Когда загорается сердце

      Это случилось очень давно. В ту зиму, которая была четырнадцатой в моей жизни. В ту зиму, в которую я увидел то, о чем все говорили как о легенде. В ту зиму, в которую все, во что я верил, с треском разрушилось. В ту зиму я впервые увидал то, что называют огнем.       Прежде я слышал это слово лишь в рассказах старших, когда мы разглядывали сияние северного неба и до блеска натирали топоры. Старшие тогда пили колючую настойку из шишек, которая делала их излишне болтливыми и веселыми. Ее мне пить еще было рано, но со мной ею тайком делился старший брат. Уж не знаю, что такого в ней было, ведь она была жуть какой невкусной, но благодаря ей я узнавал много чего интересного — того, о чем в мои зимы еще рановато знавать.       В наших краях ходил сказ о прежних временах, таких давних, что никто уж не знает, правда то или выдумки. Говаривали, что раньше был целый род людей, совершенно не похожих на нас. Других людей. Они были странными, и земли, на которых они жили, были необычными, совсем не такими, как наши. Там все было зелено, леса из высоких деревьев простирались подобно морям, и росли на них съедобные плоды. В этих лесах жили чудные животные и птицы, которые ни за что бы не пережили наши морозы.       И люди из того рода тоже бы не сумели жить так, как мы. Они почему-то очень боялись холода и снега, а еще могли замерзнуть насмерть. Да они даже простой воды боялись, и у них никогда не было кораблей. Я не мог и представить такое. Отец моего отца половину жизни провел, пересекая ледяные волны и следуя за потоками северных ветров!       Но было и еще кое-что, чем, по легендам, другой народ отличался от нашего. Они умели общаться с огнем. Я плохо представлял, что это такое и как оно выглядело, но старшие говаривали, что другие умели обращать огонь в смертельное оружие, способное плавить снега и растапливать даже огромные айсберги. Но даже обладая такой силой… Все люди из этого рода исчезли, и никто не знает, что их сгубило.       Говаривали разное, и откуда знать, во что верить? Каждый раз, когда кто-то начинал сказ об этом, он приукрашивал свою историю новыми деталями, которым неоткуда было взяться. Об этом говаривали и отец, и матушка, и брат, и брат моего отца… Только мать моей матушки, моя родная бабушка, ничего не говорила, и мне казалось, что она считает все эти сказки глупостью.       Но кое-что, все-таки, казалось мне правдой. Как-то раз мы с братом нашли заброшенную деревню, похороненную в снегах. Уцелевшие дома были будто бы из другого мира, мы прежде не видывали, чтоб кто-то так их строил. Они были занесены вековыми снегами, будто заброшены хозяевами еще до моего рождения, а может и до рождения нашего отца. Внутри мы не обнаружили почти ничего интересного, но то, что там было, показало, что легенды все-таки тянутся откуда-то корнями.       Я нашел там сломанный лук, но даже так понял, что это не нашенский лук — мы всегда украшали луки рунами. Но потом появилась еще одна находка — кто-то очень давно вонзил в дверь с внутренней стороны стрелу, но сколько мы с братом ни разглядывали ее, вопросов меньше не становилось. Ее наконечник был сделан не из дерева и не из камня, и даже не изо льда, а из чего-то другого — холодного и переливавшегося в свете солнца. Это то, о чем говорили старшие? Оружие, созданное с помощью огня. Огонь — это то, чем другой народ согревал свои дома и чем защищался от опасностей. Я ни разу не видывал огня, но уже понимал, как он может быть опасен.       Однако всей моей фантазии бы не хватило, чтобы представить, насколько огонь красив. В ту зиму, когда я взаправду увидал его, я был готов умереть одновременно от страха и восхищения. Это был самый настоящий огонь, опасно-горячий и гипнотизирующе-красивый! Такое не могло присниться или померещиться где-то в ослепляющей круговерти метели.       