Он носит с собой твоё фото

В отблеске только-только расцветающего на горизонте солнца его силуэт лучился ободком света, а матовые угольные волосы колыхались резко закружившейся метелью, изо дня в день бушующей в этом заснеженном регионе и пускающей белоснежные рукава его меховой шубы по ветру. Метель разыгралась не на шутку, как кошка, кружа между ног всех собравшихся, и опоясывавшая всех тонкими нитями снежного клубка. Сидящий на натренированном и чистокровном коне Капитано выглядел естественно, словно сошедший с картин рыцарь, державшийся в седле бывалым ездоком: благородная ровная осанка, но ни в коем случае не напряженная из-за вероятности выпасть из седла; расправленные плечи и выходящая вперёд грудная клетка, украшенная большим количеством золотых аксельбантов; поднятый подбородок, смотрящий прямо, — всё это приковывало твой взгляд. Его согнутые в локте руки держат поводья, а крепкие бёдра мужчины, которые ты не сможешь обхватить даже двумя руками, уверенно лежат по бокам жеребца. Он смотрит на тебя с улыбкой на устах, которую ты не видишь, и ты кажешься ему ещё милее, когда задираешь голову и щуришься от света и острого ветра, пытаясь разглядеть его. Ты переводишь взгляд на гнедую лошадь, что спокойно ждала команд оседлавшего его мужчины. Снова смотришь на его маску, из-под которой он любовался тобой незримо для остальных присутствующих. Ты, кожей или иными органами чувств, ощущала, как его глаза останавливались на тебе, пока он докладывал последние известия солдатам Фатуи о возможном расположении Сказителя, и его высокий рост позволял уловить твои движения за головами стоящих впереди тебя солдат. Ты встречалась с ним взглядом, и ваш молчаливый обмен оставался секретом для всех. Капитано отрывался от тебя, только чтобы напоследок сказать пару воодушевляющих слов желторотым солдатам, ещё не до конца понимавших, где находятся. Молодые лица полны уважения перед Командиром, и ты замечаешь, как до нелепого много в них сил и решительности, от которых после первой стычки с реальным противником не останется и следа. Прямые брови и пробивающаяся на лицо улыбка каждого из них от нетерпения и безрассудной самоуверенности были одним сплошным, одинаково смазанным потоком лиц тех, кого ты помнила, кого знала, кого отправляла в последний путь и кого уже нет возможности восстановить в памяти. Переводишь взгляд на стоящих поодаль опытных офицеров и замечаешь проседь волос, выглядывающих из-под их фуражек. Нетерпеливый шёпот новеньких бойцов сталкивается со стеной молчания стоящих по другую сторону бывалых вояк. Капитано, по большей части, обращался именно к новобранцам, и единождый взмах руки в сторону молча слушающих его воинов распустил по струнке стоящих солдат, безмолвно отдав приказ выдвигаться в путь. Они отдают честь, оглушив своим выкриком молодых ребят, и смотрят такими глубокими-глубокими бесстрашными глазами, заглядывая прямо в душу. Капитано смотрит на каждого из них, видит усталость и печаль, но вера, вплетенная в их прямо держащиеся спины, направляет их на верный путь. Его поднятая вверх голова провожает их спины, и он мысленно молится Царице, чтобы та даровала им свою милость. Они уходят на миссию, заранее прощаясь с товарищами в случае, если они видят друг друга в последний раз. Испуг от столь нелепых прощаний бросает в холод молодых солдат, заставив затихнуть и по-новому взглянуть на обстановку. Ты не могла понять, привыкла ли ко всему этому… Спокойных дней у Фатуи не было: то миссии, то мелкие поручения по всей стране, когда в дороге находишься дольше, чем на одном месте, постоянные тренировки до ломоты в мышцах, только бы перейти свой предел. Страха оказаться на передовой не было, ты знала, на что шла, с самого начала знала и понимала. — Выдвигаетесь завтра утром. Офицеры встретят вас и проинструктируют на месте. Не лезьте на рожон, держитесь за спинами более опытных. Это ваш первый опыт на передовой, не