Синий китель

      Облачиться в мундир для офицера — все равно что для змеи сбросить кожу. Долго, муторно, поначалу неприятно, но надо. И порой даже хочется. Разумеется, утверждать подобное касательно всех офицеров и змей было бы непростительным обобщением, но сэр Эдвард Пеллью покамест успел надеть только рубашку и жилет, и поэтому ещё мог позволить себе некоторую вольность и образность мысли.       Впрочем, синий парадный китель уже висел готовым на спинке стула, недвусмысленно напоминая о долге перед страной, командой и королем.       Усмехнувшись про себя получившейся расстановке приоритетов, капитан глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, прогоняя неуместную для офицера флота Его Величества язвительность.       День предстоял нервный. «Неутомимый» стоя на рейде в Спитхэде уже третьи сутки. Почти десятилетнее пребывание в резерве частной верфи не прошло для него даром — милейшего Инди едва хватило на то, чтобы гордо доползти до Портсмута, где немедленно осесть на месячный ремонт и долгожданную модификацию. Говоря откровенно, именно что «доползти», хоть и повинен в этом был даже не шквал, настигший корабль в тридцати милях от Дувра, а досадная оплошность молодого капитана, всё-таки зацепившего днищем опасное прибрежное мелководье. Потери, хвала Небесам, ограничились только фальшкилем, и без того державшемся исключительно на честном слове, но плавный ход судна был окончательно и безнадежно нарушен.       В летние месяцы 1792 года, в свете набирающего обороты конфликта с господами французами, было решено переоборудовать неудачно сработанный линеал во фрегат пятого класса, срезав вторую палубу и полностью переустановив пушечное и парусное вооружение. Мастера-корабельщики, получив авансом часть жалованья, немедленно облепили несчастного Инди сверху донизу, сняли износившийся такелаж и бодро принялись приводить будущую грозу морей в наидостойнейший вид. Заменой прогнивших частей корпуса решено было не ограничиваться, установку фальшкиля дополнили обшивкой днища медными листами, заново закрепили все оттяжки и подняли выбеленные солнцем паруса, отчего новоиспеченный фрегат и вовсе начал казаться ожившей сказкой.       Назначение на это чудо было передано сэру Эдварду в Адмиралтействе, когда собственно до личного знакомства с судном оставалось ещё несколько дней.       Портсмут встретил его мутным туманом, снежным дождем и колючей взвесью мороси в холодном январском воздухе, и дивное видение новенького боевого фрегата было, наверное единственным по-настоящему хорошим событием недели. Наверное, именно поэтому Инди так быстро заслужил полную и безоговорочную симпатию капитана. Переход на рейд в Спитхэд был, можно сказать, пробой пера, и «Неутомимый» с достоинством его выдержал, величавым альбатросом замерев между печальным Юстинианом и стареньким шестнадцатипушечным шлюпом, кем-то ласково названным Ромашкой.       Сэр Эдвард повел плечами, ловя привычно-неловкие ощущения от плотной ткани мундира. Руки сами собой потянулись сцепиться за спиной, но было ещё рано.       Слишком рано.       Набор команды, даже частичный, даже просто её пополнение — дело, как на зло, хлопотное и неблагодарное. Более того, ожидались ещё и мальчишки-гардемарины, которые иногда доставляли проблем побольше, нежели самое буйное отделение.       Нашумевшая история с дуэлью трёх мичманов с Юстиниана, известная, кажется, каждой портовой собаке, не прошла мимо и сэра Эдварда, обыкновенно не имеющего привычки собирать моряцкие сплетни. И особенную радость от случившегося доставляло понимание, что самое неоднозначное в оной истории лицо — Горацио Хорнблауэр, если верить полученным от капитана Кина бумагам — теперь находится в его непосредственном подчинении.       