Затаившийся

      С мисс Грейнджер что-то явно не так, — эта мысль одна единственная занимает разум Северуса в эти дни. Она — единственная тайна, которая, кажется, способна развеять гнетущую скуку мирной жизни.       Мир — это тщательно выстроенная после победы в любой войне иллюзия, — Кингсли озвучивает эту мысль вслух, болтая о том, как важно не говорить о недавних событиях в стенах этого замка. Сын Пожирателя Смерти, который накануне публично в библиотеке назвал юную рейвенкловку грязнокровкой, проснулся сегодня утром и обнаружил на своем лбу, похоже, несмываемую темную метку, нарисованную диковинными багровыми чернилами.       Северус едва ли может заставить себя слушать, не говоря уже о том, чтобы вникать в слова нового министра, сидящего напротив него через стол директора — теперь его стол. Нет, он слишком занят часами, которые тикают на периферии его зрения, и каждый новый тик громче предыдущего, и каждый всё приближает и приближает его к часу дня, к настоящей проблеме.       Гермиона. Блядь. Грейнджер.       Тук-тук-тук.       Наконец-то.       Наконец-то он сможет получить ответы.       — Прости меня, Кингсли, но сейчас время моей следующей встречи со школьной старостой этого года.       — Боже, неужели уже? — восклицает Кингсли, глядя на часы.       Кто бы мог подумать, что министр все еще будет здесь, когда Грейнджер прибудет точно в назначенное время.       — Я должен был догадаться, — Шеклболт усмехается при виде мисс Грейнджер, переступающей порог его кабинета.       — Кингсли, как приятно тебя видеть! — Она весело улыбается, пожимая протянутую ей руку.       Большинство не видит в этой ведьме ничего плохого: ее улыбка так же светла и добра, как и прежде, пока они обмениваются любезностями, а ее ответы, как и следовало ожидать, очаровательны и своевременны. Большинство, кажется, забыло, что всего несколько месяцев назад она стояла в этом самом замке, вся в крови и синяках, посреди поля боя и убивала людей так, словно была рождена для этого. Они забыли, что она несла войну на своих хрупких плечах с одиннадцати лет.       И все забыли, что она выиграла эту войну.       Но не Северус… И он уж точно не ослеп от этого знакомого ему блеска, который она так хорошо скрывает в своем обманчивом янтарном взгляде.       — Так как же ты это сделал, Северус? — резко спрашивает Кингсли, натянуто пытаясь изобразить вежливую улыбку. — Я перепробовал всё, пытаясь склонить Гермиону принять мое предложение.       Северус бросает острый взгляд на мисс Грейнджер, наблюдая за тем, как медленно нарастает ее беспокойство.       — Возможно, если ты расширишь министерскую библиотеку… — отвечает Северус, не сводя с нее глаз. С ее губ срывается нервный смешок, и он, в равной степени удовлетворенный и взбешенный этим, сжимает ладонь, лежащую на его бедре, в крепкий кулак.       — Мы всегда можем настроить камин…       — Я не могу рисковать, навлекая на себя гнев Минервы, — шутит Северус, все так же сверля ее взглядом. — Даже ради тебя, Кингсли.       В начале лета Северус нехотя одобрил просьбу Минервы предложить мисс Грейнджер ученичество, от которого та быстро отказалась, как и от почетного диплома, которым наградили многих ее сокурсников. Поэтому, увидев ее имя в коротком списке возвращающихся на восьмой курс студентов, он сразу же насторожился. Сначала он предположил, что, возможно, ей не предложили желаемую должность, как остальным членам трио, и ненадолго позволил этой мысли успокоить свою растущую паранойю. Однако ничто не могло утихомирить дикое пламя ярости, бушевавшее в его жилах с тех пор, как он в последний раз видел ее в тот богом забытый день.       Видя, как Кингсли бесстыдно стелится ковром ей под ноги, Северус понимает — это адское создание что-то замышляет.       У неё хватает здравого смысла проводить министра взглядом и сохранить молчание, она лишь отвечает на пристальный взгляд Северуса таким же пристальным взглядом, и ему вдруг хочется перегнуться через стол и хорошенько ее встряхнуть.       Почему она здесь?       — Так что же? — наконец спрашивает он.       — Сэр?       — К какому столу решила приковать себя самая желанная героиня войны этого века?       — Я не решила, — спокойно отвечает она, приподняв изящную бровь. — То есть еще не определилась.       Между ними снова воцаряется тяжелое молчание, ее спокойная манера поведения с каждой секундой все больше и больше действует ему на нервы — конечно, она должна понимать, что он видит ее насквозь.       — Вы хотели обсудить что-нибудь еще, сэр? — в конце концов спрашивает она, выжидающе глядя на него.       Северус еще мгновение просто рассматривает ее. Возможно, ему стоит оставить ее в покое… Пока что.       — Конечно, мисс Грейнджер, — вздыхает он, откидываясь на спинку кресла, в попытке снять напряжение предыдущего момента. — Как вы, я уверен, знаете, что среди студентов начались некоторые… волнения. Если вы заметите что-то необычное, вы должны сообщить об этом непосредственно мне. Никому другому. Вы поняли?       — Конечно, сэр.       — Хорошо, — пробормотал он, опуская взгляд на стопку бумаг перед собой и беря перо с подставки. — А теперь идите.

