Лезвие

Ложь во благо, которая в конечном итоге тебя погубит? Но если есть надежда, что эта ложь сделает тебя впервые в жизни по-настоящему счастливой и любимой, почему не солгать? Миссис Ловетт всегда хотела испытать настоящее женское счастье: радостный муж, ласка, нежность и теплота объятий, любовь в их скромном доме посреди грязного Лондона. Разве это преступление, страстно желать такой жизни? Разве это грешно? Вот и она думала, что нет, ведь многие о таком мечтают. Она узнала его не сразу. Прядь волос поседела, под глазами залегли мрачные тени. Конечно, он спросил о ней, своей жене и об их дочери. Ловетт опустила глаза в пол на секунду и без промедления солгала, что его главная любовь всей жизни отравилась мышьяком. Про подросшую дочь Джоанну сказала правду, врать бывшему Бенджамину Баркеру о таком было слишком рискованно. Отдать ему комнату с облезлыми обоями, отдать бутылку с выпивкой, отдать свое черное сердце и отдать острые серебряные лезвия. Старые верные лезвия. Он их любил и раньше, и сейчас. Они никогда не подводили его. Никогда. Его главной целью был судья. Старый развратный судья, который желал его дочь, который запер Джоанну в своем доме и никуда не выпускал. Ублюдок посадил его в тюрьму абсолютно несправедливо, лишив радости жизни просто потому, что мог. Судья Тёрпин наслаждался своей властью и возможностью делать абсолютно всё, что ему хочется. Надоели беспризорные дети? Поймать, схватить, устроить суд и повесить на площади за выдуманный пустяк. Ах, как они все его боялись в момент приговора и как же это нравилось ему. Быть несправедливым. Ощущать сладость страха на языке. Миссис Ловетт испугалась, когда впервые увидела его окровавленные манжеты, руку, торчащую из сундука, капающую кровь с лезвия бритвы и его грозный взгляд без капли сожаления. Закричать, убежать, сдать его полиции? Так было бы правильно, только она хотела любви. Мистер Тодд будет её больше уважать и ценить, если она будет ему помогать. Никому не сказать, молча принять решение и всё скрыть. Стать соучастницей? Это неважно, важно то, что она может стать любимой… К тому же её пироги никто не ел. Они были худшие в городе, с мухами и обрезками помоев внутри, покрытые слоем зеленоватой плесени. Ни на что другого денег не было, а тут… Целый труп, весьма упитанный и сладкий. Хоть человек был отвратительный, но внутренности у всех одинаковые. Одинаковое мясо, красное, с прожилками и сладкое. Никто даже не узнает, что они едят: свинину, говядину или извращенца священника, а может вора и мошенника, что довел до голодной смерти десяток людей. Они все будут одинаково вкусными в пирогах миссис Ловетт, приправленные её ложью и специями. Производство пошло в гору. Всё не ладилось с Суини Тоддом. Он не замечал её. Она смотрела на себя в зеркало и не понимала, почему ему так безразлична она? Ловетт делала всё для него! Закрывала глаза на убийства, отмывала кровь, а он всё ещё грезил мечтой убить судью. Он тщательно и равнодушно намазывал кисточкой бороду очередного гада. Клиент был уверен в мастерстве Суини Тодда, даже сложил губы в наглую полуулыбку. Он в обществе стоит в разы выше, чем какой-то там парикмахер. Да, талантливый, но никому неизвестный и никчемный. Это ему на руку. Не сегодня. Он убивал вчера, к тому же мужчина заговорил о странных пропажах людей на улицах Лондона. Исчезают в никуда. Уходят из своих домов, тесных квартир с маленькими старыми окнами, и испаряются точно так же, как и краденные часы у горожанина на ярмарке. Очередной мужчина ушел из комнаты на втором этаже с идеально выбритым лицом и расчесанными волосами довольный. В след ему Тодд зло посмотрел. Его тоже следовало убить, мужик заслужил. Суини Тодд чувствовал, что мужик не раз насиловал на улицах Лондона, ломая жизни девушек. К нему в помещение вбежал мальчишка, говоря, что миссис Ловетт зовет на обед. Он достался им с их первой жертвой. Хороший малый, чем-то напоминал Тодду его самого в детстве. Мальчишка, Тоби, с его вечно испуганными глазами и рваными штанами, снова повторил приглашение миссис Ловетт. Тодд вздохнул и вышел по лестнице вниз. Обед с Ловетт — это был ритуал, неизбежная часть его существования. Она превратила подвал в мясную лавку, искусно маскируя жуткие подробности своей кулинарии. Пироги из людей. Это была её часть мести. Её способ удовлетворить собственную ненависть к судье Тёрпину, и получить то, чего она так желала — внимание Тодда. Спустившись в подвал, он увидел Ловетт, которая с усердием