стоит строить из себя героев и подвергать свой отряд опасности. — На этом всё. Свободны. Капитано заканчивает речь вместе со свистом ветра. Ты отдаёшь честь и со всеми с остальными направляешься в штаб за последними приготовлениями к отбытию, как тебе тут же преграждают дорогу. Знакомая лошадь с тёмной гривой встаёт перед тобой. На улице сизый ветер подметает лежащие покрывала снега, загоняя их тебе в ботинки, и доселе неподвижно стоящая лошадь начинает мотать головой, когда крупинки снега лезут в глаза. Ветер подгоняет тебя в спину, и его резкий порыв почти роняет тебя в чужую выставленную руку. Она обхватывает тебя поперёк талии, без излишних усилий приподнимает над землёй. Потеря поверхности под ногами откликается испугом в руке, которой ты резко ухватилась за обшла́г его мундира. Ты смотришь на него долгие секунды, повиснув на руке, пока ветер снова чуть не сбил тебя наземь. Капитано усаживает тебя перед собой и держит рукой поперёк талии, чтобы ты не упала. — Держись за меня. Ты крепко обхватила его, положив голову на грудь. Лошадь рысью прокладывала вам путь через большие стоги снега, всё дальше унося вас от столицы. Купола Заполярного Дворца как единственные маяки в заснеженном море. Смотри только на них — не потеряешь дорогу и не собьёшься с пути. И только метель могла затмить взор путника, обманывающая так же, как миражи в пустыне. Сколько крови сбившихся с дороги людей мог впитать этот белоснежный снег, слепящий глаза и до сих пор остающийся кристально чистым? От глупых мыслей отвлёк морозный ветер, кусавший щёки, и ты поёжилась от ветряного потока, бившего в лицо, когда лошадь ускорилась, найдя протоптанную тропинку. Капитано накрыл вас обоих меховой шубой, будто специально до этого момента не надевавший её полностью. Стало гораздо теплее. — Здесь открытое пространство, поэтому так ветрено. В лесу будет спокойнее, — наконец, он поделился с тобой, куда вы направляетесь. После этих слов ты спокойно закрыла слезящиеся от ветра глаза. Твоя щека прижималась к его чёрному мундиру, аксельбанты которой неприятно впивались в лицо. Но это не мешало слышать глухое сердцебиение через такой толстый слой одежды. Ты потёрлась щекой, находя лучшее положение, вновь приоткрывая глаза, когда лошадь замедлилась, а голый пейзаж сменился проглядывающимися из-под снега ветками кустарников и деревьями. Ладонь на твоей пояснице поднялась выше, поглаживая лопатки. Капитано прижался маской к твоей голове. Окрики солдатского отряда и свистящий ветер всё ещё отдавались эхом в ушах, потому тишина казалась непривычной для вас обоих, но такой приятной. Лошадь шла медленно вдоль высоких деревьев по узенькой тропинке. То и дело перебегающие тропинку куницы, едва завидев вас, убегали вглубь леса, растормошив каждый куст. Только на первый взгляд кажущийся безмолвный лес на самом деле был полон жизни: всё, как у людей. У самых верхушек деревьев летали птицы, которые то и дело садились на ветки, стряхивая на вас шапки снега. Один шмоток снега упал на черноволосую голову, благо, маска смягчила падение. Капитано тут же заметил твоё волнение. — Всё в порядке. Это всего лишь снег. Мужчина снял перчатку, касаясь твоей разволновавшейся щеки. Потёр её, словно желая согнать краску, обвёл большим пальцем твою бровь, вновь текучим движением укладывая ладонь на твою щеку, согревая. Капитано тёплый, но не горячий: мороз берёт своё. За эти пару месяцев с того момента, как он предложил тебе своё покровительство, он не мог позволить себе многого в отношении тебя. Невзначай коснуться в коридоре твоей кисти, пока он провожает высокопоставленное лицо в свой кабинет; смотреть на тебя, пока никто не видит, на общем собрании; встречаться ночью на арене и журить тебя, что ты снова не спишь (будто ты могла уснуть, зная, что он сейчас там); отправлять короткие письма с дальних мест для тебя, лишь бы вновь не видеть по возвращении, как твои усталые глаза