Та зима была аж четырнадцатой в моей жизни, а возраст в нашем роду многое решал. Когда тебе исполняется пять зим, ты начинаешь понимать голоса ветров, в семь старшие берут тебя с собой на охоту, в восемь ты получаешь собственный кинжал, в десять убиваешь своего первого волка, а в четырнадцать… В четырнадцать ты, наконец-то, можешь ходить в Белую пустошь без надзору. Чему я рад был безмерно.       Я был готов к странствиям еще в двенадцатую зиму, но из-за того, что один из моих предков когда-то в юности пошел удить рыбу и совершенно глупо утоп в проруби, я был вынужден терпеть запреты и всюду ходить с братом или отцом, а у того очень острый глаз, да болючие пощечины.       Но я был создан для странствий. Любой из моего рода был стойким как мороз и выносливым как волк. И я странствовал в поисках чего-то, что могло подтвердить или опровергнуть легенды — я искал следы того иного народа, затерянные в просторах вечной зимы. Я стал заходить все дальше и дальше, и никто не мог сказать и слова против. Это чувство пьянило меня так, как старших никогда не пьянила колючая настойка.       Я стал приносить домой самые разные сокровища, прятал их в сундуке с одеждой. Порой перед сном мы с матушкой доставали сверкающие камни, чтобы осветить ночную темноту, и разглядывали мои находки. Мы гадали, для чего они были нужны, а потом я отправлялся искать еще. Почти каждый день я слушал шепотки ветров, доверялся им и шел в объятия севера. С каждым разом страх заблудиться разбивался как лед от удара топором, ведь ветер всегда помогал мне возвратиться в родной дом.       И в один из таких дней ветра звали меня особенно сильно. Я оделся в накидку из волчьей шкуры, чтобы больше не пахнуть как человек, приготовил коготь севера — мой верный кинжал. Ты можешь не взять с собой топор и лук, но без кинжала за порог ни ногой.       Как только появилась возможность, я тут же улизнул из-под отцовского взора, поцеловал матушку перед дорогой и отправился в свой поход. Ветра запевали, шептали, зазывали так, как никогда прежде. Я остановился посреди Белой пустоши, стянул волчий капюшон и прислушался к ним. Кто-то говорил, что эти голоса принадлежат северному Богу, способному звучать как мужчина или женщина, а порой и как дитя. А кто-то верил, что то голоса духов, и это предки указывают нам верный путь. Я не знал, что из этого правда. Может быть, истина где-то посередине, но кое-что я знал точно — эти голоса надежные проводники и лучшие союзники нашего народа.       Я шел за ними, и снег встречал меня, куда бы я ни посмотрел. Мне ли не знать, что так происходит в любом краю? Мой род уже несколько поколений кочует по заснеженным землям, и нигде я не видел ничего другого. Везде зима правит одинаково — она не заканчивается. Однако в ту зиму, как всегда суровую и величественную, я уверовал, что она не вечна.       Уже темнело, когда ветра привели меня к глубоким следам в снегу, оставленным не человеком, но каким-то тяжелым зверем. Олень! Совсем свежие, значит, далеко не ушел. Пусть я здесь не ради этого, но новость все же очень хорошая — если я добуду этого оленя, отец будет горд, а дома все будут сыты. Я вынул кинжал из-за пояса и рысцой побежал по цепочке следов от широких раздвоенных копыт. Очень скоро я завидел впереди крупную фигуру с ветвистыми рогами, и засомневался… В том, смогу ли донести такую тушу до дома. В том, что я убью такого крупного самца в одиночку, я не сомневался. Мне уже четырнадцать, а отец обучил меня такому еще в двенадцать.       Я припал к снегу, сливаясь с ним своим белым волчьим загривком. Пока зверь спокойно ворошил снег мордой в поисках мха, он совершенно меня не замечал. Это хорошая возможность для нападения. Но все же… Если я не сумею донести оленя домой, он достанется волкам или медведям, а все мои усилия будут напрасными. Я разглядывал безмятежного зверя и кусал губы. Мой отец или мой брат… Они бы смогли унести такого здоровяка, но не я. Не сейчас. Как же обидно.       