Левиафан Лили

      Лили было шесть, когда она услышала про Левиафана.       Об этом трубили на всех экранах, радиоволнах и соседских барбекю. Об этом писали во всех газетах, на Интернет-порталах и даже в небе — один из местных энтузиастов снял самолёт, и тот вырисовывал опасные дуги над самой Салданьей и дальше над мысом.       Лили сидела тогда в надувном бассейне на заднем дворе и наливала воду в свистульку в виде осьминога, которую ей купили на выходных. Они с родителями ездили в старый аквапарк, который открыли в бухте, где когда-то снимали сериал про пиратов. Для съёмок построили несколько кораблей в натуральную величину, и студия использовала их по полной и после. Прогореть ей это не помешало: корабли обветшали, и аквапарк перешёл во владение человека, которому некуда было девать деньги. Он очень любил тот сериал. И потому родители Лили могли позволить себе выходные с ужином на почти настоящем пиратском корабле, а Лили — свистульку в виде осьминога.       На одном из щупальцев глина пропеклась неправильно, и глазурь местами была нанесена кое-как, но Лили влюбилась в этого осьминога. Ей вообще нравилось всё, что водилось среди разноцветных рифов: она поглощала видео про морских обитателей тоннами. Неудивительно, что она запомнила тот день, когда услышала про Левиафана.       Лили говорила всем, кто спрашивал, что это её первое воспоминание. На самом деле первым воспоминанием Лили были пара разноцветных носков, которые она с трудом стянула с толстых ножек старинного дедушкиного кресла. Она не помнила, зачем их туда надела. Не помнила, кто перевернул кресло и что случилось потом — только оранжевые с зелёным морковки на белом носке и белого кролика на тёмно-оранжевом. Из глаза кролика выбивалась чёрная нитка. Лили плакала. Ей было три с половиной.       Но Левиафан в качестве первого воспоминания звучал куда солиднее. Не каждый же день в космосе находят что-то крупнее бактерии.       А Левиафан — можно догадаться по названию — был куда крупнее бактерии.       О нём объявили не сразу. Первая миссия — американская — сообщила о наличии в одном из океанов Европы гигантского, неопознанного, движущегося объекта, но... спутники тоже ошибаются. И потому о Левиафане объявили не НАСА. О Левиафане объявила индийская космическая ассоциация, которая отправила к Юпитеру сразу три спутника — с разницей в год. НАСА, конечно, немного расстроились. Но сотрудничать с индийцами стала. Гигантский, неопознанный, двигающийся объект в океане на одной из лун ближайшего к вашей планете газового гиганта делает такое с людьми. А порой и с корпорациями.       Лили прочла о Европе всё, что только смогла найти. Поначалу — о чуме и колонизаторстве, а когда поняла свою ошибку — о том, что Зевс украл Европу, превратившись в быка. Лили казалось немного жестоким, что спутники Юпитера называют по имени его жертв. По-другому думать о них у неё не получалось.       Европа была размером с луну, имела кислородную атмосферу и океаны, которые были глубже земных раз эдак в девять. В таких могло скрываться что угодно. Учёные, правда, надеялись на бактерий, а не на Левиафана. Но он их, конечно, не спрашивал.       Он был слишком большим, чтобы задавать вопросы. Он был слишком далёким, чтобы отвечать на них. Именно это Лили в нём и нравилось.       И тот факт, что жил в океане, конечно. И не просто океане, в котором Лили могла промочить ноги каждые выходные — самом настоящем космическом океане, нарисованном не на компьютере и даже не выдуманном.       Когда Лили отправилась в школу, Левиафан переместился поближе к северному полюсу Европы — туда, где лёд на её поверхности был плотнее. Лили его понимала. Ей тоже всё чаще хотелось спрятаться. В классе она была единственной каффирой, и школьный год не задался. Точнее было бы сказать, что не задались все школьные годы, но хорошее тоже случалось. В этом Лили хотя бы могла признаться.       Когда Лили стояла в углу на выпускном вечере и теребила ожерелье из блестящего бисера, которое сплела сама, Левиафан наконец получил первое фото. Расплывчатое и едва ли с лучшей стороны: слои льда и атмосфера всё ещё стояли на пути, отправлять часть спутников ниже пока не решались. Лили его понимала — её фото на паспорт тоже не особо удалось. С контрастом при ретуши переборщили, и её и без того тёмная кожа казалась чёрной дырой среди белых стен и белого платья. Лили не возражала против чёрных дыр. Может, это была какого-то рода космическая справедливость. Может, это Левиафан таким образом передавал ей привет из-подо льдов Европы.       Лили провернула в пальцах синее щупальце своего блестящего ожерелья и передала привет в ответ. От Земли до Юпитера — примерно полтора года. Когда приветствие доберётся до Левиафана, Лили уже пойдёт в колледж.       