Верните! Отдайте мне мою часть!

Мир вокруг Андрея превратился в размытое пятно. Голова раскалывалась от боли, тело было словно налито свинцом, а мысли — разрозненными осколками, которые никак не хотели складываться в единую картину. Галоперидол, мощный нейролептик, которым врачи «лечили» его «болезнь», окунул его в пучину беспамятства, в царство тумана и забытья. Два дня Андрей провел в полусне, в состоянии, близком к овощному. Он не мог ясно видеть, не мог связно говорить, не мог даже нормально двигаться. Его тело отказывалось слушаться, а разум был погружен в густую тьму, из которой пробивались лишь отрывки снов и неясных ощущений. Он лежал в своей койке, в тесной палате, где царил полумрак и тишина, нарушаемая лишь редким кашлем или стоном других пациентов. За окном бушевала метель, ветер завывал, как голодный зверь, и казалось, что он пытается прорваться в палату, чтобы унести Андрея в свои ледяные объятия. В эти дни Андрей был абсолютно беспомощен. Он был игрушкой в руках врачей, которые, как ему казалось, намеренно лишили его сил и воли. Он чувствовал себя пленником не только стен больницы, но и собственного тела, которое отказывалось подчиняться его командам. Но даже в этом состоянии, в этой беспросветной тьме, в Андрее теплилась искра жизни, неугасимая жажда сопротивления. Он понимал, что если он сдастся, если позволит себе окончательно погрузиться в это оцепенение, то он никогда не выберется из этого ада. И тогда, в один из моментов просветления, когда туман в его голове немного рассеялся, к нему пришло озарение. Музыка. Его музыка. Музыка всегда была его убежищем, его способом выразить то, что он не мог сказать словами. Музыка была его голосом, его душой, его способом бороться с тьмой. Андрей попытался сконцентрироваться, призвать к жизни свои мысли, свои чувства. Его пальцы, словно деревянные, с трудом двигались, но он начал писать. На клочке бумаги, который он нашел под подушкой, он начал выводить слова, фразы, строчки, которые рождались в его голове, словно из глубин его души. Он писал о боли, о несправедливости, о гневе, о надежде. Он писал о звёздах, о космосе, о своих фантазиях, о том, что он видел и чувствовал. Строчки складывались в стихи, стихи — в песни. Мелодии, рождённые в его голове, словно пробивались сквозь туман, сквозь боль, сквозь безнадёжность. Он писал о Ганино, о его серых стенах, о холодных коридорах, о людях в белых халатах, которые, по его мнению, были слепы и глухи к его душе. Он писал о своём желании вырваться на свободу, о своей мечте отомстить за все унижения и несправедливость. Он представлял, как когда-нибудь, когда он выберется из этого места, он возьмёт в руки свою гитару и сыграет эти песни. Он представил, как его музыка будет звучать, как она будет проникать в сердца людей, как она будет будить их души, как она будет говорить о его боли, о его гневе, о его надежде. Музыка стала его спасением. Она помогла ему выжить в этом мрачном мире, в этом царстве боли и забытья. Она стала его оружием, его щитом, его способом бороться с тьмой. Андрей писал, пока его силы не иссякли. Он писал, пока его пальцы не начали дрожать от усталости. Он писал, пока его разум не погрузился снова в туман, в забытье. Но даже когда он терял сознание, он слышал музыку. Он слышал мелодии, которые рождались в его душе, которые ждали своего часа, чтобы быть сыгранными на гитаре, чтобы быть услышанными миром. Музыка стала его надеждой. Надеждой на свободу, на будущее, на то, что однажды он сможет вырваться из этой клетки из бетона и железа и показать миру, что он не просто больной ребёнок, а человек с сильной душой, с талантом и с мечтой.