Я вновь гневно уставился на оленя, отчего-то начиная свирепеть из-за того, что он посмел вырасти таким крупным первей, чем это сделал я. Рукоять кинжала задрожала в моей ладони, и я принял решение убить его, даже если не смогу забрать с собой. Но неожиданно… Я услышал хруст снега рядом со мной, прямо за спиной — я потерял бдительность, совсем как этот глупый олень, и кто-то подобрался ко мне совсем близко! Я проворно отскочил в противоположную сторону, перекатившись по снегу, и выставил коготь севера перед собой.       Яркий свет и чудовищный жар поглотили меня. На миг я перестал различать мир вокруг, разные цвета выплеснулись на меня бешеной волной — вспышкой красного и оранжевого и желтого застелило глаза, ослепило меня! Опасность подкралась слишком близко, сильным жаром пахнуло прямо в лицо. Я никогда не испытывал ничего подобного, но решил уже было, что мне конец. Я до окоченения испугался, что загадочный горячий всплеск сейчас ударит меня, что я сгорю или расплавлюсь! Я в ужасе опрокинулся на спину, погрузившись в объятия снегов, и сердце мое колотилось так, словно вот-вот сгорит. Я испугался, что четырнадцать зим — это все, что мне было дано.       Чудовище из света и жара переливалось своими кроваво-красными цветами, танцевало и бесновалось, точно намеревается наброситься на меня, но, к моему удивлению, оно не нападало. Такого зверя я раньше не встречал, старшие никогда мне про него не рассказывали. Он потрескивал и дергался, и я понял, что он дрожит из-за порывов ветра, развевается, как знамя, шелестит, как треплющийся в метели лоскут ткани. Зверь окрасил в свои желто-оранжевые цвета зимнюю ночь, это не могло сравниться с нашими сверкающими камнями, что могли лишь тускло светить белым светом. Это и не было похоже на сияние неба, оно переливалось зеленым, синим, фиолетовым, а красным оно бывало очень редко. Что это за зверь такой? Безумно красивый, хоть и пугающий — может быть, в том и опасность? Пока я любуюсь им, словно завороженный, он расправится со мной!       Трясущимися руками я стиснул кинжал, пытаясь собрать в ладонях всю свою храбрость. Снег, засыпавшийся мне за шиворот и наполнивший слетевший с головы капюшон, привел меня в чувства, напомнил мне, кто я и на что я способен. Я не могу умереть так.       Я уже собрался вскочить, как вдруг услышал громкий шелест ткани — особенно сильный порыв ветра трепал чью-то одежду. И я обнаружил, что красный зверь сидит на краю длинного деревянного шеста. В руках у одетого в плащ человека. Я даже обомлел, растерявшись так, как в последний раз я терялся аж в пять зим — когда впервые понял зов ветров. Я так и замер на одном колене, готовый к прыжку, и разглядывал необычного чужака, который смог приручить неведомое мне красное горячее чудовище.       Ростом с меня, может, чуть выше. В одной руке он сжимал деревянный шест, направляя на меня своего жгучего зверя, а во второй его ладони я заметил длинный клинок, отражавший кроваво-алое свечение. Таких клинков я прежде не видывал. Человек был с ног до головы укутан в плащ из оленьей шкуры, а лицо его было до самых очей сокрыто под шарфом. В его решительных зеленых глазах я видел отсветы странных танцев пылающего зверя. Я прежде ни разу в жизни не встречал никого с такими глазами. — Ты… Ты ведь вовсе не волк, — неожиданно заговорил человек. Девичьим голосом.       Я чуть не подавился морозным воздухом. Это взаправду человек, обычный живой человек — но способный призывать такого опасного зверя себе в помощь. Еще и… Девчонка? Судя по голосу, еще даже не взрослая. — Кто ты? — спросила она, строгостью тона сравнимая с моим отцом. Она отодвинула от меня красного зверя, и он продолжил свой причудливый пощелкивающий танец на кончике деревянного шеста. Я не мог оторвать от него взгляда, точно примерз к нему, как языком к сосульке. — Кто… Что это такое? — я указал на чудовище, которое она приручила. Пока что звучали лишь вопросы и ни одного ответа. Девчонка молча уставилась на меня своими странными зелеными глазами, будто эта встреча удивила ее не меньше, чем меня.       