облегченно приоткрываются и оглядывают его на наличие ран; стучаться в твоё окошко комнаты, находящееся на первом этаже обособленно от других, из-за чего он мог без свидетелей наведываться к тебе, чтобы пожелать тебе спокойных сновидений, — всё это ты принимала с благоговейным трепетом. Он приходил к тебе чаще всего среди ночи, когда заканчивал с работой, и сам тотчас же напоминал, что ты вновь не спишь. Никак не мог позволить себе ни разу за день не увидеть тебя, когда он находился не в Натлане, не в Сумеру и даже не в Инадзуме, а всего в шаге от тебя, в другом крыле здания, по уши утонувший в документации. Прости ему маленькую слабость, когда он стучится излишне громко, пугая тебя посреди сна. Он выглядывал твою фигуру в окне, и даже слышные шорохи за ближайшим углом не становились преградой для того, чтобы вновь обвести взглядом черты твоего милого и сонного лица. Ты, укрытая одеялом от заходящего в комнату холодного воздуха, стояла у настежь открытого окна. Капитано снял нижнюю часть маски, чтобы дать себе волю чувствам. Ты видела лишь его губы и тянущиеся к тебе руки. Он протянул руки в комнату, чтобы обнять и зарыться губами в твои взлохмоченные ото сна волосы. Его тело, облачённое в форму Фатуи, пустило холодок по твоему телу. И дрожь пробежала по позвонку, оседая на голых пятках, когда он коснулся губами лба, запечатлевая поцелуй. Капитано оставил поцелуи около роста волос, на виске, поцеловал твою переносицу, и, почувствовав, как ты совсем продрогла, напоследок легко тронул закрытых дрожащих век. Он отстранился, и ты последовала за ним, привставая на цыпочках, но его рост и упирающийся в живот подоконник мешали прижаться ближе. Ты схватила его за висящий у правой груди чёрный кристалл, пока тот совсем не отодвинулся. Капитано удивлённо приоткрыл губы, когда ты сама потянулась к нему, и одеяло безнадёжно спало с одного плеча. Мужчина подошёл ближе, насколько позволяла стена между вами, перетянул одеяло через твою спину и укутал тебя в него, как в кокон. От него не укрылись ни твоё просящее лицо, ни твои недовольно поджатые губы — Капитано заметил каждую твою эмоцию, потому что чувствовал то же самое, но дал себе самому небольшое разрешение лишь взять твою руку, не отпускающую его подвеску, чтобы поцеловать в раскрытую ладонь. — Спокойных и добрых снов, моя дорогая, — с тихим шепотом он оставляет тебя в комнате, прикрыв за собой окно. Всю ночь ты ворочаешься, вспоминаешь холодные от стужи губы и спрашиваешь себя и его, как тут можно уснуть. Ты смеёшься громко и заливисто, распугивая птиц, когда на его плечи снова падает снег. Он снисходительно улыбается, когда ты в порыве чувств утыкаешься в его грудь, жмуря глаза. Ты мотаешь головой, зарываясь поглубже в его шубу, поворачиваешь голову и неожиданно замираешь, теряя все слова. Из маленького нагрудного кармана, слишком маленького, чтобы держать там оружие или документ, из кармана, размером с обычный бумажник, смотрела ты. Твои локоны, твои глаза - это, определенно, была ты, и хоть остальная часть фотографии была закрыта, ты узнала себя. Капитано рассказывает тебе о птицах, которые живут только в этом лесу, привыкших к холодам и погибающих в теплоте, а ты вполуха слушаешь его монолог, не веря тому, что видишь. Тянешь руку к карману и, она замирает в воздухе, когда Капитано, поняв, что ты всё-таки увидела то, что он хотел молча ото всех беречь, ревностно прижимает шубу к левой стороне груди в том самом месте, где находится твоё-его фото. — Мне лишь хотелось иметь возможность всегда любоваться тобой, но я не буду просить прощения, что сделал это без твоего ведома. Ты обнимаешь его так крепко, насколько тебе хватает сил после такого потрясения, и чувствуешь ответные объятия. Слова благодарности, непонятно за что, застревают в глотке, и ты сглатываешь тугой ком. Его голова покоится на твоей, укрывая от снега. Поверь тому, что видишь: он чувствует то же самое.