В ванной холодно

      Свой ритм отбивали капли ледяной воды.        Стук. Еще стук. Они, одна за другой, падали на пол, почти убаюкивая.       Свет тусклой лампочки создавал странный, призрачный ореол вокруг фигурки, сидящей на полу.       В ванной комнате холодно. Даже очень для подобного помещения. Эта температура создавала диссонанс вкупе с разгоряченной и влажной кожей, заставляла ее покрываться мурашками. На идеально белом кафеле сверкали под светом лампы соленые слезы, и к ним постепенно присоединялась ледяная вода, капающая с синих прядей. Может, потому и морозило, что волосы насквозь были пропитаны влагой. Испещренная краснеющими на фоне бледной кожи царапинами, рука медленно потянулась к потемневшему вороту серой футболки и тут же отдернулась. И вправду не глюк, и сырость явно не мерещилась.       В ванной комнате холодно. На душе тоже.        Джейк в очередной раз задушенно всхлипнул, и звук этот вышел тоскливым и каким-то жутким в стенах не особо просторной ванной. Он правда хотел, чтобы это все было обыкновенным сном или галлюцинацией, даже уже начал верить в это под гнетом самовнушения. Вот сейчас он очнется, запутавшийся в одеяле и страшно напуганный. По полу будут разбросаны вещи и одна-единственная плюшевая игрушка в виде задорно улыбающейся морской звезды. Мальчик встанет, бешено дыша, по обыкновению своему побежит в самую дальнюю комнату второго этажа, к бабушке, если та будет дома. И он обязательно успокоится, стоит женщине только оказаться рядом. Она убедит внука в том, что все случившееся — просто сон, маленький кошмар, который скоро забудется...        Джейк хотел, желал, чтобы так и случилось, однако с синих прядей по-прежнему капала на пол ледяная вода и мешалась со слезами, а серая футболка была пропитана сыростью.        Он почти готов признать, что во всем произошедшим виноват сам.       Несмотря на то что за окнами вовсю сверкало полуденное солнце, освещение на кухне ощущалось так, будто ранние сумерки сгустились в этом помещении. Но это не являлось чем-то нагнетающим или неприятным; наоборот — было комфортным и уютным, давало чувство некой защищенности, словно полутьма обнимала все внутреннее существо со всех сторон.        Все было относительно спокойно. Альфред умиротворенно потягивал ароматный чай и лишь изредка отвлекался, чтобы с мягким шелестом перевернуть страницу своей огромной газеты. Его щетинистое лицо выглядело при этом чрезвычайно довольным: значит, новости сегодняшним днем пришлись мужчине особенно по душе.       Шон сидел в паре стульев от отца, держа в одной руке очередную книгу... Про экономику, кажется. Джейк не мог сказать точно, потому что маленький размер названия на обложке не позволял ему это сделать. "Хотя бы не про лишайники" — фыркнул про себя мальчик.        Сам он сидел без каких-либо произведений великих ученых под рукой и выглядел, скорее всего, лишним. Но даже так с едой Джейкоб возился уж слишком долго. Вот уже брат встал и, поблагодарив за приготовленное, удалился в собственную комнату; отец перелистнул предпоследнюю газетную страницу. И всему виной цепкое чувство, из-за которого и кусок в горло не лез.        Джейк обратил взор на мать, что молчаливо стояла к столу спиной и, видимо, чистила посуду. Ее летнее черное платье иногда покачивалось от некоторых движений, но в целом женщина оставалась в одном положении. За все время своего присутствия в помещении она не проронила ни слова, только стояла спиной ко всем, деловито занимаясь своими заботами. И это было странно.        Обычно Шарлотта словно порхала по кухне: она быстро перемещалась из одного уголка в другой, методично расставляя тарелки, изящно кружилась между присаживающимися людьми. Перекидывалась фразами с мужем, спрашивала, как дела у детей, напевала нечто замысловатое себе под нос...        