кровь гуще воды

Все начинается в тот момент, когда один из противников — Тихиро обозначает его, как одного из «Хисяку», хотя потом они с Сибой размышляют, что это либо новобранец, либо мясо на убой, уж больно неосторожно он действует — использует «Погребение». Сначала Хакури думает, что это кто-то из родственников, кто покинул семью, один из ренегатов. Очевидно, что такие появятся; вряд ли семья вообще долго продержится с учетом, что из главной линии наследования остался лишь сам Хакури, «Кладовка» была утрачена навсегда, а отец умер, утащив за собой на тот свет весь аукцион. Но используемое «Погребение» очень мощно, на пару тому, что он видел у «Тоу», а он помнит, что дальние родственники не обладают настолько разрушительным потенциалом — но он никогда не видел человека, использовавшего его. Это не член клана. Что-то тут определенно не так. Потом Тихиро рассказывает, что видел одинаковую способность у двух чародеев из «Хисяку», что-то связанное с растениями, и Сиба предполагает одно: каким-то образом они делят свои силы через татуировки. Потому они настолько могущественны, потому с ними считаются. Им не нужен талант или аномалия в генах, как у Хакури, чтобы владеть несколькими способностями — они взломали систему и подчинили ее, прогнули под свои нужды. Это очень опасно; и опасно еще то, что теоретический Сазанами, который вступил в организацию, может обладать таким же скрытым талантом к «Кладовке». Да, Хакури тратил почти всю свою энергию на ее поддержание в детстве, отчего не мог использовать «Погребение». Но это не значит, что не могла случиться зеркальная ситуация. Тогда Сиба произносит: — Не беспокойтесь. Я поищу в этом направлении. А спустя полмесяца приносит им весточку о месте, которое может их заинтересовать. Оно находится далеко, в нескольких днях пути от любого крупного города; Хакури не знает, каким образом Сибе удалось достать сведения об этом змеином логове, но, судя по тому, насколько уставшим и вымотанным он выглядит, он занимался этим делом вплотную очень и очень долго. Возможно, в деле участвовала Хинао… Но он не спрашивает, просто боится. На месте Тихиро оборачивается к нему и просит подождать тут, потому что Тихиро тоже очень сильно беспокоится за Сибу, но тот устало вздыхает, хрустит шеей и поднимается на ноги, бормоча себе под нос: — Ну куда я вас двоих брошу? Весь отдых потом. Здание, в которое они проникают, напоминает брошенный завод; оно выглядит необитаемым, но Хакури подмечает свежие окурки, следы в пыли, настолько малозаметные детали, что любой зевака ни за что не распознает в них наличие тут чужого присутствия. Несколько этажей холодного бетона выглядят не очень дружелюбно, и потому на пороге (после того, как Сиба удостоверяется, что вокруг нет никаких магических барьеров, и никто их не засечет) мужчина резко оборачивается назад и выжидающе смотрит на них двоих, после чего серьезным голосом произносит: — Птичка напела, что в этой области видели светловолосого юношу с типичной для Сазанами косицей. Не факт, что он тут, но тут наверняка будет что-то, что на него укажет. Посмотрим, Хакури, будет ли это кто-то из твоих ближайших родственников или нет. Но готовься к худшему, — Сиба переводит взгляд на Тихиро. — Ты говорил, что тот парень, которого ты атаковал, даже не почесался после того, как ты пробил ему насквозь грудь? Тихиро просто качает головой, и Сиба вздыхает, разводя руки. — Вот о чем я и говорю. Если это будет какая-то дрянь вроде твоего младшего брата, возвращенного к жизни… — Я разберусь с этим. Тихиро опережает Хакури и сурово смотрит Сибе в глаза, в ответ на что тот только усмехается и кивает. О, Тихиро хорошо понимает, насколько это болезненная тема… Мысль о том, что тут может оказаться оживленный Тенри, используемый «Хисяку» словно батарейка для их нужд… невыносима. Потому, когда они разделяются, и Сиба уходит на верхние этажи, а сами они вдвоем отправляются вниз, в подвальные помещения, Хакури нагоняет Тихиро и хватает его за руку, крепко, после чего тихим голосом шепчет: — Спасибо. Тихиро улыбается ему одним взглядом. — Не переживай. Думаю, это кто-то из дальних родственников. — Но такая сила!.. — Может, они смогли стабилизировать датенсеки… Тогда даже маленький талант покажется огромной силищей. Они оба сглатывают. Использование небесного камня — последнее, что им нужно, лучше уж воскрешенный Тенри. Потому что от датенсеки проблем не наберешься в будущем, ну а Тенри… Тенри только один. Но Хакури бы хотелось избежать всех вариантов. Пусть это будет какая-то аномалия, связанная с татуировкой, ну пожалуйста. Он без проблем убьет кого-то из родственников ради благого дела, но братья всегда были для него больной темой, и касаться ее еще раз он совершенно не хочет. Они спускаются по узким темным лестницам