Тайны

В городках у побережья скалы. Осенью особенно сильно в них бьют волны. Подтачивают и подтачивают. Маленькие лодочки болтаются из века в век. Маяк закрыли, выкорчевали его глаз, выплюнули его историю в музей, вытащили внутренности. Теперь это блестящий туристический рай - толпы, под мрачность осени, под вой волн, под крики чаек блестят стекла телефонов и редко камер. Города на побережьи хранят тайны так, как умеют. В ресторанных шепотах, уличных приветствиях, под зонтами и в гостиных с диванами в стиле 70-х, в домах с занавесками - вечно задвинутыми и вечно закрытыми одновременно. В офисных зданиях высокие этажи низкие. Хайтек причудливо вплетен в сувениры Гражданской войны, в маленьком театре год от года ставят историю убийства презедента на спектакле*. Красный занавес. Вздохи печали, каждый знает этот сюжет и его окончание. Апрель 1865 г. Вашингтон. Красный занавес по бокам сцены болтается. Выстрел. Убийца тоже был Бутом. В этом городе гордый белый особняк вдовы Годфри. Ее саму тоже сложно не заметить - возвышается над головами, платит налоги за медицинский центр и лаборатории, магазины и земли. В кармане высокой вдовы Годфри половина города. Припарковалась у офисного здания в колониальном стиле. Кнопка лифта. Брюнетка в белом подчеркнуто дружелюбна до неискренности, да и кто поверит в ее полную искренность - опасно попасть в поле зрения черных глаз - внимательных, проникающих внутрь мыслей. Стрелка летит вверх. Лифт останавливается. Дверь к офисам «Адвокат Норман Годфри». Оливия Годфри всегда приходит вовремя. Как осень, как лето, как зима, как весна и весь круговорот их смен. Было много таких встреч, не сосчитать. Тет-а-тет. С глазу на глаз. Долгие годы. Адвокат Норман Годфри, брат покойного мужа вдовы Годфри, убирает очки в футляр - щелк. В этом круге встреч у каждого как будто есть роль и как будто ее нет. Стихия и искренность двух зависимых душ и тел. Открыла дверь к кабинет Нормана Годфри. Подняла брови. Поприветствовала. Выбрала кресло. Сквозь жалюзи виден причал с чайками. Вся давящая осень небольшого города. Им не двадцать, чтобы как раньше надсмехаться над всем вокруг, над собой и тривиальной глупостью их ситуации, им перевалило давно за тридцать. Смотрят друг на друга внимательно, не задавая одного и того же вопроса: «Может быть, это однажды кончится?». Норман Годфри был представлен Оливии после того, как она стала женой брата. Кто-то определил за них - круг, цепь, кнут, роли вне этих стен - чужой муж, чужая жена-вдова, дети. Встречи. Ничего примечательного, когда расстелен офисный диван и потолок становится таким темным, как глаза вдовы Годфри. Женщина прикладывает руки к своей шеи и начинает ее массировать. - Много работала? - Мединский центр… я завидую толпе женщин на которых делаю основные деньги. Мужчина улыбнулся. - Их счастье так просто - искусственные сиськи. Вновь улыбнулся. - За искусственной грудью у твоих пациенток, Оливия, стоит цель нравится. - Конечно. Искусственно нравится искусственными сиськами, Норман. Они не хотят любить. Никто не хочет после двадцати, - тяжело вздыхает. Мужчина вздыхает в ответ. Рассматривает женскую шею, переходит к носу, скользит по нему взглядом, потом по губам. Складывает руки на стол друг на друга: - Пока осень теплая поднимемся на крышу? - Хорошая идея, Норман. Чайки у причала. Волны подтачивают скалы. Туристический маяк с автобусами. Натыканы дома и офисники. Магазины. Двери кофеен туда-сюда, как заведенные. Норман Годфри встает за спину Оливии Годфри. - Проблема этой красоты, Норман, что ты даже не обнимешь меня. Не укажешь рукой на особо проворную чайку, не… - поворачивает голову и смотрит в глаза - обычный мужчина, сдержанный адвокат при галстуке, все еще густые волосы и внимательный взгляд без очков, он знает все морщинки и все пути на ее руке и ее теле. Год от года то, что казалось «просто пройдет» не проходит. Даже если она постарается или закажет у любого хирурга другие сиськи они не помогут влюбиться в другого, отвлечься, сбросить железные цепи. «Смотри-смотри своими голубыми глазами, Норман, все вкусы, привкусы и придыхания твоих желаний я знаю… » - Ты знаешь, Оливия, кто для меня главный в этом пейзаже. Кивнула в ответ. Сделал еще шаг. - Диван разложен, чтобы получит