Джейк в легкой озадаченности царапнул тарелку зубцом вилки. Ему уже начало надоедать это скребущееся ощущение, будто кто-то решил потрогать его внутренности изнутри. Откуда оно вообще...        Мысль продолжения не получила. Потому что Шарлотта резким движением повернулась к сидящим, заставив обратить на себя все внимание, и холодно отчеканила:— Джейкоб, я говорила с твоими учителями.        Вилка чуть не заскрипела под натиском резко сжавшихся пальцев.        Ох. Вот как.        Вот откуда все это необычное спокойствие и молчание, вот откуда неприятное чувство в груди.        — Они крайне недовольны твоей успеваемостью. Так же, как и я.        Теперь Джейк знал, что произошло. И смутно понимал, что произойдет дальше. Облегчения это, впрочем, не принесло.        Все внутри замерло от этого холодного ровного тона. Страх, словно яд паука, мгновенно парализовал тело. В животе все ухнуло куда вниз. Наверное, к девятому кругу ада.        Мальчик с усилием заставил себя посмотреть на мать. Внешне она выглядела очень даже спокойно: аристократичные черты лица не искажались в гневном выражении, голубые глаза, все такие же пронзительные, были нечитаемы. И это пугало еще больше.        Она ждала.        И он знал это.        Чувствовал всем нутром этот цепкий, словно хищный взгляд. Чувствовал и тогда, когда с трудом оторвался от рассматривания пищи на тарелке и поднял голову.       — Но еще больше я недовольна тем, — продолжала женщина, — что ты ничего не рассказывал. Думал, что можешь обмануть.        — Но я не хотел этого, — попытался объясниться Джейк, но сразу пожалел, потому что эти слова не только не успокоили, но и раззадорили Шарлотту.        — Ах, вот оно что! И чего же ты хотел? — холодная насмешка.        Джейкоб нервно выдохнул. Смотреть в чужие холодные глаза стало тяжелее.        — Разобраться со всем сам, чтобы не беспокоить тебя.        На кухне повисла тишина. Отец, как оказалось, давно отложил прочтенную газету и невозмутимо наблюдал за всем происходящим. Чашка с чаем, позабытая, покоилась рядом.        Джейк на секунду подумал, что он сумел предотвратить надвигающуюся бурю. Однако, к сожалению, лишь на секунду.        — Сам... Конечно... — кивнула самой себе Шарлотта.        В следующую секунду ее рука ударила по столу, да с такой силой, что тот чуть не треснул.        — Сам! Какое благородство! Да вот только ничего у тебя не вышло!        Альфред от неожиданности вздрогнул всем телом, заслышав крик совсем рядом с собой.        — Лотт, — начал уже было он, — не стоит так...        — Не стоит?! — женщина обратила поток гнева уже на мужа. — А я считаю как раз наоборот. Неужто то, что наш сын решил молчать о своей ужасной успеваемости, не является наказуемым?       Джейк исподлобья наблюдал, как его мать медленно, словно лесной пожар — деревья, захватывала истерика. Как она, брызжа слюной от ярости, резко поворачивалась то к сыну, то к растерявшемуся от такого настроя супругу, и прекрасные волосы её, волнистые от рождения, метались из стороны в сторону. Как крики, громкие и визгливые, постепенно наполняли не только просторную кухню, но и весь дом. И как голубые глаза, холодные как лед, будто пытались пронзить насквозь неокрепшее подростковое тело.       Джейк наблюдал и понимал, что, несмотря на весь яд, слова Шарлотты Гамильтон всё меньше царапают его душу. Это была не первая её истерика, и как подозревал мальчик, не последняя. Он уже привык к большинству из оскорблений, привык сидеть за столом и все глядеть своими чернющими глазами на происходящее...        — ...