, если бы не чувствовал — что-то в этом есть нехорошее. Вороны — нехорошие птицы. О них говорили, что они посланники дьявола, прислужники ведьм, а то и сами демоны, в птиц обращающиеся. Черные крылья — черные вести. Если бы во сне приходили голуби, Бран бы ни секунды не колебался, а так…       Но сон не сулил ничего плохого, наоборот, подсказывал выход, и, кое-как позавтракав и умывшись, они втроем направились в Харренхолл — благо, по словам Мики, это было недалеко.

***

      К середине дня пошел снег, после усилился: ветер бросал снежную крупу в лицо, так, что каждые несколько шагов они останавливались, чтобы протереть глаза. Рикон не хныкал, но Бран чуял: брат близок к тому, чтобы расплакаться. В лесу они, вдобавок, заблудились, проплутав там часа два, и добрались к цели только к вечеру.       Харренхолл был обычной деревней: дома и овины в ряд по обеим сторонам улицы, столбы дыма из печных труб над крышами, мычание коров, играющие дети, на которых Рикон смотрел с откровенной завистью. А мельницы не было, как бы все трое ее не высматривали.       — Давайте спросим!       Пока Бран медлил, Мика нагнал одинокого старика, несущего вязанку хвороста: кроме него и играющих детей, на улицах никого не было.       — В деревне нет мельницы, — сказал старик. — По соседству, — он указал крючковатым длинным пальцем направление. — Во-он там, на берегу Божьего Ока. Вот только… — он замялся. — Нехорошее это место. Проклятое место. Харрен, лорд тех мест, возжелал построить замок выше всех в Вестеросе, а чтобы найти деньги на строительство, обложил все свои владения непосильными податями. И Речные земли разорил, и Железные острова. Сорок лет строил тот замок. На крови строил, на костях. Харрен самолично подмешивал человечью кровь в раствор, скрепляющий каменную кладку, и рос тот замок, как черная тень, но не принес Харрену счастья. Ни ему, ни тем, кто после этим замком и теми землями владел.       — Так мы же не в замок идем, — сказал Мика, — а на мельницу.       — А все едино, что замок, что мельница, — отрезал старик. — Земля проклята. Но дело ваше.       Рикон шмыгнул носом. Бран вспомнил, что Мика говорил про прохудившиеся башмаки брата, и сдвинул брови. Проклята земля, не проклята… хоть к самому дьяволу он наймется, лишь бы не дать Рикону пропасть.       — Идем, — сказал Бран. — Спасибо, добрый человек.