Ветра шевелили мои собранные в хвост белые волосы, и я осознал, что капюшон до сих пор не на моей голове. Я хмуро сдвинул брови и надел его обратно. Незнакомка изучала меня глазами столь же пристально, как изучал меня отец после того, как я возвращался с походов домой. Похоже, она взаправду приняла меня за волка из-за моей накидки, но, кажется, осторожничать не перестала даже после того, как поняла, что я человек. — Это огонь, — ответила она и сразу же приказала: — Теперь ты отвечай. Кто ты?       Огонь? Тогда я решил, что сошел с ума. Что ветра унесли мой рассудок невесть куда. Огонь был мифом, легендой, пьяной выдумкой старших. Я принял его за зверя, а он оказался оружием! Оружием в руках человека… Из другого рода? Я вгляделся в то единственное, что не скрывал ее шарф — зеленые глаза, обрамленные рыжими ресницами. Такими же рыжими, как огонь. — Ты что, боишься огня? — осведомилась незнакомка, а я понял, что молчу слишком долго. И выгляжу слишком настороженно. Еще бы я не выглядел! — Я… Никогда не видел огонь, — произносить это слово было так странно, будто говорить на ином языке.       Она поглядела сначала на охваченный огнем шест, а потом снова на меня. Будто это я был чудаком из другого мира, а не она! — Тогда понятно, почему ты испугался, — произнесла она, и меня покоробило от неприятных мурашек. Испугался? Я-то? — Вовсе я не испугался, — сощурился я, не сразу заметив, как задрал нос. Еще будет какая-то чужеродная недоросль надо мной насмехаться! — Волки боятся огня. Видать, ты похож на них не только шубой, — ее глаза весело заблестели, огонь переливался в них, и я в тот миг отчего-то даже позабыл о том, что он опасен. — Ты отпугиваешь волков своим огнем? — хмыкнул я, рассматривая ее и ища, что бы такого колючего ответить, чтобы она перестала потешаться над моей секундной растерянностью из-за ее резкого появления. Я пробежался взглядом по сияющему клинку, утопавшим в снегу сапогам, большой сумке, выглядывавшей из-за спины, и остановился на ее оленьем плаще: — Это поэтому у тебя на рукаве следы клыков? — злорадно выдал я.       Девчонка сдвинула рыжие брови, и от веселья в ее глазах ничего не осталось. Какое облегчение. Она бегло взглянула на потрепанный рукав, шевелимый ветрами. В свете огня его было прекрасно видно сквозь ночь. — Это были не волки… — она ответила так безрадостно, что мне даже стало ее жаль. — Медведь? — Угу.       И разговор зашел в тупик. Я почесал щеку пальцем, пристально рассматривая ее рукав и гадая, не поранило ли ее. Медведей в этом краю меньше, чем волков, но лучше встретить стаю волков, чем одного медведя. Хотя, пожалуй, я бы и с медведем справился. Когда нападает такой большой зверь, ты не думаешь о том, как будешь тащить его домой. Ты думаешь только о том, как самому вернуться домой живым.       И тут я вспомнил, что с самого начала я был тут на охоте, выслеживал оленя. Я повернул голову в направлении глубоких следов, туда, где рогатый зверь безмятежно жевал мох, пока я подбирался к нему все ближе. Олень все еще стоял там же, величественно выпрямившись и глядя прямо на нас. До чего странный. Уже бы давно сбежал, когда неподалеку от него охотник выдал себя. Но нет, стоит как и стоял. Я перехватил кинжал поудобнее, мрачно глядя в направлении добычи, и девчонка вдруг заявила: — Ты не убьешь этого оленя. Он мой.       