и я просто не осознаю, как в семье, где так много хороших и полезных для общества людей, вырос такой эгоист! Ты должен брать пример хотя бы с Шона!        Почти привык.        Стоило сравнению сорваться с ярко накрашенных губ Шарлотты, Джейкоб странно дернулся, практически мгновенно подняв на мать взгляд. И этот жест она, к сожалению, заметила.        — Именно так и сказала, юноша! — прошипела, как змея, женщина и вцепилась в стол тонкими паучьими пальцами. — Твой брат занимается днем и ночью, учит больше, чем ему задают, старается, отвечает на каждом уроке! Помощник классного преподавателя, круглый отличник, спортсмен... И при всем этом он находит время на то, чтобы помогать своей матери с домашними делами! Шон делает все не только для себя, но и для того, чтобы родители могли им гордиться — и мы делаем это. А что ты? Скажи, как можно тобой гордиться? Как? Как, как, как?!       Шарлотта, кажется, совсем сошла с ума, и Джейк все-таки почувствовал, как его стал пробирать страх и как подозрительно защипало в носу. В панике он стал озираться, как загнанная в угол добыча в поисках выхода, но только обнаружил, что отца на кухне больше не было. Наверное, он решил не вмешиваться в воспитание младшего сына, когда в то же время подавал надежду старший. Пусть этим занимается его дорогая Лотт.        И лишь чуть помятая газета да фарфоровая чашка с так и недопитым чаем напоминала о том, что не так давно здесь сидел родитель.        Многократно заданный вопрос висел в воздухе, но мальчик не мог выдавить из себя и слова. Даже если бы очень хотел. Тогда он принял единственное на тот момент решение — снова промолчать и виновато опустить взор на фарфоровую тарелку.       Чужие глаза все это время гипнотизировали его, навевали холод, словно и вправду были созданы изо льда. Но стоило Джейкобу перестать реагировать на них хоть как-то, очи подернулись кромкой раздражения.        И тогда, вскинув руку вверх, женщина резко опустила ее и ударила сына.        Ударила!       Ногти снова впились в кожу, и Джейк дернулся как ошпаренный, потому что задел свежие ранки. Оставленные совершенно неконтролируемо, в порыве ярости и колющей обиды.       Он был ужасно зол и напуган. Щеку до сих пор жгло, сколько бы раз подросток ни умылся ледяной проточной водой. Жгло вместе с ней и душу. "Не будешь учиться нормально, и я соберу твои вещи и вышвырну их на помойку вместе с тобой. Ты понял?" — прозвучали противным эхом в голове слова матери, и Джейкоб крепко зажмурил глаза.        Ссора с ней являлась далеко не первой. Сценарий был заучен: Шарлотта долго выливала на сына свой гнев, кричала, а он слушал. Просто стоял там, в грязной и уничижающей тишине, принимая все слова матери, как неизбежное испытание. Они уже не раз проходили через это, но черт возьми! Она ударила его! И ощущалось это каким-то маленьким предательством, даже если уже было чем-то знакомым.        Джейк представил себя со стороны. Да уж, выглядел мальчик, наверное, не очень. Глаза красные и опухшие, волосы, обычно такие ухоженные, мокрые и растрепанные.       О, как бы он хотел, чтобы все это закончилось.        Чтобы боль ушла, чтобы слезы высохли, чтобы все обернулось неправдой, такой глупой, что Джейк мог бы вскочить и просто рассмеяться. "Неужто эту небылицу придумал я?" — удивленный, спрашивал бы он сам себя и поражался с каждой секундой все больше.       Как жаль, что внезапное волшебное исполнение желаний бывает только в книжках.       Стук. Стук. Стук. Капли падали. Падали с раковины, с волос, с лица. Падали и стучали, стучали, стучали... Звук получался такой мерный и даже успокаивающий.        