все ниже и ниже, в места, где начинает вонять плесенью. Света становится меньше, но они крадутся вперед, словно кошки, лишь бы найти того самого Сазанами, лишь бы припереть его к стенке и узнать, какого черта тут творится. И поиски вознаграждаются: в какой-то момент они достигают одной из обледеневших дверей, которую с трудом вскрывают и пробираются внутрь. На удивление, внутри очень светло — лампы светят во всю силу, плюс, как видит Хакури, сюда можно было попасть через другой вход, словно въезд для машин. Наверное, здесь когда-то давно загружали товар, а сюда ведет подземный тоннель. Они с Тихиро осматриваются по сторонам, а потом осторожно ступают внутрь, рассматривая помещение. Здесь морозно, холоднее, чем на улице; пространство напоминает один большой холодильник, и судя по тихому гулу, тут действительно работает таковой. Белые стерильные стены, никакой техники, ничего, где можно было бы поискать информацию — видимо, все это в соседней комнате. Но одно здесь точно выделяется — двенадцать ровных прямоугольных плит, лежащих на полу, к которым тянутся толстые провода от стен. Вместе с Тихиро они осторожно осматривают эти непонятные возвышения: на каждом высечен номер и еще какие-то обозначения, понять которые они не в силах, кроме, пожалуй, одного — «провал» или «успех» (и провалов тут гораздо больше), но под ними что-то есть… Словно это не просто плиты, а крышки над чем-то. Когда Хакури озвучивает это предположение Тихиро, тот опасливо озирается назад, но потом вновь смотрит на него. Поддевает самую первую плиту ногой. — Поднимем? — Надо… Но вдруг поднимется сигнализация? Я бы не хотел подставлять Сибу-сана тем, что мы спугнем всех тут раньше срока. И раньше, чем мы найдем хоть какую-то информацию! Тихиро задумывается. Потом ударяет пальцем по рукоятке меча. — Не беспокойся. Если что — разберемся. Тем более ты сам видишь, что это место им важно. Если они его уничтожат, чтобы нам не досталось, то им тоже придется несладко. — Мне бы твою уверенность! — Плюс Сиба может телепортировать тебя к важному предмету до того, как его уничтожат, мы спрячем его в твоей «Кладовке», а потом рассмотрим. Ну да… Они либо найдут нечто важное и стащат его, либо не найдут ничего, потому что оно будет уничтожено, и они не узнают, что оно, собственно, было важным. Хакури обреченно вздыхает, и вместе с Тихиро они подцепляют самую первую плиту, на которой выведено «провал». Кажется, та весит килограмм пятьдесят, не меньше. А может, даже больше. Он не успевает обдумать эту мысль, потому что они спихивают плиту в сторону и замирают, прислушиваясь — но никакой реакции не следует. А потом смотрят вниз, отчего Хакури следом передергивает, но он даже не знает, почему. Выросший в семье Сазанами, он привык видеть трупы и людей, больше их напоминающие. И тут… то же самое. Первым делом в нос ударяет слабый сладковатый запах гнили. То, что находится в гробу, напоминает труп, погруженный в воду, на который надет непонятный шлем, к которому подключены те самые провода; они же грубо впаяны прямо в кожу. Но тело иссохшее. Интересно, давно ли умер этот человек… Из одежды на нем только холщовые штаны. Но взгляд Хакури (как и Тихиро) моментально цепляется за другую деталь — татуировку пламени на руке, обведенную линией, словно кругом. Провал. Этот человек мертв. Они смотрят друг на друга. — Думаешь, как «успех» они пометили тех, кто еще жив?.. — Мы должны проверить, — севшим голосом бормочет Тихиро. Ему явно не по себе от увиденного. В конце концов, Тихиро нормальный человек. Это Хакури привык к обесцениванию жизни. Вдвоем они возвращают крышку на место, чтобы в случае чего никто не заметил открытия, а потом следуют к монолиту, на котором обозначен «успех». Точно так же открывают его, и внутри и правда оказывается человек, еще живой — но на грани. Его тело иссохло, а конечности больше напоминают тонкие ветки, чем руки. И вновь этот шлем, вновь эта татуировка. Но Хакури смотрит на тело внизу, прикладывает руку к груди — сердце едва бьется — и понимает, что человек перед ним — не жилец. Если они вытащат его отсюда, то протянет он совсем недолго. А они не добрые самаритяне, чтобы помогать каждому встречному. Но так думает Хакури. Тихиро же — нет. Тихиро нельзя знать об этом… Потому, когда он не смотрит, Хакури прикладывает руку к груди вновь и использует «Погребение» — наносит удар прямо в сердце, останавливая его, даруя милосердную смерть, после чего поднимает взгляд на друга и качает головой. Незачем тому знать о таком, незачем тратить нервы на людей, что могли быть союзниками «Хисяку», но очутились в этих гробах. У Тихиро и не без этого проблем выше крыши. — Он умер недавно… Врать — нехорошо. Но ложь во благо, как концепт, существует не просто так. Крышка ничуть не меняется. Там все еще