Но через полтора года Лили не пошла в колледж. Не пошла она в него и через пять, и через десять лет. Она могла бы сгонять до Юпитера и обратно уже несколько раз, но на самом деле не выезжала даже за пределы Салданьи. А чаще всего — и за пределы своей съёмной комнаты.       Левиафан сам передал Лили привет, когда она дорабатывала третью смену в аквапарке, воздвигнутом на останках пиратских кораблей. Сегодня она продавала свистульки и пиво на палубе корабля в виде рыбы. Фейт, официантка из ресторана палубой ниже, со смехом окрестила её Нинкаси, богиней хмеля. Лили не стала возражать, хоть Фейт и промахнулась с географией: местной богиней пива была Номкубулване. Хотя не все смогли бы это произнести. Не все могли произнести и родовое имя самой Лили, потому она давно и стала для всех Лили. В том числе для самой себя.       На новом голографическом экране, который установили в баре, скучающая ведущая читала текст про новую миссию к Левиафану. Ей хотелось поскорее отправиться домой и переплести скрытые под париком волосы. Лили тоже захотелось поскорее отправиться домой и, может, изобрести машину времени. Хотя даже это вряд ли повысило бы её шансы на то, чтобы стать астронавтом.       Лили осталось недолго. Об этом ей сказал совсем не Левиафан, хотя врач казался таким же далёким, когда показывал снимки и говорил что-то об изменениях и образованиях. Лили плохо его слышала. Иногда Лили не слышала даже саму себя.       Когда до луны Юпитера добрались люди, Лили начала плохо спать.       Она постоянно билась об ужасно толстый лёд и никак не могла его проломить. Она не задыхалась. Но лёд не поддавался, и Лили просыпалась с синяками на руках — которые наверняка поставила низким подоконником у кровати — и сорванным горлом. Никто не мог сказать ей, о чём она кричала — звукоизоляция даже в этой захудалой комнатке была отличная. Однажды Лили поставила на ночь запись, но на утро телефон плюнул в ней тишиной. Горло Лили всё равно сорвала.       Лили была очень маленькой. Левиафан был очень большим. У них не было ничего общего, но Лили измеряла в нём свою жизнь.       В шесть лет, когда он объявился, Лили в последний раз видела мать. В тринадцать, когда подтвердили размеры Левиафаны, Лили пряталась в шкафу от грабителя, который залез в их дом. У них нечего было красть, но Лили всё равно прикрыла глаза и взмолилась всем, кто только мог её услышать. В какой-то момент она подумала: может, её услышит Левиафан. В семнадцать Левиафана сфотографировали, а Лили поняла, что ей ничего не светит. Ничего, кроме глиняных осьминогов, пиратских кораблей и пива. Хорошо, что все эти вещи ей нравились. В тридцать семь до Левиафана добрались люди. В тридцать семь Лили всё ещё чувствовала, как давит на неё толща огромного лунного океана. «Недолго» растянулось на целых двадцать лет. Кто-то из них был очень упрямым. Может быть, оба.       Некоторые люди верили, что Левиафан — это бог. Один из тех, про которых писали те неописуемые ужасы. Про Левиафана сняли несколько фильмов: страшилок, триллеров и масштабных блокбастеров. Если бы Лили снимала про Левиафана фильм, она бы... она бы, конечно, ничего не сняла. Она могла сплести что-то из бисера, да и то — с переменным успехом. Поделки её никто не покупал, и бесформенные, неаккуратные ожерелья и браслеты Лили носила сама: из них торчала плохо обрезанная леска, и бисер был неровный, но в этом ведь и смысл. В этом и смысл.       Лили было тридцать семь с половиной, когда она увидела Левиафана.       Он походил на кита, на осьминога и немного — на саму Лили. Или, может, на Номкубулване. У него были огромные чёрные глаза, из которых, словно ниточки, вились слёзы.       Лили опустила взгляд — на ней было белое платье с фотографии на паспорт и разноцветные носки с морковками и кроликом. Лунный океан давил на неё с силой дедушкиного кресла — тот перевернул его сам, когда ругался со снохой. Лили заперли в комнате, и она заплакала. Она решила, что креслу — огромному и чёрному, как Левиафан — будет холодно. Носки у неё были одни, но Лили любила делиться.       Мама не вернулась. Дедушка не извинился. Лили забралась под кресло, закрыла глаза и представляла, что её проглотило морское чудовище.       Левиафан открыл рот — в нём не было зубов, только бесконечный космос — и запел.       Лили узнала эту песню. Она слышала её каждый раз, стоило ей задремать: на утро она всё забывала, но, должно быть, тоже пыталась спеть. На частотах, недоступных человеческому горлу. Может, на такой частоте пела когда-то, ступая по залитой пивом Земле, Номкубулване.       Лили в последний раз посмотрела на кролика и морковки, провела рукой по неровному ожерелью из бисера, которое щупальцами раскинулось на её худой груди, и закрыла глаза.       А когда открыла их, над ней сиял в свете фонарей космического корабля тонкий слой льда. Теперь она могла проломить его и поприветствовать гостей.       Её полному звёзд горлу хватит сил, чтобы произнести все имена на свете.