Джейк устало прикрыл глаза и уткнулся в свои колени лицом. Он начал медленно растворяться в этой пустой атмосфере, холодной влажности и ритмичном стуке. Мысли в голове не исчезли, но они уже не напоминали рой разбуженных птиц. Да и эмоции поутихли.        Мальчик, сжавшись, еще сидел на кафеле, когда дверь тихо приоткрылась. В помещение скользнула высокая тень, и Джейкоб, услышав ее шаги, резко поднял голову и расширил глаза. Сначала они загорелись узнаванием, но то быстро сменилось гневом. Угасшее вспыхнуло.        — Уходи! — прошипел Джейк и весь ощетинился. Показалось, что еще чуть-чуть, и его без того лохматая прическа встанет дыбом от злости.        Недалеко от двери, около белоснежных шкафчиков, замер его старший брат — Шон.        Именно тот человек, из-за которого Джейкоб не получал того, чего действительно заслуживал.        "Наверняка услышал то, что произошло на кухне, и пришел поговорить об этом. Вовремя!" — съязвил сам у себя в голове мальчик. И все-таки в глазах вместе со злобой засветилось и удивление: он явно не был готов к такому.        Парень рядом в неловкости потупился, потоптался на месте, видимо, совсем не зная, что ответить на такое предложение, но скоро взял себя в руки. Вздохнул.        — Ну по‌лно тебе жалеть себя, — сказал юноша и сложил на груди руки, — ничего страшного ведь не произошло. Обычная ссора.        Джейк сузил свои черные глаза.        — Она ударила меня, — процедил подросток и спрятался за стеной своих сжатых коленей. Он понадеялся, что брат поймет этот жест и смиренно уйдет, больше не донимая собственными вариантами попыток успокоить. Но мечтам его, увы, не суждено было сбыться.        — Ты сам виноват в своих бедах. — Жестоко и горько. — Хочешь верь, хочешь нет, но родители заботятся о нас. Просто... — Шон запнулся. — Просто по-своему, так, как они считают нужным для нашего будущего. А ты воспринимаешь все в штыки.        Джейкоб вскинул голову, скривился.       — Странно, но я никогда не чувствовал этой самой заботы, как другие дети. Или как ты, — выплюнул он со злобой. Мальчик лениво махнул рукой в сторону выхода. — Уходи. Я не хочу больше тебя слышать.       Шон начал раздражаться. Он с досадой повел плечом нахмурившись. Здесь было что-то, с чем он не мог совладать. По крайней мере, так просто.        — Не говори так, будто тебя с ранних лет в подвале на цепи держат. У тебя есть практически все: дом, одежда, еда, возможность учиться. И забота соответственно. Без нее ты бы не вырос тем, кем являешься сейчас, так ведь?       Джейк посмотрел на него, как на последнего предателя.        Шон говорил, как родители. Он не понимал. Они не понимали. И от этого становилось еще хуже.        Что старший брат подразумевал под словом "забота"? Постоянные вопросы об учебе и ни о чем более, кроме нее? Контроль и ограничения? Сравнения с родственниками под видом мотивации? Или, может, такие уроки нравоучения, как сегодняшним днем?       От мысли о последней вещи все внутри сжалось. Подросток повторил свою просьбу:        — У-хо-ди.        Может, по слогам будет понятнее.       Шон чуть не заскрежетал зубами от накатившего раздражения. Он с трудом заставил себя остаться на месте, а не выйти из ванной, захлопнув с силой дверь и оставив позади капризного ребенка с его проблемами.        — Ведешь себя как малое дитя, — высказал свои мысли вслух юноша. — Я тут стою, распинаюсь перед тобой, а ты даже понять не хочешь!..        Очи Джейка полыхнули горючей смесью отвращения и ярости. Подросток отнял ноги от тела и шустро вскочил, чуть не свалившись набок при этом. На его лице растянулась улыбка, но отнюдь не дружелюбная.       — Ты прав, не хочу! — запальчиво крикнул мальчик. — Не хочу так же, как и вы не хотите понять меня!        Старший брат не дрогнул.       — О чем ты вообще говоришь?        