значится «успех». Видимо, ее меняют вручную, это не чародейство. Во взгляде Тихиро мгновенно заметна печаль. — Ох… — Давай проверим остальных выживших. И они и правда проверяют; следующий человек умирает совсем незадолго до их прихода даже без милости Хакури, а кроме него тут остается лишь одна крышка, на которой указан «успех». Скорее всего, предполагает Хакури, когда они возвращают монолит на место, теория Сибы-сана права. Или дело не в теории, а все творящееся вокруг — эксперимент по тому, может ли человек использовать чародейство другого, но мало кто захочет добровольно отдать свои силы. Вот они и развлекаются. Внезапно, ему становится очень страшно, и даже версия про ожившего Тенри не кажется больше столь ужасающей. Что, если в последнем гробу скрывается… Кто-то из семьи. После аукциона проходит не так много времени… Может, ему не придется убивать его. Но он готов. Если что — попросит Тихиро, а тот ему поможет. Иронично, что в итоге Хакури так и остается верен жадности клана Сазанами — он без труда убивает незнакомца, но если увидит кого-то из семьи, то замнется, ведь это его семья, нечто, что принадлежало ему. Это так эгоистично. Но что он может сделать? Тяжело порвать такую связь окончательно. Вдвоем они подцепляют крышку и отодвигают. Человек внутри… жив. И он намного живее, чем предыдущие, потому что, пусть и отощавший, он все еще напоминает человека в принципе. Такого можно спасти, вздыхает про себя Хакури с облегчением, они переглядываются с Тихиро, и он видит, как тот едва заметно улыбается, тоже обрадованный, что удастся сегодня вытащить из ловушки хоть кого-то. Вдвоем они по-быстрому отсоединяют все трубки, а потом настает момент самый важный — шлем. Приходится частично вытащить человека на сухую поверхность, Хакури садится на колени перед неизвестным, пока осторожно расправляется со всеми зажимами. Шлем с шипением раскрывается, словно бутон, а внутри… Первое желание Хакури — заорать. Потом — использовать «Погребение», чтобы превратить это лицо в кашу. Но он сдерживает себя от всего, просто не в силах вдохнуть вновь. Потому что прямо сейчас в руках он баюкал голову собственного старшего брата. Соя. Мощное «Погребение». Оставленный Хакури на земле брат, так и не добитый. Стоило прикончить его тогда, а Хакури не захотел марать руки… Он отвлекается от мыслей, когда на плечо ему ложится рука. Тихиро стоит над ним, крепко сжимая пальцы, по взгляду легко понять, что он беспокоится. Он явно хочет что-то сказать, но не находится с нужными словами, и Хакури отлично может его понять — но даже такого жеста хватает, чтобы немного привести себя в чувства, и потому он вновь опускает глаза вниз, чтобы взглянуть в лицо собственному страху — и родному брату. Давно он не видел Сою столь крепко спящим. Выглядит брат худо — нет, не так даже, он просто отвратительно выглядит. Под носом, на губах и подбородке заметны уже высохшие следы крови, и Хакури понимает, что это был не тонкий ручеек, а сильная струя, если оно окрасило кожу так. Он ведет пальцами по лицу брата, по расплетенным косичкам. Больше всего сейчас ему хочется вцепиться пальцами в глотку Сои и придушить его, чтобы отомстить за все, что было, но Хакури понимает, насколько бессмысленно сейчас быть настолько жестоким. Да, Соя злодей его жизни. Но в данной конкретной ситуации его тоже просто используют, как использовал отец Тенри, когда приказал сражаться до конца. Хакури хорошо знает обо всем мусоре, каким забита голова брата, потому что у него самого иногда проступают эти же привычки. — Хочешь? Убьем его. Тихиро понимает, почему медлит Хакури. Смешно, что на аукционе было наоборот. Но Хакури качает головой. — Нет, — добавляет: — Еще рано. Нам нужно понять, как все работает, а он пока что самый живой из всех, кто тут есть. И единственный к тому же… Мы всегда успеем убить его попозже. Надо действовать разумно, а не на эмоциях, размышляет Хакури. Он должен помочь Тихиро. Соя — его больная рана, но он может ее заглушить. Тем более сейчас Соя все равно ничего не сможет ему сделать. Вдвоем они вытаскивают брата на пол. Тот все еще недвижим, но он дышит, сердце бьется. На всякий случай Хакури ощупывает его яремную вену, но нет, живехонький. Но что дальше? Допрашивать Сою смысла нет, вряд ли тот что-то знает. Отдать Сибе, пусть осмотрит? У него наверняка есть способы понять, что за чародейство было наложено на человека. Заодно поможет им понять, что делают «Хисяку» с очередным экспериментом… — Взгляни. У него другой символ. Голос друга вновь выводит его из размышлений. Тихиро прав, отстраненно осознает Хакури. Если у остальных пленников татуировка на руке пусть и выглядит как символ «Хисяку», но огонь выглядит немного иначе, обведен в кольцо, то на тыльной стороне ладони у Сои татуировка похожа на