Ишь чего удумала. Я первый его заметил, а ежели нет, то все равно это я буду тем, кто его убьет. Я зыркнул на девчонку не менее нагло, чем она глядела на меня. — Тот, который был твой, уже пошел на шубку. Этот будет мой, — сообщил я так же твердо. — Нет, ты неправильно понял. Я его приручила, и он мой, — стояла на своем незнакомка, и огонь в ее руках придавал больше веса ее словам. Удобное оружие, оно помогает убеждать без мордобоя. — Приручила? Глупо как, — не то чтобы я собирался устроить мордобой с девчонкой, зато я хотя бы не ограничивал себя в словах. — И зачем он тебе? — Я езжу на нем верхом. Он мне нужен, а ты найди себе другого.       Ездит? На олене? Сумасшедшая. Самый верный способ привлечь к себе волков или медведей — путешествовать в компании дичи и становиться добычей самому. В теории, передвигаться на олене быстрее, но какой в этом смысл, если это так опасно? — Послушай, ты даже не сможешь унести его. Прошу, оставь его мне, — в поисках понимания чужеродная неожиданно проникновенно поглядела на меня.       Пускай я был уязвлен ее сомнениями в том, что я смогу забрать с собой тушу, я решил уступить. Не сдался! Просто оставил девчонке ее ручную зверушку, раз ей так проще. — Пф, ладно, — я сложил руки на груди. — Но гуляя с оленем, да еще и вырядившись в оленьи шкуры, ты делаешься легкой добычей. Это я так, чтоб ты знала, — но не выдать чего язвительного у меня не вышло. — И без тебя знаю, — проворчала девушка и воткнула нижнюю часть шеста в снег, пока огонь продолжал плясать на его верхушке. Свой длинный клинок она все еще держала наготове, но мне уже не казалось, что она навредит мне. — Но оленья шкура — самая теплая, — добавила она с важным видом.       Я наклонил голову набок. Теплая? Точно, девчонка ведь вся закутана в тряпки, точно слабый младенец. Даже лицо спрятала, поначалу я подумал, что от меня, а оказывается, что от морозного ветра. Только зеленые глаза, да маленькие ладони видно. — А ты что же, боишься холода? — с подозрением спросил я, и обрывки легенд закружились в моей голове, как снежинки в бурю. Они стали складываться в единую картину, точно расколотые льдины на глади холодного океана. — Не боюсь. Но он навредит мне, если не обогреюсь, — хмыкнула она, будто такая неудобная особенность ничуть не является минусом. А в землях, где правит зима, это смертельный изъян.       Человек, боящийся холода и снега. Человек, способный замерзнуть насмерть. Человек, умеющий общаться с огнем. Человек, умеющий обращать огонь в оружие, плавящее даже огромные айсберги. Этот мифический человек сейчас стоял прямо передо мной, и разделяла нас лишь пара шагов. Я подумал, что сплю и вижу необычайно реальное сновидение. — Ты… Настоящая? — эта мысль сама собой вырвалась из моего рта. Девушка плеснула на меня студеным обиженным взглядом. — Ты не можешь просто спрашивать такие глупости, — фыркнула она, а я засомневался еще больше.       Тогда я серьезно решил, что это не взаправду, что это такой сон, что после всех моих странствий моя фантазия придумала человека — и его огонь, и странный клинок, вырезанный непонятно из чего, и оленьи шкуры, из-за которых иной народ мог вымереть от нападений диких зверей. — Я никогда не встречал таких как ты. Не может быть, что ты настоящая, — произнес я уверенно, чем еще больше разозлил незнакомку. — Вот как?! — воскликнула она возмущенно. Вдруг ее ладонь потянулась к шарфу и сдернула его с лица.       Я приоткрыл рот от изумления и чего-то еще, что смог осознать уже много позже. Сердитые зеленые глаза принадлежали совсем юной девчонке, ей едва исполнилось четырнадцать зим. Ее худые бледные щеки выглядели как-то нездорово, а ведь из-за оленьего плаща она показалась мне дородной. Девичье белое лицо украшала россыпь рыжих точек, похожих на звезды, а губы были такими округлыми и неповторимыми, что даже захотелось их потрогать. Странно, но она показалась мне красивой. — Запомни мое лицо. Думай что хочешь, думай, что не настоящая. Но запомни! — дерзко велела она. Из ее пунцовых губ вырвалось белое облачко. — Если встретишь таких же, как я, расскажи им обо мне.       