месила тесто, её лицо было искажено странной смесью удовольствия и беспокойства. Запах жареного мяса, смешанный с резким ароматом специй и крови. Отвратительно. Она была страшной, но он понимал, что эта женщина — его соратница, его призрачная тень, без которой его планы разрушились бы, как карточный домик. — Ужин готов, мой дорогой Суини, — пропела Ловетт, её голос был сладок, как яд. Она подошла к нему ближе, её рука коснулась его руки, и он резко отшатнулся. Её прикосновение вызывало у него отвращение, смешанное с чувством вины. Он чувствовал себя грязным, оскверненным всеми этими убийствами и мыслями, что бы подумала его любимая жена, увидя его таким. Но останавливаться он не собирался. За обедом они говорили мало. Тишину прерывали только звуки жующих челюстей и скрип деревянного стола. Тодд механически пережевывал мясо, глядя в одну точку. Он понимал, что Ловетт любовно готовила этот «пирог», и душа его сжималась от отвращения и сожаления. Он видел в ней не женщину, и уж тем более не любовницу, а соучастницу, прикованную к нему узами общего преступления. Такая же ужасная и гнилая, как и её пироги. Как и он сам. После обеда, чувствуя тяжесть на душе, Тодд вернулся в свой унылый кабинет. Он сидел в кресле, глядя на свое отражение в зеркале. Он видел не только свое уставшее лицо, но и лица своих жертв, призрачные тени, которые преследовали его в его кошмарах. Его месть близилась к концу, но ощущения удовлетворения не было. Была только пустота, и страх перед тем, что останется после осуществления его планов. Ведь даже месть не сможет заполнить пропасть, которую он создал в своей душе. И он понимал, что темная паутина, которую он так усердно плел, в конце концов, затянет его самого. Суини Тодд помешался. Судья ушел несколько недель назад прямо из его рук и никак не мог прийти вновь. Миссис Ловетт все время настаивала на совместной времяпрепровождении. Зачем оно ему? Ему это не надо, ему надо, чтобы лезвия всегда были готовы и идеально сверкали. Каждый день, в любую погоду он смотрел в большое окно и искал взглядом судью. Или хотя бы его помощника, такого же мерзкого, как и сам Тёрпин. Он дождался. Судья забежал к нему совершенно случайно, в поисках своей пропавшем Джоанны. Тодд не сказал ему ни слова о ней. Не мог отдать обратно этому чудовищу свою дочь. Каждое лезвие его бритвы, подобно языку хищной змеи, блестело в тусклом свете, готовое к своей роли в столь кровавом спектакле. Помазок, взмах бритвы, руки чесались прикончить его скорее. — Как жаль, что вы не помните меня. Конечно, никому ненужный, неприметный бродобрей. Пятнадцать лет я ждал этого момента… Судья с тревогой посмотрел на него. На мгновение он узнал его. Бенджамина Баркера. Но было уже поздно. Лезвие вонзилось в артерию на шее, кровь брызнула прямо в лицо Тодду, кровью замазалось всё вокруг. Нога открыла скрытый ход вниз, прямо на кухню, и тело судьи упало вниз. Второе убийство за сутки. Сначала какая-то глупая нищая, потом он. Наконец-то! Суини Тодд, не оборачиваясь, бросил кисточку в фартук, пропитанный запахом крови и одеколона. Его взгляд, холодный и пронзительный, задержался на окне, за которым копошился лондонский туман, скрывая его преступление. Он хищно улыбнулся, когда дверь распахнулась и внутрь вбежала Ловетт. — Что ты… Он пошел за ней, а она побежала вниз. Что-то кричала возле печи, едва не спотыкаясь о трупы. Как же она бесила его. Лезвие всегда с собой. Он убил и её. Рана на шее, такая привычная и даже красивая. Будто он надел на неё ожерелье из крови. Кинул её в печь. Не слышал её криков. Пусть горит со своей любовью. Пусть сожжет вместе с собой и его преступления. Тёрпин умер. Как же прекрасно… Суини Тодд глянул на убитую им женщину. Слишком знакомое лицо, хоть и покрытое мелкими морщинами, хоть и с каплями крови и грязи. Нет. Этого не может быть. Он бы узнал её. Точно узнал. Он не мог убить свою любовь. Нет. Бенджамин побежал обратно к себе на второй этаж. Сердце билось очень быстро. Вот-вот проломит грудную клетку, сломает все ребра. Он сел в кресло, закрыл глаза и увидел над собой мальчишку. Так похож на него в детстве. Он будто видел свое отражение, но намного лет моложе. — Вы убили их всех. Теперь я хочу отомстить за всех. Суини Тодд почувствовал холод металла лезвия, острую боль, глаза Тобиаса и увидел всех падающих жертв, которых он убивал всё это время. Иронично, теперь падал он. Прямо к ней. К своей убитой любви, которую он не узнал, отчаянию и горести от всех своих поступков.