ту, что они видели у других членов — с переходящей на один палец длинной линией. Хакури видит, как напрягается Тихиро, когда смотрит на этот знак, как крепче сжимает зубы, и сам он хватает его за руку, сжимает его пальцы. Все в порядке. Тут они вместе. Интересно. Другой символ… — Надо позвать Сибу, — заключает он. Но эта мысль не успевает прийти к какому-то логичному финалу, потому что ресницы у Сои вдруг трепещут. Когда в Хакури впивается знакомый взгляд ледяных голубых глаз, он замирает. Но Соя просто странно смотрит на него плывущим рассеянным взглядом, будто не совсем понимая, что он видит. Когда он тянет вперед руку, Хакури не шевелится; позволяет пальцам брата коснуться себя, лица, и эти прикосновения настолько неощутимые, что кажутся скорее дуновением ветра. Но потом Соя опускает руку и одними губами шепчет: — Вот… это да… Даже сейчас… Ну что за ублюдок, а? Пальцы срываются вниз, и Хакури невольно ловит руку, прежде чем та ударится о пол. — Вечно… тебя вижу… Он не в себе, понимает Хакури. Он думает, что я — просто его галлюцинация. Отчего-то ему становится неприятно горько. И даже обидно, по какой-то причине. Он поднимает уставший взгляд на Тихиро, но тот и сам явно не слишком хорошо понимает, что предпринять в такой ситуации, потому они немного молчат, а затем Хакури — осторожно, чтобы не спугнуть наваждение спокойствия брата — произносит: — Соя. Медлит. — Старший брат. Тот продолжает глядеть в ответ с блаженным видом. Хакури сглатывает. — Это не сон. — Хакури… — Я — настоящий. Прямо тут. Будет проще стащить брата в таком состоянии, зарегистрировать его в «Кладовке», но Хакури боится, что в таком бреду он сделает что-то не так внутри субпространства, плюс им нужно его допросить. Ну, или хотя бы осмотреть. Короче, будет лучше, если Соя будет хотя бы немного соображать на момент регистрации. Кажется, брат еще не особо понимает… Но не зря отец называл его очень умным и способным. Хакури редко видел это (точнее вообще не видел), но в какой-то момент что-то в его взгляде меняется, словно приходит осознание. В глазах появляется ранее не виденная до этого осмысленность, а потом взгляд Сои резко переводится на Тихиро — и зрачки сужаются. Хакури чувствует — пора, надо зарегистрировать его в «Кладовке», теперь-то он в состоянии соображать, что делать не нужно, но вдруг его хватают за грудки и… Хакури ждет удара. Слабого, но удара. Но затем сверху доносится шум. С лестницы. Они втроем мгновенно смотрят туда, и затем кулак упирается в грудь — но не для удара, а для того, чтобы оттолкнуть. Соя отпихивает его в сторону, а сам на локтях, будто ноги не слушается, начинает ползти в сторону второго выхода из этой ледяной камеры. Не хочет принимать помощь? Отвлекает на себя? Что происходит? Но думать некогда. Хакури телепортирует их двоих с Тихиро в «Кладовку», а на месте себя оставляет голограмму, которая неслышно ни для кого скользит за ближайшую колонну и затаивается. Шаги приближаются. Словно падающие капли воды. Топ. Топ. Топ. Пока в проходе не появляется человек. На нем простой костюм без галстука. Хакури чувствует, как невольно затаивает дыхание, хотя это никак не повлияет на поведение его голограммы; но все равно сжимает зубы и старается дышать как можно тише, в то же время глазами его иллюзии наблюдая за тем, что творится в холодном зале. Он сжимает кулак до боли в мышцах, до кровавых полумесяцев на ладони, когда видит, как человек в проходе замирает на секунду, наблюдая за творящимися, а потом неспешным спокойным шагом проходит вперед, и его шаги гулким эхом отдаются в пустом зале, придавая этому месту еще большее ощущение опустошения, мертвого спокойствия. Словно на кладбище. Хотя, это место таким и является. Склепом. Точно такую же мертвую тишину он слышал в их семейной усыпальнице. Хакури никогда не видел этого типа, это не тот человек, которого встречал Тихиро в коридорах аукционного зала, но это кто-то, кто чувствует себя точно так же спокойно — точно такой же ублюдок, который видит себя выше, чем остальные люди. От таких людей (как и от Сои) его тошнит. Такие люди всегда становятся причиной чужих несчастий. Больше всего сейчас Хакури хочется выскочить из укрытия и броситься на него, но он останавливает себя. Зачем? Это выдаст их присутствие в этом месте, а он не может подставить Тихиро. И ради кого, ради Сои? Тот явно не заслуживает ничего из такого. Нужно просто его здесь бросить. Уйти, позволить «Хисяку» довести брата до того же состояния, что и остальные пленники тут. Потому что Хакури больше не волнует брат, потому что Хакури будет только счастлив, если тот наконец исчезнет его жизни окончательно. Но он не может себе такого позволить. Не только из братских чувств. Соя несет в себе чародейство клана Сазанами. Никто не должен им воспользоваться… Плюс