мои ногти впиваются в тело,
оставляя глубокие раны
изгоняю тебя непрерывно,
изгоняю тебя неустанно
экзорцизм,
нелепый, как вся моя жизнь
♫ Fleur — Экзорцизм
— Pater noster, qui es in caelis… Перед ритуалом нужно было соответствующе подготовиться. Изгоняющий бесов экзорцист рисковал сам: сущности, таящиеся в человеке, могли броситься на него. Матиас знал это так же точно, как «Pater noster», каждое действие, каждый шаг и слово. Прочитать молитву, омыть руки святой водой, окропить той же водой лоб. Крепче сжать деревянный крест. Зажечь свечи, даже если на дворе день — огонь пугает демонов. Воскурить ладан и мирру. Демон мог вселиться в кого угодно, от младенца до старика, ему было неважно, мужчина это или женщина, хотя говорили, что чаще всего сосудами дьявола становятся женщины — но на практике Матиас встречал поровну и тех, и других. И необязательно, чтобы человек был недостаточно благочестив и не посещал церковь — наоборот, души благочестивых для демонов были наижеланнейшим лакомством, и, не сумев завладеть душой, они входили в тело. В этот раз демон избрал своим сосудом девушку, дочь деревенского старосты. Он утверждал, что та невинна, что посещает церковь исправно, ни разу не нарушала пост и всегда вела праведную жизнь, но глаза его бегали так, что Матиас подумал: врет. Когда увидел девушку, убедился — ее отец действительно лгал, выгораживая дочь. Перед кем только, если Бог и так все знал и видел?.. Была ли она на самом деле невинной, Матиас судить не мог, как и про ее посещение церкви, ибо только вчера приехал в этот город служить в местном приходе, но пост она, скорее всего, нарушала — тело ее не было похоже на тело той, что избегает излишеств. Она была пышной, полногрудой, и, вела себя скромно или нет, а один ее вид уже должен был вызывать искушение. «Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo», — подумал Матиас, ибо сам при виде девушки испытал чувства, не подобающие святому брату. Она лежала на кровати, и казалась бы просто уставшей, если бы не веревки, опутывающие запястья и щиколотки. И если бы не ненавидящий взгляд, который она метнула на Матиаса — будто не взгляд, а пронзившая тело стрела. У нее были красивые глаза. Их цвет он не мог рассмотреть, но они были очень красивыми: выразительные, большие, глубокие, обрамленные пушистыми ресницами. И лицо у нее было красивым: правильные черты, аккуратный нос, пухлые губы. Такое лицо могло быть у Мадонны. «Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo», — еще раз мысленно взмолился Матиас. Подняв руку, он осенил себя крестным знамением, и тогда демон наконец дал о себе знать — глаза девушки вспыхнули алыми огнями, рот приоткрылся и Матиас увидел заостренные, как у зверя, клыки. — Что делаешь ты! Уйди отсюда! — низким утробным голосом прорычала девушка. — Уйди, не звали тебя, уйди! «Пусть они говорят все, что угодно, — наставлял когда-то Матиаса отец Ярл. — Не слушай их, они хотят сбить тебя с пути. Не отвечай им, а если отвечаешь, говори строками Святого Писания». Матиас не ответил. Он подошел к девушке, держа перед собой крест, и она вдруг отчаянно закричала, будто ее тело жгло огнем, изогнулась, как на дыбе, рот ее открылся, глаза бешено завращались — и даже так, она оставалась красивой. «Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo»… Медленно Матиас совершил крестное знамение над ней, бьющейся, как в падучей. — In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen. — Пошел вон! — закричал демон. Матиас повторил знамение. На губах девушки появилась пена. — In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen! — он повысил голос. — Нет! Нет, не уйду! Не оставлю ее! Ни за что! Она моя! Моя! — взревел демон. — Она ведьма! Ты знаешь, что она ведьма? Она продала душу дьяволу! Она моя! Матиас вздрогнул, и этого едва заметного движения хватило, чтобы бес торжествующе расхохотался, но именно этот хохот привел Матиаса в чувство: бесы лживы, и пока он сам не убедился, что девушка — ведьма, верить в это нельзя. Тем более, верить в слова демона. Он шагнул еще ближе, возложив ладонь на лоб девушки, и та закричала так, словно рука Матиаса была каленым железом. — In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen, — третий раз повторил Матиас, свободной рукой совершая третье крестное знамение — и девушка затихла. Словно потеряла сознание. Если бы Матиас был совсем новичком в экзорцизме, решил бы, что демон покинул ее, но он не был новичком и знал, как хитры эти твари. Поэтому, возложив девушке в рот щепотку соли, он отдернул пальцы, как от открытого огня, и успел — демон клацнул зубами, стараясь укусить. От соли девушка завыла и заплакала, метаясь на кровати, но выплюнуть не могла. Крепко схватив ее, прижав к постели, Матиас капнул из флакончика елей прямо на ее нос. Заставив повернуть голову, капнул на уши. Это был обычный обряд, он проводил такой не раз, и часто одержимой была девушка, но впервые Матиас испытывал нечто подобное. Будто он не изгонял беса, будто он… Ее тело было не просто теплым — пышущим жаром. Матиас нависал над ней, и думал, что эта поза была двусмысленной, и что, если бы он не был священником… Это было влияние беса, сказал он себе. Беса, которого Матиас почти победил — осталось совсем немного. Склонившись над лицом девушки, он хотел совершить дуновение, подув на ее лоб, но она подалась вперед, впиваясь поцелуем в его губы — жадным, страстным, горячим, так, что Матиас забыл все — кто он, где он, кто она… чудом он это вспомнил. Оторвавшись от девушки, шепнул ей прямо в губы: — Maledicte Diabole, exi ab eo! Она отчаянно закричала — сначала тем же утробным голосом, но постепенно голос становился обычным девичьим. Матиас не отстранялся, наблюдая за ее лицом: алые глаза медленно меняли цвет, щеки приобретали румянец, она все еще дергалась (только поэтому он ее и держал), но постепенно успокаивалась. Черная тень вылетела из ее рта, пространство завыло разными голосами и сгусток тьмы провалился под землю. Матиас устало сел прямо на пол у кровати, еще раз осенив себя крестным знамением. — Pater noster, qui es in caelis… — прошептал он, боясь услышать за спиной новый вой демона, но не услышал. Девушка мирно спала. Почему-то Матиасу казалось, что это еще не конец.