вымирание

Аукцион Ракузаичи известен тем, что нам нем продают все, что угодно. Жизнь. Смерть. Старость. Молодость. Похоть. Наслаждение. Всего не перечислить. Когда Хакури только учится тому, что должен знать каждый человек из клана Сазанами, он воспринимает это как должное. Но потом судьба совершает роковое пике; он оказывается неудачником без таланта (ложное утверждение), он встречает Ее, а следом — Тихиро, и они оба показывают ему, насколько ошибочно было его мнение, насколько ужасно это мероприятие в своей сути, мерзкое и гадкое, и он только рад положить ему конец. Сначала это кажется недостижимой мечтой, но Тихиро демонстрирует ему, что возможно сделать все, что угодно, если очень сильно захотеть. Он буквально просто протягивает ему руку и указывает вперед, на белый свет, и Хакури вцепляется в него, как в новый смысл своей жизни, потому что Тихиро так сильно напоминает ему Ее, потому что Тихиро — хороший человек, что ради спасения других готов стать злодеем. И Хакури станет им тоже. Ради всех-всех-всех, вроде Нее. Он уничтожает аукцион. Ставит точку в этом пиршестве на чужом счастье. Становится братоубийцей, убивает родителя, берет на душу огромный грех. Семья лишается своей опоры, своего столпа — Хакури знает это, он переживает за детей, но вместе с этим понимает, что совершил верное дело. Лишь пару раз поздно ночью, когда квартира Хинао погружается в сон, он садится на постели и замирает, задерживая дыхание, вслушиваясь в звуки ночной квартиры. Рядом спит Тихиро, дышит едва слышно; в соседней комнате ворочается на постели Шаль, скрипят пружины матраса. На балконе раздается щелчок зажигалки — Сиба тоже не спит. А сам он поднимает голову наверх, на белоснежную кажущуюся огромной луну, и вспоминает, как когда-то давно они вместе с Тенри точно также смотрели на нее и загадывали желание, надеясь, что кто-нибудь их двоих услышит: будь то чудной лунный народец, лунный кролик, или принцесса Кагуя. В детстве легко вериться в сказки и справедливость. Только вырастая, понимаешь, что жизнь весьма нечестная штука. Он вспоминает Тенри. Брата, который так любил медуз такого же яркого голубого цвета, что и луна. Тенри — наивный дурак. Жизнь тоже отнеслась к нему несправедливо; все детство они были близки, а когда Хакури оказался не нужен семье, это что-то в нем переломило. Он начал стараться добиться большего не только ради себя, но и за Хакури тоже, будто компенсируя, и это стремление и стало причиной, по которой его жизнь была яркой, но столь короткой. Тенри умер ни за что, он даже не защитил что-то ценой своей жертвы, не погиб от клинка Тихиро, как благородный боец — его сгубил датенсеки. Смерть Тенри была позором, но хотя бы она принадлежала лишь ему, ни аукциону, ни отцу. Хоть что-то в конце осталось лишь его личным. Так думает Хакури, не зная, жалеет ли он брата или нет. Тогда, в день аукциона, он просто прошел мимо его тела. Даже не взглянул на растерзанный труп, по которому горевал другой старший брат. Маленькая жертва ради жизней сотен тысяч. Так он твердил себе. Наверное, Тихиро это понимал, когда взглянул на него измученным взглядом. Тогда они ничего друг другу не сказали. Смерть — это последнее личное, что есть у каждого человека. И хотя бы его Тенри заслужил, умер ни за что. Глупо, но лучше, чем ради фантомной мечты. Хакури верит в это. А потом он встречает Тенри вновь. «Хисяку», как говорит господин Сиба, очень опасные и хитрые чародеи, которые вот уже четыре года тенью орудуют за спиной у государства. Они способны на многое: обходят барьер, убивают Рокухиро Кунисигэ (и рушат жизнь Тихиро), взламывают за три жалких года защитные печати на футляре «Истинного Удара». Это страшные люди. Ничего удивительного, что они берут назад свое, включая впаянный в плоть датенсеки — ведь это исследование уже умершего человека, точно так же отдавшего жизнь за несбыточные идеалы, которых ему никогда не достичь. Это