Сибе-сану нужны материалы, чтобы выявить, как работает этот эксперимент. Но пока что он ждет. Человек видит, как Соя пытается убраться прочь. Смотрит на отодвинутую крышку и сломанный шлем, молча проходит вперед. Хорошо, что они вернули все остальные крышки на место, рассеянно думает Хакури. Теперь этот человек думает, что Соя сбежал сам. — Куда ты направляешься? Голос человека звучит безжизненно. Соя даже не озирается, пытается убраться быстрее, но его быстро нагоняют. Когда человек хватает его за загривок, он шипит, пытается дать отпор, даже вырывается и падает обратно на пол. Хакури следит за этим, словно волк. Он видит, как неизвестный смотрит сверху вниз на брата, а тот, словно предчувствуя что-то, подставляет палец к руке с татуировкой. Чувствуется импульс «Погребения». Доносится хруст, но силы недостаточно — организм не в том состоянии, чтобы вынести шоковую волну от полного залпа. В итоге рука просто сломана, а Соя — корчится на полу. — Не заиграйся. Ты нам еще нужен, мы же говорили. Босс расстроен, что из тебя не вышло ничего стоящего. Расстроен. Не вышло ничего стоящего. Ты нужен нам. Другая татуировка на руке. Возможно ли, что они вытащили тело Сои из-под завалов? Попытались завербовать его? Но, конечно же, он слишком поглощен мыслями о Хакури. Наверняка настолько, что пытался вмешаться в некоторые миссии — Хакури легко это представить. Терпение «Хисяку» не безгранично, вот и получилось, что они просто решили использовать его способности в более… выгодном для себя ключе. В том, где Соя не сможет вмешиваться в их планы. Они просто использовали его нужду быть нужным, а когда он не смог совладать со своими мыслями — избавились, словно от сломанной игрушки. Все это так раздражает. Так утомляет. Он так ненавидит Сою, но… Хакури поджимает губы, а потом шепотом зовет: — Тихиро. И тот понимает его без слов. Потому, когда он материализуется за спиной у незнакомца, ему требуется лишь пара секунд, чтобы лишить его головы. Кровь брызжет на пол; пинком Хакури (уже настоящий, материализовавшийся рядом с Тихиро) отпихивает труп в сторону и подходит ближе к брату, садится перед ним на корточки. Никогда он не видел его таким жалким; но вместе с тем на душе противно скребутся кошки о воспоминаниях из детства, когда они, еще детьми, искали друг в друге комфорта. Почему все это ушло? Кто был в этом виноват? Столько вопросов. Он осторожно подцепляет пальцами искалеченную руку Сои, ту, где была татуировка. Не оторвало, но кости переломало так, что заживать будет долго. Потом одергивает себя: смотришь, будто на кусок мяса! Он резко опускает взгляд на Сою, а тот, все еще лежа на полу в скрюченной позе, тяжело дышит, после чего сквозь зубы выдыхает его имя: — Хакури. — Что дальше? — окликает его Тихиро. — Зачем?.. — Мне нужна информация. Соя так разочарованно фыркает, будто совершенно не удивлен. Ну да, не его же он сюда пришел спасать. Надо просто зарегистрировать брата в «Кладовке». Хакури сжимает запястье брата — холодное — крепче, но тот вдруг произносит: — Нельзя. — Что? — он удивляется. — Ты не охренел? В смысле нельзя? Но Соя отчего-то трясет головой. Когда кулак здоровой руки внезапно сжимается на его рубашке, Хакури вздрагивает и чуть не взвизгивает; однако Соя, несмотря на то, что смотрит ему прямо в глаза, просто дергает его за ворот ниже, а потом непривычно тихим для себя свистящим голосом произносит чуть ли не по слогам: — Руби. — Что… рубить?.. Кажется, каждое слово дается старшему брату с трудом; он постоянно сглатывает, будто не в силах прочистить горло, но потом сдавленно, явно собирая на этот ответ все остатки сил, шипит: — Руку. Нет… руки — нет тату. Нет тату… — Нет способностей, — заканчивает за него Тихиро, и Соя поднимает на него тяжелый взгляд, но это явно согласие, мол, верно, Рокухиро, правда сил это произнести совсем нет. — И, наверное, нет связи. Учуял же этот чародей, что он выбрался и очнулся. Пока сюда не пришли еще люди, нам стоит поспешить. Рубить руку… Хакури болезненно смотрит на искалеченную конечность, потом вздыхает. Ну, если Соя решил быть послушным старшим братом и впервые в жизни скооперироваться с ним, то пускай. Он не будет возражать. Но все равно неприятно. Не потому, что ему жалко брата. Но он знает мерзкое ощущение беспомощности, когда выбора нет, и он не желает ощутить его никому, даже злейшему врагу. Даже Сое. Когда кисть падает на пол, отсеченная, вместо громкого вскрика Хакури слышит только тяжелый выдох сквозь зубы; это все, что успевает издать Соя, прежде чем глаза у него закатываются, а сам он тут же валится на пол. Крови тоже не так много, на удивление, и Хакури совершенно не хочет задумываться почему. Он отрешенно смотри на отрубленную кисть, затем — на Тихиро, что стирает об рукав кровь с клинка, а