Джейкоб чуть не задохнулся от опалившего грудь возмущения.        — Ах, ты не знаешь! Или даже замечать не желаешь! Все, все вы говорите так. Хотите быть услышанными, чтобы каждая ваша просьба была исполнена, но сами даже не пытаетесь сделать то же самое для других людей!       Шон в растерянности застыл. Он стал быстро раздумывать над тем, как остановить все это.       — Послушай, — неожиданно ласково начал увещевать парень, — ты сейчас не в духе, я вижу. Но не стоит так вопить, прошу. Давай просто успокоимся и...        Он понял, что совершил ошибку, когда мальчик замолчал — правда, жуткая дрожь в его пальцах не исчезла — и медленно прищурился, взглядом метая в сторону брата кинжалы.        — Даже не подумаю! — практически зашипел, как дикая кошка, Джейк. Именно сейчас он желал говорить, говорить, говорить... Никогда до этого мальчик не смел сказать то, что так долго таил в себе, скрывал, чтобы не нарваться на еще большее количество проблем и осуждения. Но не в этот момент, нет.        Мокрые синие волосы торчали во все стороны будто иглами, чужие черные глаза горели яростным огнем. Шон смотрел и видел перед собой маленького дьявола.        — Я хочу слушать музыку каждый день, и чтобы при этом мне не говорили, что она какая-то неправильная. Хочу, чтобы мои старания по-настоящему оценивались, или их хотя бы не отправляли в мусорное ведро. Хочу, чтобы моими увлечениями действительно интересовались, а не считали чем-то побочным. Хочу, чтобы меня перестали сравнивать с тобой, полностью обесценивая то, что делаю я. Хочу... — на пару секунд Джейк подавился комком слюны и мучительно закашлялся. Ноги чуть подкосились, будто что-то резко придавило сверху. Нечто странное, необъятное. — Я...       И вдруг стало смешно. Смешно так сильно, что и не удержаться от тихого хохота. Только вот он каким-то образом перерос в нечто истерическое.        Не сразу Джейк заметил, как легкое недоумение в глазах брата сменилось испугом.        — Я по-прежнему считаю, — пересиливая волнение, начал медленно и ровно Шон, и подросток на мгновение позавидовал его упорности, — что тебе следует успокоиться. Мы можем поговорить об этом нормально и спокойно, на трезвую голову. Я выслушаю тебя и попробую сделать что-нибудь.       Честно? Захотелось так и поступить. Выдохнуть, плеснуть в лицо несколько литров ледяной проточной воды, обсудить это все за час-другой, а потом через пару дней посмеяться над всем произошедшим, как над глупой шуткой, как над забавным сюрреалистичным сном. Но гордость, о, дикая рычащая гордость не позволила бы свершиться этому так просто, не позволила бы восстать против устоявшейся точки зрения.       — Нет! — выла она, и взвыл за ней Джейкоб. — Теперь ты хочешь помочь мне! Раньше было плевать, а сейчас хочешь помочь мне! Неужто стало не все равно? Ты... Ты!.. Я ненавижу тебя! Я так сильно ненавижу тебя!       И тогда Шон решил действовать. Он рывком приблизился к взбешенному брату и одним ловким движением длинных рук прижал к себе, обвив его крепко-крепко, как оковы. Джейк вскричал. Он попытался вырваться из хватки, забился пойманным зверем, а сжатые в кулачки ладони застучали по груди брата, да вот только тщетно. Его держали слишком сильно.        — Я ненавижу всех вас! Всю эту гнилую семейку! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!        Из черных глаз брызнули слезы, и на толстовке Шона скоро образовались мокрые следы, расширяющиеся с каждой секундой. Удары сжатых ладоней стали хилеть, терять свою прежнюю ожесточенность. Мальчик постепенно слабел. В конце концов, его руки перестали бить чужую грудь и просто вцепились в плотную ткань.        — Ненавижу, ненавижу...        