происходит случайно. По воле случая. Хотя позже Хакури думает — нет, это не случайность, «Хисяку» сталкивают их специально. И вот так простая вылазка по указке Сибы (теперь тот его тренирует, теперь Хакури — верный его ученик, постигающий азы чародейства путями еще более пугающими, чем делали это Сазанами; неужели подобное переживает и Тихиро?) заканчивается тем, что Хакури, забредший вглубь вражеской базы, сталкивается с ее главарем. У этого человека может быть информация о «Хисяку», сухо думает про себя Хакури. Это может помочь Тихиро. А ради этого можно и постараться. Его готовят основательно, это отличные тренировки, пусть и страшные. Все ради результата. Все ради успеха. Он закатывает рукава, готовясь использовать «Погребение», но глава шайки и владелец этого полузаброшенного и разрушающегося под своим возрастом завода на берегу океана вдруг падает на задницу и, отползая назад, визжит: — Меня предупреждали!.. Я знал!.. А потом: — Избавься от него! И указывает рукой на него. Хакури думает, что сейчас против него выйдет здоровенный бугай, которого будет сложно пробить, но можно будет запереть в «Кладовке», где тот будет совершенно беззащитен, как и владелец завода, оставшийся без защитника. Это простая тактика, пусть и не самая приятная. Сам Хакури предпочитает обходиться без использования такой клетки — потому что обычно, как бы иронично это не звучало, оказавшиеся внутри противники начинают соглашаться на переговоры довольно быстро. Их пугает два чародейства, они считают Хакури аномалией, но тому все равно. Пусть считают как хотят. Если он и аномалия, то хотя бы использует свой дар ради Тихиро. Потому Хакури просто ждет появления противника. В темноте доносятся шаги. Топ. Топ. Топ. Тихие, легкие. Это кто-то мелкий и шустрый. Может, его попытаются убить скоростью. Ничего страшного, Хакури все выдержит. Если что, он оставит тут свою голограмму, а сам прыгнет в «Кладовку». Изображению нанести вред нельзя, а он может свободно им управлять. Это сложно, но в этом и есть суть его тренировки — чтобы голова не болела от слишком долгого использования способностей, чтобы мозги не превращались в кашицу. Шаги приближаются, Хакури готовится вытянуть руку, чтобы разнести все здесь в крошку — пусть его «Погребение» не так сильно, как было у Сои, но он на что-то да способен. Фигура начинает мелькать в темноте. Ростом с него. А потом выходит под блеклые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь крышу. И Хакури замирает, чувствуя, как сердце у него пропускает удар. Потому что впереди он видит Тенри. В чистой одежде (больше она не испачкана его же кровью). У него один глаз, а на месте второго — на левой стороне лица — словно ползет уродливая огромная трещина, такая черная, такая неестественная. Как нечто, что не должно существовать вообще. Хакури в ужасе глядит на это, чувствуя, как стынет у него кровь, а когда Тенри вкидывает руку, когда позади него в воздухе появляется фантомная медуза, такая же духовная сила, проявившая себя, как рыбки Тихиро, бросается на него, то он просто меняется местами со своей голограммой, сам уходя в «Кладовку». Это, наверное, мираж. Хакури хочется верить. Но даже иллюзия, не способная быть подверженной к чужому чародейству, видит Тенри. И потому в тот день Хакури трусливо сбегает. На кухне пахнет зеленым чаем; его полно у Хинао, потому она подает его на стол. Одна кружка отходит ему, вторая — господину Сибе. Тот сидит рядом, нога закинута на ногу, и, кажется, будто ничего его не беспокоит, но Хакури знает, что подобная новость ему тоже по крайней мере неприятна — потому что Сиба сражался с Тенри, Сиба присутствовал при его смерти, и пусть не он нанес финальный удар (пусть этого вообще не сделал никто), это не может не обескураживать. А если даже старый закаленный боец обеспокоен, то это само собой повод начать бояться. Потому что Хакури слышал о войне от отца — когда они