затем на брата на полу. Тот выглядит обессиленным, но довольным, словно освобождение дало ему столь желанную благодать, и своим обмороком он наслаждается изо всех сил. Что ж, дело сделано. — Звони Сибе-сану, — говорит он, и Тихиро кивает. Пока он набирает номер, он касается плеча брата, и в следующее мгновение тело перед ними исчезает в черных пузырях, надежно укрытое в «Кладовке». Что ж, теперь нужно поторопиться добраться до машины, и уже там с аптечкой перенестись в свое субпространство. Не хотелось бы, чтобы их ценный свидетель умер от банальной кровопотери. Спустя пару дней Хакури прощается с Тихиро на ночь, ложится в постель и закрывает глаза — и в эту секунду его подменяет его голограмма, чтобы Тихиро не заметил, ведь сам он отправляется в свою «Кладовку», к старшему брату. Друг бы этого не одобрил. Тихиро сказал бы, что он поступает неразумно, проявляя сострадание к брату, мучившему его столько лет. Но сам Хакури не видит в этом жалости — скорее проверку. Как ни крути, доступ сюда имеет еще и Сиба-сан, который своими таинственными способами ищет информацию об эксперименте «Хисяку», хотя, как они выяснили, на Сое не осталось и следа той самой странной магии, только на отрезанной ладони, которую мужчина забрал с собой, обозначив, что для дальнейших исследований. Теперь Соя им не нужен. Вообще. Но Хакури все равно настаивает, что стоит за ним присмотреть. Потому что он работал с «Хисяку», потому что они пытались его рекрутировать, но провалились. Возможно, он что-то знает; так он говорит Тихиро, а Сибе-сану решает признаться честно, потому что тот наверняка раскусит его обман как орешек: — Я беспокоюсь, что он доставит нам больше проблем. Если его пытались завлечь в организацию, то наверняка обещали, что он убьет меня или Тихиро. Как пушечное мясо. Если мы так просто его отпустим, он наверняка еще помешает, но я попытаюсь с ним поговорить. Вряд ли что-то получится… Но он казался не таким взбешенным пару дней назад, чем во время аукциона. Может, как-нибудь договоримся. — Ты уверен? Хакури устало смотрит на Сибу. — Нет, — честно признается он. — Но выбора все равно нет. Он не знает, что правда — то, что он говорит Тихиро, или то, что слышит Сиба. Возможно, ему немного жаль Сою, как брата, который своими руками порушил аукцион. Если бы не издевательства, то ни за что Хакури бы не обнаружил в себе дар двух чародейств. Это так иронично, но так грустно. В итоге он легко принимает новое будущее, способен отринуть старые обиды, а Соя так и живет прошлым. В «Кладовке» стоит стандартная температура, здесь тепло, но не жарко. Пока что платформа достаточно маленькая, тут не особо разгуляешься, как у отца, но так даже лучше — слишком много сил тратиться на ее поддержание. Хакури проходит два шага и опускается на колени перед расстеленным тут футоном — приходится облагородить немного место, чтобы единственному гостю тут было комфортно. Но Соя почти не просыпается в эти несколько дней: лишь изредка, и Хакури сразу это чувствует, прибегает сюда, чтобы не дать ему сдохнуть от обезвоживания. Удивительно, что в такие моменты тот даже не сопротивляется, покорно принимая все, будто окончательно смиряясь. Сейчас брат выглядит получше: его кожа приобретает хоть какой-то оттенок, не похожий на белый. Хакури касается рукой лба брата. Теплый, липкий от пота. Но уже лучше, чем в первый день. Он осторожно смотрит на сложенные на одеяле руки. Одну целую, и вторую — искалеченную. Даже его брат может выглядеть беззащитным. А может, ничего не изменилось. Просто Хакури стал сильнее. Ну, сейчас Соя в порядке. Можно отправляться спать. — Хакури. Он резко оборачивается назад, когда слышит голос брата. Соя уже не спит; он смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, но даже не делает попытки встать. Приходиться вернуться. Хакури вновь садится рядом с ним, он хмурит брови, когда Соя тянет к нему руку и перехватывает ее в последний момент, прежде чем тот коснется лица. Пальцы у него холодные. Соя криво улыбается. Это не угрожающая улыбка, вроде той, к которой привык сам Хакури. Незнакомая. — Каждый раз приходишь… — Конечно, — холодно отзывается тот. — Иначе ты умрешь. — Разве ты не будешь рад? Да, думает Хакури. Я буду. Но… — Нет, — он хмурится и разжимает руку брата, позволяя ей упасть вновь на одеяло. — Я — не ты. Мне все равно. Я не стану гоняться за тобой с желанием отомстить за все, что было. Никогда не прощу, но мне наплевать на тебя. — Тогда зачем ты меня спас? — Я же сказал… — Ты ведь знаешь, — прерывает его Соя. — Знаешь, что ни черта полезного ты от меня не узнаешь. Что я пробыл частью этой группы слишком недолго. — Мне пригодится любая крупица информации. — Врешь. Ты опять поступаешь необдуманно. Я так и не выбил из тебя это дерьмо. Может, это и правда