И я запомнил. Не то чтобы я подчинялся чьим-то приказам, просто я не мог оторвать от нее глаз. Я заметил рыжий кудрявый локон, выбившийся из-под ее объемной шапки и оленьего капюшона. Выходит, все ее волосы такие же рыжие, как ресницы и брови? Как тут поверишь, что настоящая? Но я поверил. — Ладно-ладно… — промямлил я, загипнотизированный танцем огня в храбрости ее больших глаз. Я совсем растерялся и не придумал ничего другого, кроме как согласиться.       Необычная тишина возобновилась, но она не казалась мне чем-то неловким. Что-то было в этой зимней ночи — то ли то, что я встретил живую легенду, то ли то, что она оказалась куда красивее, чем я фантазировал. Нежный подрагивающий свет огня заливал нас обоих, мы стояли в двух шагах друг от друга, в крохотном островке света посреди бескрайней темноты. Сердце мое колотилось так, словно вот-вот сгорит, но уже не от страха. Девушка смотрела на меня, и это чарующее молчание немного смягчило ее взгляд.       А я вдруг понял, что ничего не понял. — Таких же, как ты? А ты… Ты что же, совсем тут одна? — я огляделся, но, странное дело, мои глаза слишком привыкли к свету огня, и вдалеке я толком ничего не мог разглядеть. — Я… — девушка запнулась на миг, словно опасалась, стоит ли доверять мне. И все же доверилась: — Пока что я одна, но я ищу моего отца. Он должен быть где-то в этом краю. Ты не встречал его? — она поглядела на меня, но в ее глазах я не увидел особой надежды. И я не мог подарить ей эту надежду, потому что мой ответ ей ничем не поможет. Я неопределенно пожал плечами, не желая ее расстраивать. Девушка прикусила губу на секунду и проговорила быстро как на духу: — У него рыжая борода, такой же меч, как у меня, он путешествовал с маленькой девочкой, лет семи от роду.       В зеленых глазах не было надежды, но она звучала в ее бойком голосе. И мне стало еще более плохо и ужасно неудобно от того, что я не мог ответить положительно. Я сочувствующе покачал головой, и девушка отвела взгляд. Ее белые как снег щеки уже стали изрядно красными — это то, что делают с другим народом наши морозы? — Ладно, не бери в голову, — вздохнула она, опять выпустив изо рта клубы пара, и натянула шарф обратно на лицо, снова до самых глаз. Спрятала от меня свои маленькие звезды и необыкновенные розовые губы. — …Нет, послушай. Если… Если вдруг, когда-нибудь, даже пусть через десять лет ты встретишь их, — начала она вновь, непреклонно и в то же время просяще глядя прямо мне в глаза. — Скажи им, что Изэль все еще ищет их. И что… И что мама умерла.       Ком встал поперек моего горла. Едва ли я могу о таком сказать, даже если в самом деле найду ее отца. Если такая весть расстроила даже меня, то боюсь представить, что станется с теми, кому этот человек был дорог по-настоящему. — Мне очень жаль, — негромко пробормотал я. — Ты передашь им? Все запомнил? — осведомилась она, будто говорила с несмышленым ребенком. Я не стал злиться. Я понимал, почему она такая. — Да. — Клянешься, что передашь? — Клянусь.       Только тогда девушка выдохнула спокойнее. Изэль. Это ее имя? Такое… Чудное, не нашенское. Взаправду как не из этого мира. Самое время засомневаться и подумать, что это все же сон. Но я уже поверил, что не сплю. — Изэль… — сказал я вслух, просто чтобы попробовать. И правда, как на другом языке. Таком, который как нашенский, только если бы он был наизнанку.       