были маленькими с Тенри, тот обтекаемо рассказывал об ужасах, что тогда происходили. Рассказывали и другие бойцы клана, что застали это ужасное время. Даже Соя, немного — ему было тогда всего пять или шесть, потому войну он помнил обрывками, но мог рассказать о удушающем чувстве страха, когда не знаешь, чего ждать от завтрашнего дня. Даже Соя… Хакури аккуратно берет чашку с чаем в руки. Пахнет молоком. Тенри нравился молочный улун тоже; он всегда шутил, что такое могут любить только те, кто в прошлой жизни был кошкой. Вот уж ирония, у кошек девять жизней, и у Тенри, выходит, тоже. Потому что немыслимо, чтобы кто-то вернулся после смерти. Чтобы кто-то нарушил естественный ход вещей. Нельзя вернуть то, что взяла земля. Хакури вспоминается увиденный им фантом. Запавший глаз с черным белком. Растрепанные волосы. Трещину на лице. Как умирающий фрагмент величия Сазанами — некогда страшной семьи, но теперь просто доживающей свои последние дни. И он, ее последний талантливейший боец — теперь не более, чем марионетка в руках врага, послушная кукла. И это так злит!.. Глупо, конечно, винить «Хисяку», когда сам ты участвуешь в разгроме своей семьи. Но между справедливостью, тихим забвением и таким гадким посмертием есть огромная разница. Может, это наследие в нем играет, кровь Сазанами — ведь Тенри был его братом, и теперь нечто, что принадлежало ему, находится в чужих руках… Плохо так думать, но… — Вы когда-нибудь такое видели? Сиба отхлебывает чая. Улыбается краешком рта. — Во время войны, ты имеешь в виду? — Наверное. Хотя я говорю в общем. Но во время войны такой порочной магии самое место. — Но мы с тобой и сами видели, как твой отец, что должен был умереть, держался благодаря магическому клинку, — Сиба ставит стакан на подставку и вздыхает. — Поверь, чего я тогда только не видел. — Его ведь… можно… Что? Освободить? — … убить? Тенри уже мертв. Нельзя воскресить умершего. Отец продержался так долго лишь благодаря магическому клинку, но он был жив на момент, когда взял его в руки, это иное. Но Тихиро сказал, что Тенри разорвало изнутри, Хакури сам видел его труп, сам видел вырванный из глазницы глаз… И сейчас — пустое веко. А там — пустота. Как и душа. Потому что души у Тенри больше нет, он — мертвец. — Зависит от того, какое это «воскрешение», — Сиба трясет головой, после чего тянется к карману. Потом замирает, явно передумывая курить. — Если это просто манипуляция плотью, то ничего его не убьет. Он будет двигаться, даже если мы разделим его на кусочки. Но если это «реанимация»… Я говорю, естественно, образными терминами, то в этом случае убить его вполне можно. — И в чем разница? — Я бы сказал, что в душе, но души не существует. Сиба недобро ухмыляется. — В том, осталась ли в теле личность. Мозг, как ни крути, напоминает жесткий диск. Чародейство позволяет преодолеть все разумные ограничения. Если они использовали первый способ, то Тенри — это просто мясная кукла. Если второй, то, скорее всего, в нем осталось что-то от твоего брата. Послушай, Хакури… — от пристального взгляда себе в глаза Хакури вздрагивает. — Ты одолел своего старшего брата, но тот истязал тебя все эти годы. Это одно. С Тенри так не будет. — Да ладно Вам, я стал причиной падения своей семьи, думаете, повторное убийство брата меня заденет? В ответ Сиба только категорично фыркает, явно не веря подобной убежденности, и Хакури вдруг пугается, что, пожалуй, он прав. После этого начинается «охота». Сиба относится к этому философски. Он полагает, что это поможет Хакури закалиться еще сильнее, тренировка битвы одного «Погребения» против другого, неопытный пользователь против чародея, что владел этой техникой всю свою жизнь. Хакури не знает, что об этом думать, но, наверное, благодарность. Сиба жесток, но ему есть дело. Плюс он все же беспокоится о Хакури в своей странной манере, в которой явно тренировал Тихиро. А если это поставит их на один