Заносчивых юнцов, требующих сатисфакции за каждый косой взгляд в их сторону, капитан Пеллью видел не раз и не два, и удовольствие от подобного зрелища испытывал крайне редко. Более того, был уверен, что глупее способа потерять людей на войне придумать весьма непросто. Дуэль… Да, конечно, какой же удобный способ решения проблем. Впрочем, не стоило судить опрометчиво. Семнадцатилетний юноша — это всегда семнадцатилетний юноша, и Бог весть, что толкнуло его в эту мутную историю.       Наверху отбили шесть склянок утренней вахты, и корабль тихонько загудел, просыпаясь. Отплытие было назначено на завтра. Уже завтра они обогнут остров Уайт и двинутся по Ла-Маншу на запад, чтобы вместе с прочими кораблями присоединиться к блокаде Бискайского залива и отлову продовольственных конвоев дражайших господ французов.       Скольких опять доведётся потерять…       Китель протестующе звякнул пуговицами, как ножом отрезая привычную тупую боль. Наверное, даже при самом горячем желании сэр Эдвард не вспомнил бы всех своих павших. Но занозы, даже безымянные, иногда очень неприятно саднили в сердце.       Ещё минута. Подождать, чтобы мундирная кожа осела и притерлась, а берег, такой размягчающий и чуждый, окончательно остался позади. Теперь море, война и долг. И как же хорошо, что всегда есть море.

***

      Мичманов было пятеро: Мэллори, Кливленд, Хетер, Кеннеди и Хорнблауэр. Фамилии капитан Пеллью постарался запомнить ещё утром, выслушивая доклад первого лейтенанта Экклстона, и теперь на мгновение замер, внимательно всматриваясь в незнакомые лица замерших на опердеке людей. Всего несколько секунд, чтобы оценить на глаз двух мальчишек лет шестнадцати-семнадцати, и трех джентльменов постарше, не моложе двадцати пяти — странный возрастной набор, обычно в гардемарины приходят куда младше. Ну да ладно. Довольно драматических пауз, теперь речь. И ей-Богу, самопредставление — это всегда неловко.       — …ваши праздные дни окончены!       И голодные тоже, причем неизвестно, что воодушевляет больше: переход на полное жалование или перспектива надрать морды глубокоуважаемым соседям с континента.       — Революционное правительство во Франции объявило войну Британии!       Лицо внезапно обжёг непривычно-восторженный взгляд. Русоголовый юноша в центре пятерки мичманов улыбался так счастливо, словно внезапно оказался в Царствии Небесном ещё при жизни. Да и вся команда, кажется, разделяет если не его счастье, то, по крайней мере, воодушевление. Ну и прекрасно.       — …в мире нет силы, способной противостоять мощи Британского флота!       Воистину нет, но Британскому флоту довольно тех, кто пытается. И, к слову, порой неплохо пытается.       — Боже, храни короля!       Палуба откликается громким ответным криком. Вверх взлетают шапки, растрепываются по ветру темные кучеряшки мальчишки-мичмана с темными кругами под глазами на фоне бледнющего усталого лица. Несостоявшийся дуэлянт? Пожалуй.       — Лейтенант Чадд, передайте мистеру Хорнблауэру, чтобы он зашёл ко мне после полудня. И проследите за окончанием погрузки. Лейтенант Экклстон, проверьте и занесите в журнал списки отделений и расписание вахт. Надеюсь, проблем с дисциплиной не возникнет.       — Да, сэр. Очень недружный хор. Но, кажется, офицерский состав покамест производит достойное впечатление. Осталось лично сверить судовые договоры, дождаться доклада лейтенантов и вернуться на берег, чтобы провести на суше последнюю ночь.       А утром отправить письмо Сьюзен и лично — сыну. С твердой надеждой на новую встречу.