Ноги не устояли под странным и необъятным, и двое рухнули на холодный пол. Колени грянулись о плитку, тут же отозвавшись болью, заныли.        — Ненавижу...        Шон почувствовал, как руки младшего брата обняли его в ответ.        Под потолком мягко жужжал счетчик, совсем рядом слышалось слабое дыхание, но даже так в ванной комнате стояла тишина. Спокойная, умиротворяющая. Без громких криков и оскорблений.        Лампочка изредка мигала, включенная уже достаточно давно... Хотя как это — давно? Любое восприятие времени организмом будто исчезло.        Джейк и Шон сидели на полу, под раковиной. Жались друг к другу, как осиротевшие котята, брошенные и потерянные. Холод ванной уже не впивался в их кожу так сильно, потому что на этот раз тепло было, и было совсем рядом. Такое редкое, как лучи солнца в позднем октябре, но до жути приятное.        Шон медленно гладил брата по голове. Может, в попытке успокоить, а может и в попытке успокоиться самому. Он зарывался ладонью в чужие лохматые волосы, легко массировал кожу головы, расчесывал пальцами темно-синие пряди и вспоминал, что, собственно, произошло.       Джейк плакал долго. Тогда он осел на пол, утянул за собой брата и отполз ближе к раковине, чтобы облокотиться на ее основание. Соленые дорожки снова образовались на его щеках, сделали их еще краснее, так же как и глаза. Всхлипы разносились по всему помещению, отдавались неким эхом от стен небольшого пространства. Все это заставило Шона опять прижать к себе подростка, совсем наплевав на то, насколько мокрой от этого станет одежда. Он был так нужен в тот момент и делал все возможное, лишь бы Джейку полегчало. И все же в какой-то момент слезы перестали лить с такой силой из черных очей, их становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. За ними и истерика постепенно сошла на нет.        И пусть Джейкоб еще какое-то время продолжал дрожать и изредка всхлипывать, спокойствие вновь возвращалось к нему, а дыхание становилось ровнее. Но он так и не отстранился, и Шон продолжал держать мальчика в своих объятиях.       Джейк не чувствовал ничего, и он не считал это чем-то плохим. Наконец-то гнев и разочарование ушли вместе с криками и слезами, оставив после себя приятную для души пустоту. Не оставалось ни эмоции. До определенного момента.       Потому что потом возникла вина. Она маленьким паразитом стала копошиться, возиться внутри, колоть и надавливать. Вина за все, что было сказано и совершено за прошедшую долю этого жутко странного дня. И Джейк, с трудом повернув голову к брату, ненадолго задумался, а затем хрипло выдавил:        — Я соврал тебе, знаешь?       Шон, до этого смотревший на лампочку и отсчитавший уже шестнадцатый раз, как она моргнула, бросил быстрый заинтересованный взгляд на подростка.        — И в чем же?        — Я сказал, что ненавижу тебя. — Произнес Джейкоб спокойным голосом, но глаза его, до этого выглядящие почти безжизненно, слабо заблестели. — Это неправда.        — Я знаю, — просто ответил ему парень.        — Я... — мальчик сглотнул. — Я не имел это в виду. Не хотел говорить такого. Прости меня. Прости.        — Я все понимаю, — так же легко ответствовали ему.       — Прости.        Шон тяжело вздохнул. Он наконец-то обернулся к брату, в выражении его лица читались сочувствие и горечь. Юноша придвинулся к подростку еще теснее, прижал крепче к своему телу, обнимая всем собственным существом.        — Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Правда ведь?        Вопрос в тишину остался без отклика. И на секунду стало страшно, что так будет всегда: ответом на такое простое предложение будет служить вязкое безнадежное молчание.       Свой ритм продолжали отбивать капли ледяной воды.