Девушка приподняла брови, точно я вел себя глупо, но я быстро выкрутился. — Твое имя такое странное. Но мое тоже начинается на «и», — я убрал кинжал за пояс, спрятав его в ножнах из кожи тюленя. — Меня зовут Инир, — раз уж она доверила мне свое имя и свою историю, я тоже решил доверить ей что-то свое. Тем более, она не натравила на меня свой огонь, а это уже было хорошим знаком. — Ха… Твое имя тоже странное. Инир, — ее зеленые, как сияние неба, глаза опять сделались веселыми, и я был рад, что подбодрил ее. Почему-то мне очень понравилось, как она говорит мое имя. Так его не произносит никто из моего рода. Девушка задумалась: — Инир звучит почти как «инжир». — Инжир? Что это? — Сама не знаю. Мама рассказывала, что было такое растение и его можно было есть, — пожала плечами Изэль, ветра перестали играть в складках ее плаща, и огонь на шесте тоже прекратил дергаться как сумасшедший. Свой клинок она убрала за пояс, тоже хороший знак. — Ты его пробовала? Вкусное? — я заинтересованно подошел чуть поближе. — Нет. Оно не растет из-за снега, но раньше когда-то росло. Ну, когда было лето.       Лето? Это то время, когда росли зеленые леса и жили другие животные и птицы? Изэль тоже знает про это время? Но если она примерно моего возраста, то она не могла сама застать это время? Или могла? У меня появилось столько вопросов, наверное, если собрать их вместе, то они будут больше громадного айсберга. — Это тебе матушка рассказывала? — начал понемногу я, а то если засыпать ее вопросами, она не успеет ответить на каждый. — Да. А ей это рассказывали ее родители. Думаешь, выдумки? — девушка прикрыла один глаз, став похожей на ехидную полярную лисицу. Я бы счел, что она специально врет, если б сам не искал следы ее народа и не пытался разобраться, где правда, а где нет. — Нет. В моем роду тоже много чего говаривают, и во что-то я верю, — признался я. — Правда? И что же говаривают?       Разговор предстоял долгий и безумно интересный, и Изэль в какой-то миг предложила пойти с ней в ее убежище. Я удивился, но она сейчас ютилась в глубокой пещере неподалеку от места, где я чуть не напал на ее оленя. Мы прошли в самую глубину, куда не доставали ветра и где даже снег не лежал. — А он, что же, тоже с нами пойдет? — я указал на рогатого здоровяка, без всякого опасения протиснувшегося в пещеру вслед за нами. Он держался ближе к своей кормилице и сторонился меня, но все же… Я никогда не стоял так близко к живому оленю, которого не собираюсь убить. — Ну да, а что ему, снаружи мерзнуть? Или медведя ждать? — усмехнулась Изэль. Она вновь стянула с лица шарф и выдохнула спокойно. — Вот и мое временное жилище! — объявила она и обвела рукой свои владения.       Негусто тут у нее, но для временного жилища сгодится. Я увидел сваленные в уголке еловые ветки, сверху на которых был разложен мох, и распознал в этом зеленом гнезде кровать. Рядом с нею были сложены в круг камни, и в центре этого хоровода лежали ветки. — Это для чего? — я указал на эту непонятную кучку, и Изэль посмеялась. Когда я услышал ее смех, такой веселый и добрый, мне показалось, что мое сердце сейчас сгорит. — Это мой костер, — но смеялась она, увы, недолго. — Извини, я знаю, что ты никогда не видел огня. Просто забавно, — она махнула рукой и опустилась возле этой странной постройки на одно колено. — Зато теперь ты знаешь, что огонь должен чем-то питаться. Он не может без дерева, — она поднесла шест к кучке веток, и поразительным образом огонь переполз на костер. Неспроста я принял его за зверя, он был совсем как живой, крался и двигался, а еще должен был чем-то питаться. — О… Ого… — только и выдал я.       Мы просидели с ней всю ночь. В пещере было тепло, но не слишком. Изэль продолжала сидеть в капюшоне, а я не чувствовал себя плохо из-за жара. Оказывается, если сидеть не слишком близко к костру, то вовсе и не жарко. Я поделился с Изэль соленой рыбой и водорослями, что дала мне матушка в дорогу, и оказалось, что она никогда не ела такую рыбу. Все, что она могла поймать, она жарила на костре перед тем, как съесть, и тут уж была моя очередь удивляться — ее народ даже еду с помощью огня готовит!       