уровень, то можно и потерпеть. Но Тенри… Кто бы из «Хисяку» не следил за их первой встречей, он явно решил продолжить наблюдать. Может, это попытка добраться до Тихиро? Если сломается Хакури, то тому будет сложнее. Если он умрет, то Тихиро будет винить себя. Нельзя позволить этому случиться. Тихиро и так постоянно ломает себя, чтобы собрать вновь, и если Хакури навязался к нему, то нужно постараться действовать до конца. И потому в скором времени он встречает Тенри вновь, когда тот выскакивает на него из темноты лишь с одной целью — убить. Их бой довольно короток: они обмениваются парой ударов, Тенри пытается уничтожить ему голову «Погребением», но вместо этого атакует голограмму. Хакури вновь прячется внутри «Кладовки», но в этот раз он не сбегает — стоит рядом с братом, пока тот, как глупая кукла, пытается его ударить. Это выглядит смешно. Это выглядит грустно. Хакури будто наблюдает за уродливой марионеткой, что копирует движения брата, и от этого так противно и тошно. Тенри заслужил хорошей смерти. Тенри заслужил закрыть глаза и уснуть навсегда, забыв о долге и аукционе. Тенри… … Тенри не заслужил ничего из этого. Смерть ради сломанной двери. Отец не мог использовать «Погребение», остальные «Тоу» не знали, что защищают по сути пустоту. Значит, ее сломал Соя. Хакури гадает, ощутил бы тот укол вины за гибель брата. Хотя, Сое наверняка было наплевать. Он, как и все они, был одержим идеей чего-то недостижимого, просто так получилось, что ему нравилось мучить Хакури. Может, тоже из соображений, что это как-то да поможет… Или он просто вымещал на нем свое неудовлетворение. Эти ответы не будут получены уже никогда. — Тенри, — зовет его Хакури. Голограмма повторяет за ним. Мертвец не отзывается, ему все равно. Смерть поглотила его душу и пожала последние частички разума. Значит ли это, что тело — лишь марионетка? Бедный Тенри. Если бы он выжил, Хакури сумел бы переубедить его принять новый строй. Другой старший брат тоже бы согласился, вместе они бы сумели его начать новую жизнь. Ах, если бы он только не умер. Может, потерял бы глаз и руку, но остался бы жив. Жизнь — благословение, самое ценное. Хакури знает это, потому что в свое время это демонстрирует ему Она, потеряв волю к ней, утратив понимание собственной ценности. Если бы перед Хакури стоял Соя, было бы проще. Нет… Наверное, перед Соей он содрогнулся бы тоже. — Брат, — зовет его Хакури. Голограмма повторяет за ним. И в движении Тенри происходит промедление. Его почти не видно, но Хакури чувствует, как следующий удар словно бьет с задержкой, словно по руке проходит судорога. Стороннему зрителю это может быть незаметно, но он чувствует — и потому быстро меняется со своей голограммой местами, а потом касается руки Тенри. Регистрация в «Кладовке» завершена, и следующий удар брата приземляется на белую площадку посреди всепоглощающей пустоты. Хакури материализуется перед ним в виде проекции, смотрит на брата, как тот мечется, будто запертый зверь. Он хочет сказать что-то еще, крикнуть, но не находит нужных слов, и потому просто растерянно наблюдает за Тенри. Потом вздыхает и закрывает глаза. Голограмма тает в воздухе. — Я не думаю, что это была намеренная ловушка. Они вновь сидят у Хинао, вновь перед ними чай, но в этот раз Сиба подливает себе в кружку алкоголь. Хакури лишь с вежливым любопытством наблюдает за тем, как человек перед ним пьет невозможную смесь водки и матти, потом поднимает глаза и склоняет голову набок. — Почему Вы так думаете? — Ну, во-первых, это явно все эксперимент… Я думаю, этот чародей больше развлекается. Вряд ли твой брат им реально нужен, но в качестве опыта — может быть. Возможно, они восстановили тело и смотрят на то, как вживленный датенсеки реагирует с остатками личности, — Сиба задумчиво стучит пальцем по нижней губе. — Что-то вроде проверки, можно ли обеспечить себе бессмертие таким способом. Потому они ждали, что ты