***

      Темнело зимой быстро, и Бран с Микой следили за тропой как можно внимательнее, чтобы не сбиться с пути. Холод усиливался, зато снег перестал идти, и обзору уже ничего не мешало. То там, то тут мерцали непонятные огни — блуждающие огоньки, подумал Бран. Неупокоенные души, которым нет пути ни в Рай, ни в Ад — и нагрешили недостаточно, и добра не сделали особого, вот и приговорены мерцать вечно на грани.       — Мне страшно, — шепнул Рикон.       — Может, правда назад вернемся… — тихо сказал Мика.       — Ты же сам говорил: это знамение, — проворчал Бран. — Хотя бы посмотрим, раз пришли.       Еще немного поблуждав по лесу, они вышли на поляну. Тучи развеялись, из-за их пелены выступила луна, озарив мир своим холодным светом — и лес, и поляну, и… мельницу. Сгорбившаяся под снегом, она казалась поджидающим добычу грозным зверем.       — Прав был старик, — в ужасе прошептал Мика. — Я туда не зайду, вы как хотите.       Рикон всхлипнул. Бран сжал кулаки: он тоже боялся, но что-то звало его, тянуло, он должен был там быть, обязан. Мельница не просто так являлась ему во сне. Быть может, Мике и Рикону здесь было и не место, а вот Брану…       — Я пойду, — сказал он.       — Нет! — Рикон вцепился в край одежды брата, но Бран мягко отстранил младшего.       — Со мной все будет хорошо, — если бы он сам в это верил, было бы намного лучше, — побудь пока с Микой.       Мика подозрительно взглянул на Брана, кладя руки на плечи Рикона.       Собрав всю свою волю в кулак, Бран решительно шагнул вперед. Дверь мельницы была заперта, чему он не удивился — казалось, что здесь давно никто не живет, а если и живет, то не человек. Но все-таки Бран постучал. Один раз, второй — ничего. Ни единого звука вроде скрипа ступенек или половиц, или звона ключей, или лая собак. Стучать можно было хоть до сбитых костяшек.       Нет — так нет, Бран хотел вернуться к Мике и Рикону, но, вдруг озаренный идеей, нажал на ручку — и дверь поддалась. Стало смешно: столько колотил в дверь, а она не была заперта.       В сенях тишина была еще тише, чем снаружи, если так можно выразиться о тишине. Густая, как кисель, она окутала Брана напополам с мраком, но в конце коридора он заметил что-то… не свет и не отблеск, но что-то светлое. Значит, там были люди?       Ну или кто-то вроде людей. Возможно, там жили тролли, которые сожрали бы Брана, не успел бы он сказать даже «привет», но тролли не смогли бы послать ему сон, и он медленно пошел на свет, пробираясь на ощупь, вытянув вперед руки. В конце коридора была приоткрытая дверь, из-за которой и сочился свет. Бран подкрался к двери и через щелочку заглянул внутрь.       Комнату освещала одна-единственная красная свеча, которая крепилась на черепе. Череп лежал на столе, а за столом сидел мужчина в черном — очень бледный, с повязкой на левом глазу. Он читал толстую книгу в кожаном переплете, но когда Бран посмотрел на него — поднял голову и пронзил его ответным взглядом. Бран вздрогнул, отшатнулся назад, хотел бежать, но сзади на его плечо легла ледяная рука и кто-то сказал на высоком валирийском:       — Вот ты где!       Голос был знакомым — тот самый, из сна. Бран обернулся, уже зная, кого увидит, и не ошибся — это был тот самый мужчина, который только что читал книгу за дверью. Как он так быстро оказался здесь, не проходя через дверь, Бран решил не думать.       Мужчина пристально осматривал его, освещая лицо Брана свечой (видимо, той самой, из черепа). Смотрел так, словно пытался узнать в нем кого-то или найти что-то, и взгляд этот проникал в самое нутро. Бран заметил, что глаз мужчины, не прикрытый повязкой, лилового цвета — у людей таких не бывает, кроме… кроме тех, кто занимал королевский трон. Об этом он тоже предпочел не думать, но отметил, что, насмотревшись на него, хозяин дома вздернул подбородок гордо, как мог бы выпрямиться король.       — Кто вы? — спросил Бран.       — Мастер, — коротко ответил мужчина. — И мне нужен подмастерье. Ты можешь стать моим учеником.       — Мой брат…       — И он тоже может. И Мика, сын мясника. Я буду обучать их мельничному делу, а тебя… если захочешь, то всему остальному тоже.       «Всему остальному» звучало жутко. Все вокруг было жутким — и мельница, и Мастер, и Брану хотелось убежать отсюда со всех ног (и стоило бы), но он снова вспомнил слова Мики, то, как иногда кашляет Рикон, их отчаянное положение с деньгами и собственное недавнее решение наняться хоть к дьяволу.       — И всему остальному тоже, — ответил Бран. Он не знал, что, сказав это, выпрямился не менее гордо, чем Мастер.       Мельник довольно усмехнулся и протянул Брану левую ладонь.       — По рукам!       Бран пожал ему руку, и в тот же миг поднялся шум и рокот, словно исходящий из самых недр земли. Пол качнулся, стены задрожали, Бран чуть не упал, но устоял на ногах.              Мастер ликующе вскинул руки, и его восклицание было похоже на воронье карканье:       — Слышишь? Ты слышишь? Мельница! Теперь она мелет снова!