Мы сидели на зеленом подобии кровати, разглядывали огонь и разговаривали. Мы не могли остановиться, мы обсуждали все на свете. Она ответила на многие мои вопросы, а я немного прояснил то, что интересовало ее. Однако мы пришли к пониманию, что многое, что мы знаем, может оказаться неправдой и домыслами, но загадка, что случилось с ее народом и откуда у них способности дружить с огнем, а у нас — с морозом… Так и осталась загадкой. Это расстраивало. — …Знаешь, — сказал я в какой-то момент. Тогда на улице уже светало, и я осознавал, что дома меня уже хватились. Пора возвращаться, чем дольше меня нет, тем хуже будет нагоняй от отца. — Ты могла бы пойти со мной, ко мне домой. Ты бы могла спать на удобной кровати, у нас всегда есть еда, потому что мы охотимся вместе. И мы защищаем друг друга, так что тебе не нужно будет бояться медведей и волков и… — Нет, я не могу пойти, — прервала меня Изэль, и я потер глаза пальцами.       Да уж, я знал, что она так скажет. И знал, что говорю глупости, ей же нужно искать свою семью. Но и я ведь не мог остаться тут, с ней. Мне почему-то так не хотелось верить, что я скоро уйду и мы больше никогда не встретимся. — Я понимаю, но… Подожди, почему? Мы с тобой могли бы странствовать и искать твоего отца, — я все еще прятал от нее глаза, стыдясь, что постоянно говорю «мы», будто сегодня не встретил эту девчонку впервые. Но слова продолжали литься из меня подобно водопаду, я никак не мог себя заткнуть. — И мой род постоянно кочует по землям, мы не привязаны к одному месту.       На миг Изэль задумалась, глядя в огонь и медленно поглаживая дремлющего оленя по боку. Наглая зверюга, всю ночь проспал прямо рядом с людьми, будто совсем не боится. — Нет. Не выйдет, — ответ девушки не изменился, и я плотно сжал губы. — Твоя семья испугается моего огня. Я буду чужая, они не примут меня, — она безотрывно глядела в костер, будто советовалась с ним или же… Тоже не хотела встречаться со мной глазами. — Примут, если ты им не навредишь. А ты же не навредишь, правда? — я не терял надежды убедить ее. — Конечно, нет. Но они все равно будут бояться. Ты тоже испугался поначалу. — Это было поначалу, а еще ты приняла меня за волка и намеренно пыталась напугать. — Все равно. Они будут бояться. Я уже видела такое, — Изэль тоскливо прикрыла глаза, и мне стало горько.       Почему так? Неужели ничего нельзя придумать? Мы еще столько не обсудили. Я не хотел уходить, но не мог остаться. А она не хотела идти со мной.       Я вздохнул и поднялся на ноги. Они не хотели меня нести, и я встал посреди пещеры как привороженный. — Тебе уже нужно уходить, да? — она подняла на меня глаза. Свет костра создавал на ее лице маленькую тень от пушистых ресниц. Я кое-как заставил себя отвести взгляд и впился зубами в собственную губу. — Приятно было познакомиться с тобой, Инир. Спасибо, что поговорил со мной. Иногда… Я чувствую себя одной на целом свете.       Опять ком в горле. Как проглоченная льдинка, раздирающая изнутри. — Может, мы еще встретимся.       Я плотно зажмурился. Я не мог так. Я не мог это выдержать. — И еще раз извини за оленя, ха-ха…       Я не мог просто уйти. Я не мог это так оставить. — Послушай, — я повернулся к ней, я думал, мое сердце сейчас сгорит. — Если я приду завтра, ты еще будешь тут?       Изэль рассеянно моргнула, ее глаза блестели из-за отражавшегося в них огня или из-за чего-то другого. Ее олень лениво шевельнул ухом. — Прошу, скажи, что будешь тут. Я хотел бы увидеться еще, хоть разок.       Я с нетерпением ждал ответа, и чем дольше она молчала, тем сильнее я терзался. — …Всего один день. Он ведь ничего не решит. Останься, Изэль, — почти взмолился я.       И она ответила. — Хорошо.       Так быстро и воодушевленно домой я никогда не летел, ветра будто подталкивали меня в спину. Чем быстрее кончится сегодня, тем быстрее наступит завтра. Я не страшился пощечин отца, не боялся насмешек брата. Я намеревался узнать, где заканчиваются легенды и начинается правда. Я намеревался снова увидеть Изэль.