попытаешься выйти на контакт с ним, но это просто наблюдение, они не преследует конкретного результата тебе навредить. Им интересно развитие Тенри. — Но зачем?.. — Много кто хочет обрести вечную жизнь. Если датенсеки позволит избавиться от смерти, то это многое изменит. Может, они хотят этого для себя. Может, им нужно, чтобы марионетка проявила личность, и тогда они поймут, что умершего человека можно «вернуть» таким способом. Знаешь ли… — Сиба наклоняется к Хакури, и его дыхание обдает ему ухо. — Есть еще один человек, умерший подобно твоему брату. Мой приятель из «Камунаби» сказал, что его останки забрали они. Но я никогда не видел труп, как и сам Азами. А с учетом, что среди правительства сто процентов есть крот, а этот тип и создал тот камень, который убил твоего брата… Понимаешь, к чему я? Вернуть утраченного безумца, что создал столь опасное оружие. Вынудить его повторить свой эксперимент. — Плюс мы не знаем, насколько конкретная цель у этого эксперимента. Может, им нужна не полная личность, а марионетка с нужными умениями. Души нет, но есть воспоминания. Опять же, это просто спекуляции. Давай начистоту, если им действительно нужно вернуть Содзе, тот потребуется им покорным, в своем нормальном состоянии тот весьма непредсказуем… — … или вернуть отца Тихиро. Как послушную марионетку со страшным знанием. Когда Хакури это произносит, он чувствует, как капля пота падает с его лица вниз. Он поднимает напуганные глаза на Сибу, но тот лишь пожимает плечами с видом, что в этом нет ничего поразительного. Что он не удивлен и ждет этого, но, как он и сказал, это лишь спекуляции. Возможно, возвращать никого и не нужно. Он опускает глаза вниз. — Что ж, надеюсь, если твой Тенри и проявит память, то вместе с личностью. Это лишит нас стольких проблем… Хакури согласен на все сто. Он приходит к брату вечерами; не говорит никому, даже Тихиро. Ложится в постель, закрывает глаза, а в «Кладовке» появляется его голограмма; она наблюдает за Тенри, как тот продолжает метаться, не реагируя больше на слова, и Хакури не знает, радоваться ему или нет. С одной стороны, пусть лучше это обесчещенная воскрешением плоть. С другой — он бы хотел поговорит с братом. Тенри слепо верил в мотто семьи Сазанами, но они были очень близки в детстве, ближе, чем с Соей — потому что у них была разница всего лишь в год, потому что они не помнили матери, которую помнил Соя. Порой Хакури спрашивает: — Ты узнаешь меня? Или: — Ты помнишь, как мы вместе смотрели на медуз в аквариуме? Но Тенри не реагирует. Вопросы становятся жестче, грубее. Ты помнишь меня? Любил ли ты когда-нибудь меня, Тенри? Почему ты никогда не помогал мне, когда Соя издевался надо мной? Почему все оставили меня, даже ты, хотя ты обещал всегда мне помогать? Почему ты все равно старался ради меня и себя, хотя бросил меня? Ты помнишь день своей смерти? Ты знал, что вы с Тихиро так похожи? Если бы тебе дали второй шанс, ты бы возродил аукцион? Или бы наконец перестал быть придурком и согласился пожить мирной жизнью? Ты знал, что я по тебе скучаю? Но марионетка устает. Наверное, она работает от ауры, и в какой-то момент Тенри просто оседает на пол и смотрит в пустоту, и Хакури решает рискнуть. Он меняется местами с голограммой, чтобы Тихиро ничего не заметил, а сам ступает на холодный белый пол собственного подпространства. Тенри поднимает взгляд на него, но в нем нет ни единой мысли, ему все равно. Он и правда лишь кривое отражение, лишь выдернутая из посмертия тень. Некоторое время Хакури смотрит на него сверху вниз. Слова слетают с его губ непроизвольно: — Ты знаешь, когда я увидел твой труп, я почувствовал злорадное облегчение. Марионетке все равно, она просто безучастно смотрит в ответ. — Когда я думал о том, что мне придется выступить против своей семьи, я испугался. Потому что несмотря ни на что я все же питал к вам слабость. Но Тихиро помог мне осознать, что это глупо. Он