обман. Кто знает? Хакури не хочет с этим разбираться. Он просто качает головой, не желая вступать в дальнейшую демагогию, и Соя рядом с ним неожиданно серьезным — таким, каким он в принципе редко говорил рядом с ним — голосом произносит: — Спасибо. Словно рад, что, собственно, ему не удалось избавить Хакури от всех слабостей. Может, глубоко в душе он сохраняет частичку благоразумия. Это так странно, что Хакури даже не успевает разозлиться. Он просто рассеянно кивает, и Соя вновь закрывает глаза, будто бы засыпая, слишком уставший, чтобы долго бодрствовать. Но он знает, что брат не спит. Чувствует по дыханию, по тому, как дрожат ресницы. Может, он просто устал, но это не слишком волнует Хакури, потому что, спустя столько времени, он решает задать столь мучавший его вопрос: — Почему ты меня ненавидел? Соя приоткрывает один глаз, и Хакури хмурится сильнее, ударяя кулаком по полу. — Все же было хорошо. Но потом ты как с цепи сорвался. Как только ты терпел? Ждал, пока отец назовет меня бесполезным? — Я не ненавижу тебя, Хакури. — Врешь! — рычит он и скалит зубы так, что оголяются десна. — Никто бы в здравом уме не стал использовать все те инструменты, если бы не ненависть! Не надо мне врать, что ты меня любишь! Я знаю, что это не так! Соя тяжело вдыхает и отводит взгляд в сторону. Некоторое время он молчит, собираясь с мыслями. Он нервничает, это видно по проступившей на лбу испарине. Но когда Хакури стирает ее тряпкой, то чувствует, что кожа брата горячее обычного. Это так странно. Он никогда в осознанной жизни не видел его слабым. — Хорошо. Хорошо… — он барабанит пальцами здоровой руки по одеялу. — Признаюсь. Я не люблю тебя, Хакури. Столь очевидное, но столь болезненное для всех признание. — То есть, мне дороги воспоминания о тебе, но… Но я тебя не ненавижу. — Что? — тот аж теряется от подобного парадокса, и Соя уже тише добавляет: — Если бы я действительно тебя ненавидел, ты был бы уже мертв. Кто-то тут точно путается в показаниях. — Я не хотел быть наследником. Отец планировал отдать эту роль тебе. Видишь, насколько ты собран? Ты даже смерть Тенри проигнорировал. Ради своего приятеля пошел до конца. Я бы так не смог. В итоге, действительно не смог, — брат рвано выдыхает. — Потому мы сейчас в таком положении. Ты — сильный чародей и товарищ владельца магического клинка. Я — мясо на убой для «Хисяку». Некоторое время Хакури молча смотрит на брата, не мигая. Потом переспрашивает: — Ты не хотел быть наследником? — Нет. Странно. Хакури всегда казалось, что Соя был только рад этому — ведь он старший сын, ведь его отец хвалил за рациональные и умные решения. Но вряд ли тому есть резон сейчас врать, тем более, что несмотря на все обиды Хакури все равно помог ему… Ничего удивительного, что несмотря на свои слова, отец давно распределил все роли. Наверняка он планировал оставить Сою во главе «Тоу», Тенри — его подчиненным, а Хакури сделать главой клана. Это было логично даже из их характеров: в том плане, что Сое всегда давались проще решения в время боя, а Тенри был могущественным, но все же слишком вспыльчивым малым, которым нужно было управлять. Хакури же… Да, Хакури всегда проще давались хладнокровные решения. Например, согласиться убить всю свою семью ради счастья других. Мнимое отсутствие таланта явно спутало Кьере все карты. Получается, брату просто не хотелось быть наследником? Не хотелось нести подобный груз ответственности? Потому он сваливал всю фрустрацию на Хакури? Это так… глупо. Все равно ничего не решило. Хотя, если бы не жестокость Сои, может, Хакури и не раскрыл бы свой талант. Дуракам, как известно, везет. Но это нелепо… Они с Соей могли договориться; тот бы отвечал за контроль «Кладовки», а Хакури принимал управленческие решения. Отец просто сглупил, поддавшись на традиции, что глава должен был быть один. От этой мысли ему становится одновременно смешно и очень грустно. Все могло быть иначе. Но какая разница? Тот Хакури был бы плохим человеком. А он нынешний помог спасти много людей, и сейчас ассистирует Тихиро. У него наконец-то появился настоящий близкий друг. Но потерянные возможности всегда ощущаются горько. Может, где-то они были бы нормальной семьей, если так можно говорить о торговцах чужих счастьем. Хакури некоторое время молчит. Соя же закрывает глаза вновь. Теперь это он из них двоих кажется слабым и жалким. Теперь это Хакури сильнее. Но ему совершенно не хочется пользоваться этим и отвечать насилием на насилие. Он закончил аукцион, ради Нее. Остальное уже неважно. — Если бы мы поговорили, все могло быть иначе. — Прошлое не исправить, — монотонно отвечает Соя. Хакури с прищуром глядит на него. — Ты сожалеешь? О том, что издевался надо мной. — Сейчас? Да. — Из-за аукциона. — Из-за аукциона. Из-за отца. Из-за Тенри. Это ведь ты