***

      Капитанская каюта на юте во время летней модификации также была удостоена лёгкого ремонта, приведшего её в весьма симпатичное для фрегата пятого ранга состояние. Капитан Пеллью не был чужд эстетического чутья, и ещё в первый визит с удовольствием отметил изящную функциональность и умелое использование невеликого, в общем-то, пространства. Даже очень невеликого, говоря откровенно. Особенно радовал откидной письменный стол с несколькими ящиками, обитый ещё ни разу не поцарапанной кожей, на котором в настоящий момент крупной стопкой громоздились договоры, придавленные тяжёлым журналом с матросскими подписями. Капитан сел на жёсткий деревянный стул, глубоко вздохнул и медленно обмакнул перо в прикрученную к столешнице чернильницу.       За делом довольно быстро отбили свое все склянки первой дневной вахты. Новый стюарт, человек, кажется, искренне влюблённый в дело готовки, принес обед, а следом за ним явился мрачный лейтенант Экклстон и в деликатных выражениях попытался донести до капитана мысль, что отделение мистера Симпсона с Юстиниана — это недисциплинированный сброд, который неизвестно какому мичману выдать.       И за какие грехи, — явственно читалось на его хмуром лице.       Стандартную ложку дёгтя капитан Пеллью проглотил, не поморщившись. Запил чаем. А пришедшую следом идею следовало более чем тщательно обдумать. В конце-концов в этом будет своя ирония, отдать людей одного дуэлянта другому.       Лейтенант ушел, но его практически немедленно сменил мысленно назначенный кандидат на заклание, всё ещё бледный и убийственно серьезный. От юноши исходило буквально физически ощутимое напряжение, словно он услышал умозрительную капитанскую метафору и теперь готовился гордо принять нож в грудь.       Ну что же, посмотрим, что из себя представляет гардемарин Горацио Хорнблауэр.       — Мистер Симпсон, как я уверен, вы будете рады услышать, поправится и вернётся к службе, — осторожно начал он, и тут же ощутил, как напряжение за спиной достигло апогея, и к нему прибавился вдобавок нервно буравящий затылок взгляд, — Однако, — сэр Эдвард медленно сложил лист бумаги с рапортом, — Будет вынужден остаться с капитаном Кином на борту Юстиниана.       Резко обернувшись, он успел заметить сдержанную радость в темных глазах, тут же снова принявших невозмутимое выражение.       Неужели всё-таки просто очередной честолюбивый юнец? Горд, что враг останется на умирающей хлипкой посудине? Было бы чрезвычайно обидно. Просто из-за глупой надежды более таковых личностей в команде не иметь.       — Вам следует знать, мистер Хорнблауэр, что я невысокого мнения о тех, кто позволяет другим драться вместо себя.       На посеревшем лице мичмана мелькнуло что-то темное, обиженное и отчаянное, то ли злость, то ли задетая гордость, то ли что-то ещё более неуловимо сложное и неясное.       — Нет, сэр.       Хорошо. Ответ совершенно не к месту, но больше тут нечего сказать в любом случае. Прикрылся уставом, молодец, однако надо бы сперва дослушать продолжение мысли.       — Но я не стану составлять свое мнение с чужих слов. Я сужу о человеке по тому, что вижу, а не по тому, что о нем говорят другие.       Слышишь, мальчик? От тебя, в конце-концов, зависит, что я увижу.       — Да, сэр.       Капитан Пеллью прошёлся по каюте, утихомиривая всколыхнувшиеся мысли. Молодой мичман вызывал неуловимое ощущение столкновения с железным упрямством. Или с упорством, рановато было решать. От чего-то крепла иррациональная уверенность, что этот мальчишка приполз бы на дуэль вопреки всему и вся на свете. Но вот не приполз. Вернее, опоздал.       — При должном командовании эта ситуация никогда бы не возникла, — ещё одна провокационная фраза, больше даже размышление вслух, закономерно следующее из текста бумаг, рапортующих о случившемся. Как обычно — с отголосками безжалостной требовательности, которую капитан Пеллью имел обыкновение проявлять и к себе, и к другим.       — Капитан Кин не при чём, — живо отозвался Хорнблауэр.       Естественно не при чем, как же иначе. Но вот с какой радости ты, мальчик, из-за пустяка полез практически на смерть? Даже честолюбивым гордецам в семнадцать лет полагается ценить жизнь. Что-то тебе этот Симпсон сделал… И, возможно, не только тебе.       — Не ваше дело осуждать или защищать его, — капитан резко оборвал собеседника, втайне довольный высказанным вслух возражением, и ещё более утвердился в мысли дать юноше возможность себя проявить.       — Нет, сэр. Но случившееся было вне его контроля.       Подозрения на упрямство наконец-то обрели под собой почву, отчего сэру Эдварду стало ощутимо легче. Он очень не любил полагаться на безосновательное внутреннее чутье, имеющее свойство порой совершенно невовремя подводить. Однако молодой человек, судя по всему, полагает, что на корабле есть вещи вне капитанской юрисдикции. Напрасно полагает, что только подтверждает предположение о весьма преклонных летах многоуважаемого капитана Кина.       — На борту этого судна нет ничего вне моего контроля, и вам стоит это запомнить.       — Да, сэр, — юноша склонил голову набок, принимая информацию к сведению.       — Англия воюет, мистер Хорнблауэр, и вы уже стоили её флоту двух мичманов. Один ранен, другой убит, — простая констатация факта и холодный взгляд в окно.       За спиной тут же раздался судорожный вздох и натянутый струной голос:       — Никто не скорбит о мистере Клейтоне больше меня, и я возмущен…       Надо же, какое дело.       — Вы возмущены?! — сэр Эдвард повысил голос, прекрасно отдавая себе отчёт, что попросту не позволяет мальчишке окончательно сболтнуть лишнее, — Я не потерплю дерзости, мистер Хорнблауэр. И человеческих потерь по причине удовлетворения тщеславия.       Мичман вздрогнул и устремил пустой взгляд куда-то поверх окна. Быть может, он и не сказал бы ничего… Лишнего. Теперь уже не узнать.       — Пока вы под моим командованием, никаких дальнейших вызовов, это понятно?       — Да, сэр, — быстрый ответ невыразительным тоном.       Всё-таки неведомый Клейтон был ему другом, теперь капитан почти убедил себя в этом. И вряд ли кто-то винил Хорнблауэра в дуэли больше, чем он винил сам себя.       — Очень хорошо.       Разумеется, будет очень неприятно во всем этом деле разочароваться.       — Я узнал от лейтенанта Экклстона, что матросы, бывшие под командованием мистера Симпсона — недисциплинированный сброд, вы согласны?       — Да, сэр, — последовал после секундного раздумья короткий ответ.       — Теперь это ваше отделение.       Недоуменно-недоверчивый взгляд отправленного на смерть героя был капитану Пеллью высшей наградой.       — Мы плывём на бой, мистер Хорнблауэр, и я не могу позволить себе кормить человека, который не тянет свою лямку. Вы сделаете свое дело или ответите за него.       Главное, правильная мотивация, в конце-то концов. Если мальчик справится, это будет ему лучшей школой и вернейшей проверкой.       — Да, сэр, — с вновь скользнувшим упрямством подтвердил молодой мичман.       Наверное, это действительно был неплохой выбор в наличенствующем сборище темных лошадок.       — Вы свободны, мистер Хорнблауэр.       — Есть, сэр.       Юноша вышел из комнаты, аккуратно притворив дверь. А капитан Пеллью вновь сел за стол, и на мгновение сжал пальцами отчего-то занывшие виски. Нет, если он опять примется думать о прошлой и будущей жизни каждого из своих людей, он с ума сойдёт. Четыре года с женой и детьми сыграли нехорошую шутку.       Совершенно нехорошую шутку с капитаном боевого фрегата.       Синий китель ещё не до конца осел на фигуре.