может что угодно говорить, но я знаю, что он пожертвовал всем ради счастья других, все ради находки мечей. И я тоже решил избавиться от всего. Как обрезать наконец пуповину. Короткое молчание. — Думаю, это и есть мое призвание. Каждый считает себя главным героем собственной истории. Я не такой. Тихиро тоже — его просто вынудили встать на этот путь. Но я помогу ему его пройти. Потому что идти мне все равно некуда, меня никто больше не ждет. Семьи больше нет. — Я смирился с тем, что придется убить отца. Что придется убить Сою. Но с тобой было сложнее всего. Я не хотел тебя убивать, потому что я знал, что ты не плохой человек, просто глупый и наивный. Но мне повезло, потому что ты решил использовать датенсеки и пожертвовал собой… Даже Тихиро тебя не убил. И ради чего ты умер?.. Ради чертовой разбитой двери! Словно поддавшись его гневу, где-то в пустоте трескается белый камень. — Зачем ты на это согласился?.. Уже нет смысла спрашивать. Хакури раздраженно поджимает губы. — Мы ведь могли поговорить. Я мог бы переубедить тебя. Ты бы зажил нормальной новой жизнью. Но ты… Он так крепко сжимает кулак, что на коже остаются кровавые полумесяцы. — Если бы ты не вернулся, мне было бы намного проще!.. Почему ты не умер? Лучше бы Тенри так и остался трупом. Лучше бы его тело оказалось погребено под руинами аукционного дома, вместе с отцом и всем наследием Сазанами. Тогда Хакури сумел бы вступить в новую жизнь свободно и без сожалений. Но теперь он смотрит на оживленный труп родного брата, который продолжает это унизительное существование в облике чужого инструмента, и от этого так тошно. Тенри этого не заслужил. Он дурак, конечно, но это слишком ужасная судьба. Обессиленный собственной злобой, он просто садится рядом и утыкается лицом в ладони. Это так бессмысленно. Он болтает с трупом собственного брата, который никогда его не узнает. Стоило убить его сразу, а он, дурак, цепляется за сантименты… Хорошо, что об этом знает только Сиба-сан. Тихиро бы такое не понравилось. Но Тихиро на самом деле добрый. Он бы не одобрил, но понял. — Вот как… Хакури вздрагивает. В этот раз голос принадлежит не ему. Он резко поднимает голову, но Тенри — это точно Тенри — просто смотрит вниз. Из пустой глазницы, где когда-то был глаз, течет алая слеза. — Я так устал, — произносит тот, и Хакури не может вымолвить ни слова. — Я не знаю, мертв я или жив… Слышу голоса, но не могу сказать, реальны ли они. Я все иду вперед, ведомый пламенем в моем сердце… Я не знаю, кто его поселил… Может… — Человек с пламенем на руке? — Да… «Хисяку»… — Я увидел тебя и словно бы обезумел. Все мысли исчезли. Я пытался убить тебя, но ты ушел. Так же элегантно, как уходил от нападающих отец, — рот Тенри кривится в ухмылке. — Все же он был прав. Мы и правда особенные. Но ты — больше всех. — Это лишь две способности. Не магия делает человека особенным — а сам он. — Глупость, — возражает Тенри и трясет головой. — В мире так мало чародеев с двумя дарами. Да, согласен Хакури, это глупость. Но потому что не будь у него таланта к чародейству, это бы не изменило его нутра, его сущности. Истока. Тихиро принял его, когда он был слабаком. Теперь Хакури может ему помочь, но их отношения ничуть не изменились. Тихиро, даже не будучи уверенным, что Хакури что-то может, все равно доверился ему, оставив разбираться с Соей. Тихиро всегда смотрит не на оболочку, но вглубь, в самую душу. Наверное, это потому, что он кузнец. Он знает, что ценна не наружность, но то, что сокрыто внутри. Чем крепче стержень, тем лучше. Хакури будет вечно ему благодарен. — Значит, только за это ты бы меня ценил? — холодно отзывается он. — Только за способности? Ну конечно. А я думал, мы братья. Что ты ценишь меня за то, что мы близки. Что ж, поздравляю. Теперь твой старший брат идеален. Доволен? Тенри не отвечает, но поднимает голову. Кровь продолжает течь из его пустой глазницы. — В итоге, все, что нам