***

      Северус знает, что ему следует держаться на расстоянии, что следует приберечь подобные поблажки для того времени, когда она спит… Когда она уязвима и послушна, и когда нет риска утонуть в глазах-янтарных ирисках. Но что-то не дает ей спать по ночам, он обнаружил, что с наступлением ночи она становится совершенно другим существом — а у него так редко находится время, чтобы понаблюдать за ней перед сном.       Да, что-то не дает ей спать по ночам. И он должен выяснить, что именно.       В эту ночь он находит ее в Запретной секции библиотеки (он подозревает, что это ее любимое место в замке) и, скрывшись в тени, за гранью тусклого луча света, исходящего от единственной лампы, стоящей рядом с ней, наблюдает за ее работой. Она собрала волосы в пучок, чудесным образом закрепив их на макушке одним единственным карандашом, и обнажила тонкую гладкую шею. Она прикусывает покрасневшую нижнюю губу, и он не может отвести взгляда от её рта.       Она потрясающая, думает он.       Ему хочется кричать.       — Ты с ними играешь, — вместо этого говорит он, испытывая при этом лёгкое удовлетворение от того, как она подскакивает на стуле.       — Я… Я уверена, что не понимаю, о чём ты, — придя в себя, она быстро собирает разбросанные по столу книги и поворачивается к ближайшей полке.       — Кингсли, Минерва… все они, — продолжает он, выходя из тени позади нее. Северус преграждает ей путь своей рукой и натыкается на холодный взгляд, когда она поворачивается от книжной полки к нему лицом.       — Я достаточно хорошо тебя знаю, Гермиона, — зловеще шепчет он. — Тебе меня не обмануть.       — Я просто взвешиваю все «за» и «против», прежде чем выбрать стол, — дерзко отвечает она, вспоминая его недавнюю колкость. — Что скажешь о красном дереве, Северус?       — Ты лжешь, — шипит он не хуже Нагайны, будь она неладна, и книжная полка сотрясается под ударом его кулака.       — Тебе-то что за дело? — огрызается она и тут же ахает, когда Северус хватает ее ладонью за подбородок и рывком поднимает ее лицо к себе. Он подходит ближе, чувствуя, как ее теплое, быстрое дыхание обжигает его щеку, и ищет в ее широко раскрытых глазах хоть что-то, что могло бы успокоить скребущегося где-то в его грудной клетке зверя. Аромат ее волос заполняет его легкие, он слышит, как в тишине яростно бьётся её сердце, и внезапно тонет в расплавленном янтаре, и…       Как же он ненавидит ее за все это.       — Почему тебя это волнует, Северус? — снова спрашивает она, но на этот раз тихо, нежно и дрожащим голосом.       Его хватка ослабевает, и в этот момент он совершенно не уверен в том, что было бы больнее — уйти или остаться. Он делает рваный вдох в такт ее дыханию.       — Иди спать, Гермиона, — наконец приказывает он, отстраняясь и направляясь к выходу из секции с той малой долей уверенности, которая у него осталась. — Если ты этого не сделаешь, я узнаю.