разбил дверь, думает про себя Хакури. Ты убил Тенри. Из-за тебя его жертва была бессмысленна. — И ты решил отомстить? — Легко говорить с высоты опыта, — брат вдруг насмешливо фыркает и качает головой. — Тогда я не мыслил здраво. Меня спас человек со странными глазами, который предложил сотрудничать. Он пообещал, что если я помогу, то доберусь до тебя. Но я был так зол. Так зол… Я постоянно думал о тебе. И один раз, когда я увидел тебя издали, я невольно саботировал атаку на тебя. Боссу это не понравилось… Он посчитал меня слишком нестабильным, но моя магия была ему нужна. Внезапно, Хакури понимает, о чем он. Он вспоминает бойню, где ему едва не досталось, но которая по неизвестной причине оборвалась. Тогда они с Тихиро гадали, что же стало причиной. Значит, там был Соя? — Сказал бы, что хотел тебя спасти… Но в ту пору я хотел убить тебя лично. — А сейчас? Они смотрят друг другу в глаза. Соя выглядит неожиданно сильно уставшим. — Сейчас, — произносит он, — я ничего не хочу. Наверное, это его своеобразная благодарность. Или нечто, что было им пережито, немного расчистило дерьмо в голове у Сои. Когда нет гнета наследования клана, стало попроще. Может, он немного одумался. Но все это неважно. Даже если брат невольно спас его в тот день, это не умоляет всего сделанного ранее. Шрамы на теле Хакури будут вечным напоминанием о том, как он страдал от рук родного человека. Как Соя издевался над ним каждый день. Такое никогда не забудется. Такое нельзя простить. — Я ненавижу тебя, — произносит Хакури низким рычащим голосом. Такую твердость в тоне он не ожидает от себя сам. Соя же отвечает ему долгим взглядом. — Ты превратил последние шесть лет моей жизни в непрекращающийся кошмар. Если бы про меня просто забыл отец — это одно, но ты дал идею другим братьям. Каждую ночь я молил богов, чтобы они поскорее прикончили меня, но никто не ответил на мои молитвы, кроме Тихиро. Тихиро — мой свет, он все для меня. Потому что он не такой ублюдок, как все мои братья и сестры. Ты не представляешь, как рад я был, когда аукциона не стало. Исполнилась моя самая заветная мечта. «Сазанами Хакури» умер, и на его месте был рожден я. Он поджимает губы, чувствуя, как к глазам подступает неприятная влага. — Но по какой-то дурацкой причине я все равно тебя спас. Знать бы, зачем. Надо было убить тебя прямо там. Если бы Соя сказал сейчас что-то, то Хакури бы рассвирепел, ведь он наверняка попытался бы оправдаться. Но брат просто качает головой, и в этом немом ответе слышно согласие с обвинениями, попытка в извинение, но не простое «прости», а нечто вроде осознания, что искупления он не получит. Потому Хакури позволяет Сое с огромным трудом сесть на постели, не угрожая, а потом не шевелится, когда тот, тяжело дыша, смотрит ему в глаза. — В той водяной камере я много думал, — признается он. Хакури не ведет и бровью. — К счастью, у меня было полно времени. И я немного переосмыслил то, что делал. Ты прав. Я дерьмовый старший брат. Мне сильно хочется оправдаться… но сейчас не время для такого. Я сказал все честно. Меня злило, что ты был свободнее меня. Я никогда не хотел ни клана, ни главенства в «Тоу». Думаю, в этом мы с тобой похожи — мы просто хотели, чтобы отец признал нас такими, какие мы есть. Но ты остался собой, а мне пришлось нацепить маску. Он обводит языком высохшие губы. — Это признание ничего не решит… Но так оно и есть. Я просто завидовал. А когда ты раскрыл в себе «Кладовку», я вспомнил, как отец всегда ставил на тебя и никогда — на меня. И как он оказался по итогу прав. Из нас двоих… я и правда был хуже. Намного хуже. Извиняться уже поздно. Но Хакури слышит эти слова… и пламя в душе становится чуточку тише. Он никогда не забудет обиды, никогда не простит. Но только что мучитель всей его юности искренне говорит ему — я ошибался, я был неправ. Соя никогда бы такого не сказал… раньше. Что бы там не случилось у «Хисяку», оно переворачивает все в нем с ног на голову, раскрывает душу. Для такого человека — это многого стоит. Он не говорит «прости», потому что это не сработает. Но пока что Хакури это и не нужно. Потому он поднимает голову и кивает. — Хорошо. Это его признание этих слов. — Когда все закончится, я могу связаться с оставшимися в клане людьми. Кто-то из «Тоу» там точно остался. А если не захочешь — пойдешь куда угодно. И доказательство, что он не подвержен злобе о прошлом. Он позволяет брату наклониться ниже, взять его за руку. Это не болезненное прикосновение, ломающее кости; не ощущение лезвия, сдирающего кожу. Почти невесомое в сравнении. Но это заключение мира, сделки. Дальше они пойдут разными путями, кто каким захочет. Может, будь Соя пободрее, они бы сцепились в драке, закрывая старые гештальты. Как настоящие братья. Но не сейчас. Сейчас… наступает момент тишины.