остается — только сожалеть. Только сожалеть. Но Хакури не может долго злиться. Семья, братья, отец — все это ломало его изнутри долгие несколько лет от признания бездарным и до встречи с Ней. Он ненавидит их. Но он понимает, что они всего лишь продукты одной и той же среды. В конце концов даже отец признал его, пусть и в последнюю секунду своей жизни. Это было так глупо. Так глупо… Но так приятно. И он знает, что Тенри тоже так думает. Он отдаст свою жизнь ради семьи, потому что тогда отец взглянет на него и улыбнется. Ну, в их мыслях. Сазанами Кьера мертв окончательно и бесповоротно. В отличие от Тенри. — Ты думаешь, я плохой человек? Что я заслужил это? Да, думает Хакури. Мы оба плохие люди. На устах Тенри дрожит подобие улыбки. — Ты прав… Я так устал… Но я не могу отдохнуть… Что-то зовет, заставляет идти вперед… Он тянет руку, дрожащую, по которой тоже ползут черные трещины, и, невольно, Хакури хватается за нее. Холодная, рука мертвеца. Но ему кажется, что кровавая слеза будто становится прозрачней немного, будто в ней угадывается слеза обычная, и он дергает Тенри за руку на себя, вцепляясь руками в одежду, и Тенри, словно его отражение, поступает аналогично. Так они и сидят вместе, два потерянных сына умершей семьи. Живой и мертвый. Солнце и луна. Брат дышит ему в шею. Его дыхание едва ощущается. Холодное. Тенри всегда нравились медузы, живущие в темных глубинах морей. А Хакури — насекомые, живущие под солнечным светом. — Я помогу тебе отдохнуть, — произносит он. Тихиро зарегистрирован в «Кладовке», и его чудесный клинок — вместе с ним. Нет ничего проще, чем призвать его сюда, тем более, что Тихиро доверяет Хакури, он не хранит меч рядом с постелью, а оставляет в шкафу. Когда рукоятка катаны ложится в руку, он чувствует странное ощущение, будто держит в руках нечто святое, нечто недопустимое такому простому человеку, как он. Шесть таких мечей закончили войну. Он видел кошмар, устроенный шестым. Тихиро, как и шестеро избранных, несет волю Рокухиро Кунисигэ. Интересно, почувствовал ли что-то Тихиро, когда Хакури сжал рукоять? Тенри стоит перед ним, опустив голову низко-низко. Хакури советуется с Сибой (даром, что тот все равно не спит), и потому знает, куда ему бить. Обезглавливание тут не поможет. Сосредоточение духовной энергии всегда находится в пупке. Если пробить его… Тем более магическим мечом… Но Тенри — это не «настоящий» Тенри. Лишь отголосок его воспоминаний. Сейчас Хакури просто добьет его память. Не стоит переживать. Он неуверенно смотрит на обнаженный клинок в руке, потом — на брата. Садится перед ним на колени, и тот поднимает взгляд в ответ, уставший — даже с черным белком видно, насколько измученное у него лицо. Смерть — это нечто личное. И Тенри был лишен даже ее. Все во славу других. Хакури тянет руку, кладет пальцы на загривок брата и тянет к себе, и они вновь обнимаются. Это обманка, напоминает он себе. Настоящий Тенри уже мертв. Это — лишь отпечаток памяти, как воспроизведенная пластинка. Она может сколько угодно петь голосами известных людей, но, если они мертвы, это их не вернет. Тенри тоже уже давно мертв. Это — лишь фантом. Потому с ним можно побыть откровенным. Хакури утыкается носом ему в плечо, ему вспоминается, как вдвоем они ходили смотреть на медуз. Как стояли за стеклом в океанариуме, а там, освещенные лампами, плавали огромные красавицы, больше напоминающие призраков в вуали. Эти моменты исчезнут, рассыплются на звездную пыль. Чего-то уже не вернуть. Старшие братья должны помогать младшим и вести их на истинный путь. Соя провалился. Хакури… пожалуй, тоже. Всю ношу на себя взял Тенри, стараясь ради пустых идеалов. А потом над его смертью поглумились тоже. — Я буду скучать, — шепотом произносит он, а потом на ладони льется теплая кровь. В последние мгновения ему кажется, что Тенри улыбается. — Обними меня, старший брат. Этот эксперимент «Хисяку» окажется провальным.