свой кусок всеобъемлющего тепла. Тебе не кажется это инфернальным мучением, Норман? - Ложь другим, Оливия? - Правда между нами. Чайки пересеклись в небе и пошли резко на снижение. Всплеск воды. Пара лодок прибавила ходу, чтобы замедлится у причала. Еще живая рыба скоро отправится в морозильные камеры, потом в грузовики, потом… Диван разложен. Прижались друг другу. Обжигающие волны страсти сменились нежностью. Мужчина ведет по ноге женщины, Оливия Годфри смеется, прижимаясь ближе. Рассматривают друг друга. Под потолком крутиться вентилятор. Вечер приходит вместе с печалью. - Может быть, тебе, Оливия, подумать над тем, чтобы поискать глобальные ответы для человечества в твоих медицинских проектах? - Лекарство от эпидемий? От смерти? От старости? От чего, Норман? - Болезни человечества - отлично. Рабочие проекты отвлекают от собственных мыслей… - Если уж и искать лекарство, Норман, то сразу от… Взгляды встречаются и понимают друг друга без слов. - Вытравлю тебя из себя с чем останусь? - Ты хотела бы… - Хотела бы. - Я давно нет. - У адвокатов, как ты, Норман, всегда есть шансы найти оправдания перед придуманным человеком правосудием. Как насчет не придуманного? - Покаюсь перед богом, похвастаюсь перед дьяволом. Тот же суд. - Палач произнесет приговор: «Возлюбил жену брата. Много раз. Ни разу не раскаялся». - Был коротко, но счастлив. Такое содержание всей жизни, Оливия. Дети вырастут. - Слишком долго. - Уже скоро. - Да ну? Всегда, Норман, за этим следуют другие препятствие - твоя жена-психопатка, общественное осуждение, ненависть детей, окружающий, всех тех, кто про нас не знает и кому мы врем год от года. Просто так уляжется? С кем не бывает? Нет, Норман, с любыми другими для нас - пожалуйста. А друг с другом нам все припомнят - год за годом, короткие переговоры в моем доме, в кабинете, без всхлипов, звуков, по-быстрому, кончили-поцеловались, отлично. Совпадающие даты поездок, семейные ужины в ресторанах, в которых между прочим всегда есть уборные… - Это было… - Каждый раз замечательно и очень страстно, Норман. Продолжу - равнодушие взглядов, напускные ссоры, ложные обвинения в адрес друг друга перед близкими. Отличное прикрытие, Норман, отличная адвокатская стратегия… - Если бы тебя не устраивала, то ты бы как хирург ее быстро вырезала. - Устраивала, только вот не проходит болезнь. Не исчерпался адвокат для хирурга. - Поистрепался немного… постарел… поумнел… Приподнялась на локтях, посмотрела в глаза: - Оливия, я тебя… - И я тебя… это ужасно, - тряхнула волосами, - нам скоро надо разбегаться. Ждать… Встретимся через три недели в Нью-Йорке? Самое неприятное молча одеваться. Страсти отданы. Слова сказаны. Чувства оставлены внутри. В этом всем окончании единственное разочарование - долгое ожидание. Норман Годфри расщелкивает футляр очков. Надевает. Оливия Годфри проходится по шеи духами. Рассматривают кабинет - все на местах. За окнами фонари рядами. Последние прикосновение губ, теперь совсем легкое. Обьятье. Постояли. Расцепились. Дверь открывается. Мадам Эмма Батори - секретарь адвоката, платье в мелкий цветочек, пятидесятилетняя нехудая женщина. Ей все известно. Она союзник. На столе большой пакет из «Макдональдса». - Вечно голодные, - говорит мадам Батори по-доброму и ничуть не осуждающе. Оливия Годфри и Норман Годфри кивают. - Кофе, - мадам Батори указывает на картонный стакан, - кола - на второй. И для меня - молочный коктейль с мороженным. Оливия Годфри и Норман Годфри опускаются на стулья друг напротив друга. Мадам Батори радушно-улыбчива. Разворачивают свои бургеры, как дети, которым выложили рождественские подарки или бонусные игровые баллы. Несколько минут с глазу на глаз. Оливия Годфри прикуривает сигарету, выпускает тонкую струйку дыма: - Мадам Батори, за больше, чем десять лет… вы не постарели, - констатирует. - У меня есть свои секреты, - довольная мадам Батори, допивает молочный коктейль, - но ваши метания занятны для свидетеля, знающего правду. Интересно наблюдать за процессом над невиновными, убеждающими себя в обратном. - Вы полагаете, миссис Батори, что мы невиновны? - мужчина свернул обертку от одного бургера и развернул второй. - Я полагаю, Норман, что мои тайны менее приятные и более страшные… *имеется ввиду убийство Линкольна